Журнал «Юность» - Юность, 1974-8

Ю. ЦИРКУНОВ |Рига). Дождик.

Пабло Неруда

Это последние стихи Пабло Неруды…

Среди них есть строки, написанные за несколько дней до смерти, в госпитале, в Сантьяго де Чили, где больной поэт умирал не только от тяжелой болезни — его добило, фашистская хунта, залившая кровью любимую родину Пабло.

Сердце художника не вынесло позора Чили…

Лауреат Ленинской премии мира, Нобелевской премии, всемирно известный художник, Пабло Неруда и в этих стихах остается поэтом жизни, верным принципам высокого гуманизма.

Стихи П. Неруды переданы в СССР — строну, которую он любил всю свою жизнь, видным чилийским коммунистом Володей Тейтельбоймом.

Мы публикуем сегодня некоторые из стихотворений последнего цикла Пабло Неруды в переводах Льва Осповата.

Я столько раз жил бок о бок со смертью,что потому и не умираю,не умею этого делать,чужие смерти меня караулят,а я ухожу со своей,с моей незавидной долейзаблудившегося коняна одиноких пастбищахюга Южной Америки:дует железный ветер,гнутся деревья,с рождения им сужденоцеловаться с землей,с равниной;затем возникает снег,он сделан из тысячи сабельс нескончаемыми клинками.

Я давно возвратилсяоттуда, куда приду,из четверга после дождика,я вернулсяс моими колоколами,обосновался здесь,нашел себе луг,с горькой землей целуюсь,как согнутый куст.Ибо необходимоповиноваться зиме,позволить ветруподняться в тебе самом,и вот уже падает снег,сегодня сливается с завтра,ветер — с прошлым,надвигается стужа,под конец мы одни,наконец, замолчим.Спасибо.

Я жил в переулке, куда сбегалисьпомочиться собаки и кошкисо всего Сантьяго де Чили.Это было в 1925-м.Я запирался и наедине со стихамипереносился в Сад Альбера Самена,к пышному Анри де Ренье,под голубые веера Малларме.

Нет лучше средства против мочимножества окрестных собак,чем хитроумное стекло,девственно чистое — свет и небо:окно во Францию, в свежие парки,где непорочные статуи— это было в 1925-м —обменивались мраморными одеждами,мягкими от прикосновенийдолгих изысканнейших веков.

В том переулке я был счастлив.

Много позднее, годы спустя,став послом, я приехал в Сады.

Но поэты уже ушли.

И статуи меня не узнали.

Я, может быть, и не я, может быть,не сумел,не состоялся, не видел света, не существую:что это значит? И в котором июне,в какой древесинея рос до сих пор, продолжаю рождаться!Или не рос, не рос, а умирал постепенно!

Я вторил в дверяхзвучанию моря,колоколов.Я спрашивал о себе с восторгом(позднее — с тревогой],звенел бубенцом, журчал, как вода,с нежностью —и всегда опаздывал.Уже мое прошлое миновало,уже я не совпадал сам с собою,много раз потерял себя.

И я бросился в первый попавшийся дом,к первой встречной,во все стороны —расспросить о себе, о тебе, обо всех:но где меня не было — не было никого,все пустовало,ибо попросту не было и сегодня,было завтра.

Зачем стучать понапраснув каждую дверь,за которой нас не окажется,потому что мы еще не пришли!

Тогда-то мне и открылось,что я был точь-в-точь таким, как тыи как все на свете.

Я поселился здесь, чтобы ведать,чтобы поведать о колоколах,—в море живут они,в море гудят они,в глубине.

Потому и живу я здесь.

Приехали несколько аргентинцев,кто из Жужуя,кто из Мендосы,один инженер,один врачи три девушки — три виноградинки.Мне сказать было нечего.Моим незнакомцам — тоже.,Так мы и не поговорили,только дышали вместерезким воздухом Тихого океана,зеленым воздухомрасплавленной пампы.Быть может,они увезли его в свои города,как привозят собаку из дальней страныили какие-то дивные крыльятрепещущей птицы.

Людмила Уварова

Переменная облачность

Рисунки Г. ПОНДОПУЛО.

ВАЛЯ

— А у меня не было всего этого, — сказала Валя.

— Чего не было? — спросил Дима.

— Того, что у тебя: «Синей птицы» в Художественном театре, елки с цветными лампочками, подарков ко дню рождения. Я и вообще-то никогда не справляла свой день рождения…

— Жаль, — сказал Дима.

— Говорят, детство всегда при нас, в кармане, что ли…

Он улыбнулся:

— Как зажигалка или записная книжка?

Она нахмурилась.

— Почему ты смеешься? Разве то, что я говорю, смешно?

— Нет, — сказал он, — совсем не смешно.

Смотрел на нее, сердитую, с коротко стриженными волосами — кажется, вот такая умышленно растрепанная прическа называется «Гаврош», — загорелую до того, «что глаза стали совершенно светлые, словно отмытые. Пожалел про себя: «А она права, детства у нее в общем-то не было…»

— Пошли купаться, — предложил он.

— Подожди, давай еще полежим немного на солнце…

— Ладно…

— Я подремлю, — сказала Валя, — немножечко, минут пятнадцать, а ты лежи и молчи.

На берегу реки разрослись густые липы. До чего прохладно под ними, ни одного солнечного луча не пропустят, зато выйдешь к воде, и сразу же в лицо ринется ослепительный светоносный жар солнца, и река в солнечных бликах, даже глядеть на нее больно…

Он отошел от Вали, лег в тени под липой, которую помнил еще давно, с той поры, как пошел в школу.

Он рос, переходил из класса в класс, а липа старела незаметно для всех, ширилась, словно бы толстела от старости, и ветви кое-где поредели, потому что иные поломались, а новые не выросли…

«Неужели и я когда-нибудь буду старым? — подумал он. — Нет, не хочу быть старым, постараюсь не стареть, это, наверное, можно — удержать молодость, но для этого надо заниматься спортом…»

Он передвинулся из тени на солнце. Сразу же стало жарко. Почти так же жарко, как на пляже где-нибудь в Евпатории или в Сочи…

Хватит! Пора купаться. И Валю взять с собой, а не то она и вправду заснет, а на солнце спать — нет ничего вреднее, это все знают…

Он вскочил с земли. Дернул Валю за руку.

— Пошли окунемся…

Валя познакомилась с Димой в Москве, на стадионе «Динамо». Он сидел впереди нее, и она поначалу не обратила на него никакого внимания: кругом было столько народа…

Потом на поле выбежали футболисты. Стадион разом выдохнул:

— Старички явились…

Это был матч ветеранов. Играли две команды, их так и называли: первая и вторая.

Когда-то имена «старичков» гремели. Спроси в ту пору любого мальчишку, и он подряд, без запинки перечислит всех: и Костеркина, и Яранцева, и Миловзорова, и братьев Бахрушиных — Костю и Кирилла.

Настал день, и они исчезли. Вернее, просто перестали играть в сборной, ушли из своих команд, и на их место пришли новенькие, быстро завоевавшие известность. И уже никто не вспоминал о тех, когда-то знаменитым, прославленных, чьи имена печатались в газетах и упоминались по радио.

А между тем никуда они не исчезли. Одни стали тренерами, другие — педагогами, третьи — еще кем-то.

Но как же им, наверно, хотелось хотя бы еще раз выйти на поле..

И вот матч ветеранов. Опять все как было.

Зеленое поле, трибуны, заполненные болельщиками. Судья со свистком и по краям одетые в синие тренировочные костюмы мальчишки, для которых поднять далеко залетевший в аут мяч — дело самой что ни на есть высокой чести.

Нюся, Валина подруга, купила две палочки эскимо. Одну отдала Вале:

— Попробуй московское мороженое!

Валя усмехнулась:

— Неужели не жалко?