Валентина Старикова - Ах, эта белая сирень…
— Это мне, — сказала Рая. — Пора мне уходить.
Она поднялась со скамьи. Протянула руку на прощание и спросила:
— Маша, что сказать Ринату?
— Не знаю. Просто не знаю, что ответить.
— Ну, мне пора. До свидания.
Маша встала, чтобы проводить её до вокзала. Рая решительно сказала ей:
— Не провожай. Меня ждёт мой друг.
Она всё же прошла с ней до аллеи, и здесь Рая ещё раз настойчиво повторила:
— Не провожай.
Озадаченная Маша стоит на аллее. Ей так хочется проводить их на поезд, но не решается и удивляется сама себе: «Откуда у меня такая скованность, безволие? Что со мной? Я такой не была раньше. Вот и адрес не дала, куда собираюсь ехать, и не спросила, почему сам Ринат не приехал».
И опять потянулись тоскливые дни ожидания. Ринат не появлялся. В первые дни Маша ещё не отчаивалась — надеялась, что её верный друг найдёт возможность повидаться с ней, и она твёрдо решила, что при встрече скажет ему всё: и как она всё время думает о нём, и что он ей очень нравится. Чтобы он знал, что красивой и нарядной она хочет быть только для него одного, и что он ещё будет гордиться не только её красотой, но и благородством её души.
«Мой верный друг, я постараюсь быть такой, какой ты хочешь меня видеть, чтобы любить до самой смерти», — обращается она к Ринату мысленно.
Прошло ещё несколько дней — никаких вестей из Мукров.
«Что там случилось?» — задаёт она вопрос в пустоту, и сердце просто готово разорваться на части от тоски.
Отчаявшись, она решила сама поехать в Мукры, хотя гордость не позволяла ей явиться без видимой причины, ведь её отец там больше не работал.
«Уволился по собственному желанию, — с горечью говорит она себе. — Когда же было такое, чтобы горький пьяница ушел по собственному желанию, да ещё при немалых деньгах? Украл, что ли?»
Откуда было Маше знать, что произошло в оптово-торговой базе в Мукрах, когда выяснилось, что эта «бесстыжая уруска» — дочь всегда пьяного бухгалтера? Конечно же, в голову отца Рината, заведующего этой базой, не могла не прийти, по его мнению, верная мысль.
Но Маше не пришлось ехать в Мукры. Встреча состоялась вскоре на перроне вокзала. В Самсоново редко кто приезжает, и в зале ожидания в течение дня немноголюдно или даже пусто. Совсем другое дело, когда подходил вечер и ожидался приход пассажирского поезда из России. Перрон преображался. Ходили толпы людей. Что их сюда влекло? Быть может, чувство тоски по своей стороне, и здесь они с приходом поезда чувствовали некую связь с далёкой родиной? Как знать?
В этот день Машу потянуло на вокзал, как магнитом. Обнявшись с подругой, она шла по перрону с надеждой на встречу с Ринатом. Дело в том, что перед тем как подойдёт к станции поезд из России, должен прибыть встречный ему пассажирский поезд из Таджикистана. Вот на нём и мог приехать Ринат.
Маша остановилась и ждёт приближающегося поезда. Она смотрит в окна тихо проходящих мимо неё вагонов. Она вытянулась в струнку, ладони прижаты к груди и смотрит, смотрит в окна, сменяющие друг друга, и видит, как из одного из вагонов остановившегося поезда спрыгивает Рая и быстро бежит к ней. Не здороваясь, берёт её руку, умоляюще смотрит на неё и тянет к вагону.
— Маша, — говорит она на ходу, — прошу тебя, скорее пойдём в вагон.
Маша мало понимает, в чём дело, но всё же идёт за ней, пытаясь выяснить хотя бы что-нибуть о Ринате. Спрашивает:
— Где Ринат?
— Он в вагоне. Я везу его лечиться на минеральные воды.
— Что с ним? Он болен? — пугается Маша.
— Да. Ему было очень плохо.
— А теперь как он?
— Сейчас хорошо, только он весь ещё желтый, — и она просит: — Маша, пожалуйста, поговори с ним. Он увидел тебя на перроне и заплакал.
Услышав, что он был болен, а её с ним не было рядом, она чуть не зарыдала. Сердце её переполнилось жалостью и бесконечной нежностью.
Они почти бегут по вагону. Вновь и вновь в каждом купе Маша ищет глазами Рината и не находит. Всё, вагон кончился, а его нет. Остановились. Растерянно смотрят друг на друга — не знают, что ещё предпринять в эти ограниченные минуты стоянки поезда. Маша в отчаянии.
— Рая, скажи, почему он не хочет, чтобы я его увидела?
— После болезни у него лицо желтое, — отвечает ей Рая, — и он не хочет, чтобы ты видела его таким.
— Как? — ужаснулась Маша от пришедшей в голову мысли. — Он думает, что тень болезни на его лице может вызвать у меня отвращение к нему?
«О, Боже, Ринат! — мысленно обращается она к нему. — Мне стыдно, что ты так обо мне думаешь. Не такая уж я бессердечная, мой друг!»
Послышался свисток. Поезд отправляется. Нужно срочно покидать вагон.
— Маша, поехали с нами. Прошу тебя, поехали.
— Это невозможно, — отвечает она ей и смотрит на неё глазами, затуманенными слезами. — Меня же на первой станции могут сдать в милицию. Без паспорта, без денег. Здесь же пограничники ходят по вагонам.
— Прошу тебя, поехали. У нас есть деньги.
Но думать долго не приходится. Маша уже стоит на перроне, а поезд набирает скорость. Последние мгновения, пока ещё можно, она мучительно борется с желанием плюнуть на всё и зацепиться за поручни приближающегося к ней следующего вагона — но всё, момент упущен. Поезд ушел.
Вот и Маша уезжает. Трогается их поезд. Посылаются мысленно последние слова прощания всем, кто её знал, любил, дружил с ней; красивым ёлкам на перроне вокзала и, конечно же, любимым кустам сирени. «О, Господи, почему так получилось, что мы с Ринатом разъехались в разные стороны? Зачем нас разлучили? Ринату купили путёвку, а мой отец очень уж подозрительно торопился с отъездом? Разве мы заслужили это? Разве грех хотеть быть счастливыми?» Но ответа она не слышит.
Маша стоит в тамбуре вагона одна. Ей до тошноты нехорошо. Она несчастна. Ей плохо. Их поезд, набрав скорость, несётся, как на крыльях, быстро и весело.
«Ах, паровоз, чему ты так радуешься? Не спеши, не надо так мчаться, — шепчут её губы, — пусть мой милый друг успеет прийти на станцию, если провидению будет угодно. Рая сказала, что они недолго будут в санатории, и, быть может, они уже дома. Господи, ну пожалуйста, — умоляет она Всевышнего, — пусть Ринат придет на станцию. Позволь сообщить ему мой новый адрес, позволь сказать, что я буду ждать его, пусть он найдёт меня».
Проходит три часа. Они подъезжают к Мукрам. Вот и первые дома посёлка. В сердце всколыхнулась радость, как при встрече с родными местами.
«Я люблю тебя, апа, — обращается Маша мысленно к матери Рината. — Я не могу не любить тебя, ведь ты мама моего милого друга. Я бы хотела стать тебе хорошей снохой, но ты отвергаешь меня».
Началась перронная площадь. Вот по перрону бежит лохматая собачка, Маша умилённо смотрит на неё, будто видит что-то, имеющее отношение к Ринату, и говорит: «О, Ринат, я люблю тебя и готова любить всех и всё, что окружает, и что связано с тобой, хотя бы сколько-нибудь. Вот собачка бежит по перрону, ты её, быть может, и в глаза никогда не видел, а я её люблю, потому что она живёт в Мукрах, где живёшь ты. Она и вправду премиленькая».
Их вагон останавливается как раз напротив вокзала, похожего, как брат, на вокзал в Самсоново, и ёлки такие же, как в Самсоново.
Маша мечется глазами по малолюдной привокзальной площади, ищет Рината, но глупо надеяться, что счастливый случай может повториться. Рината нет. На сердце у Маши безнадёжно тоскливо. Она чувствует, что теряет его навсегда.
«Как я буду жить без него? — уныло говорит она себе. — Без него все краски мира блекнут. Душа моя посыпала себе голову пеплом, а глаза ищут его повсюду. Господи, как мне плохо! Испытывал ли кто до меня большие муки любви?»
И тут ей приходят в голову такие строки:
…Только я глаза закрою — предо мною ты встаёшьТолько я глаза открою — над ресницами плывёшь….
«Ах, как я была глупа! — говорит она себе, поражённая новым откровением стиха, всплывшим в памяти. — Как я могла раньше говорить, что стихи глупые и бессмысленные? Где было моё бесчувственное сердце? Теперь я знаю, как невыносима изматывающая тоска и непроходящая печаль, когда душа поглощена единственным стремлением — быть вместе с любимым. Ринат, но ты найдёшь меня? — в мыслях обращается Маша к любимому. — Я надеюсь, несмотря ни на что, мы будем вместе. Лишь бы ты не сломался и не поддался уговорам. Пожалуйста, скорее подай о себе весточку, чтобы не умерла моя надежда».
Удар в станционный колокол, и поезд трогается. Маша в отчаянии заломила руки, готовая выпрыгнуть, но, как пригвожденная, стоит. Ёлки медленно отступают от их вагона.
«Прощайте, милые ёлки! Я завидую вам. Я бы хотела прямо сейчас оказаться рядом с вами такой же свежей, зелёненькой ёлочкой, чтобы хотя бы изредка видеть моего милого друга». Беззвучные слёзы текут по её щекам, и уже под быстрый стук колёс она шепчет распухшими от слёз губами: «Милые ёлки, передайте моему милому другу, что я люблю его».
