Дом Ветра (СИ) - Савански Анна
С той осени все пошло своим чередом. Джерри снова уехал, а Офелия продолжала наслаждаться обществом Гарри. Теряясь в его объятьях каждую ночь, утром она все больше понимала, как крепко к нему привязана. Она не хотела этого, как и он, в их нынешней жизни этому не было места, сегодня было слишком беспечным, завтра — туманным, никто не загадывал наперед, их поколение привыкло жить одним днем, даже не догадываясь, к какому будущему они идут. Любовники знали: раю когда-нибудь наступит конец, и каждый пойдет своим путем, не оглядываясь назад, не думая об ошибках прошлого, заперев его на замок, как монстра, не позволяя вырваться наружу.
А осень все не уходила. Призрак плохих перемен витал в воздухе. Жаль, что тогда они не смогли его почувствовать, его глушил аромат радости, чистоты и мира. Но все меняется, и, как мы уже знаем, затишье — это покой пред бурей, и, может, эта буря будет еще сильнее предыдущей. Начнется шторм, а что уцелеет после него, может быть, ничего? И можно ли будет собрать что-то сломанное? Раньше это получалось, а теперь?
***
Весна 1971.
Антонио Серж вернулся из Штатов совсем другим человеком: было покончено с простым сексом, он хотел любви. Там он сильно обжегся, когда понял, что им пользуются просто так. Он терпеть не мог, когда обманывали его, он мог обманывать, но не его. Хозяйка дома откровенно пользовалась им и несколько не скрывала это, шантажировала, говорила, что если не будет удовлетворена, все расскажет мужу, а затем в его постель прыгнула ее дочка. Весь этот год он чувствовал себя мерзко, и, получив большие деньги за заказ, Антонио решил возвращаться домой, отказываясь от других заказов. Он не хотел, чтобы им пользовались. Поэтому воздух Лондона стал для него лекарством.
Друзья уже не жили на прежней квартире, он потерял с ними связь. Он снова занялся рисованием натурщиц, но больше не спал с каждой, решив вести образ аскета. Повторение прошлого опыта пугало, Антонио не хотел чувствовать себя грязью. Он испытывал постоянную апатию и постоянное беспокойство. Но в один день его жизнь перевернулась.
В первый раз он увидел ее на улице, она ждала подругу на одной из узеньких улочек Кенсингтона. Он сразу ее приметил, ее тоненькую фигурку, развевающиеся огненно-рыжие волосы, как грива у льва. Она смотрела на часы, а он так и не решился к ней подойти.
Через три дня он снова увидел ее, она шла в их любимый когда-то книжный магазин.
В третий раз он заговорил с ней, когда нашел ее одну на скамейке на Трафальгальской площади. Девушка что-то записывала, видно было, как она захвачена творческим экстазом, как она подбирает каждое слово, смакуя фразы, перебирая в уме свои мысли. Антонио присел рядом со стаканчиком кофе в руке.
— Хотите, вас нарисую? — спросил он, зная ,что это когда-то безотказно действовало, когда-то этой фразой он мог любую затащить к себе в постель.
— Зачем? — он впервые увидел ее болотные глаза, оттеняемые персиковой кожей. Он видел глаза подружки Фредди, но эти были совсем другими — страстными, колкими.
— На память о молодости, — она заливисто засмеялась, этот смех заполнял ему душу.
— Я и так слишком молода, чтобы не думать по этому поводу, — она снова потупила взгляд, но захлопнула тетрадь.
— И сколько же вам лет? Мне вот двадцать пять, — ответил он.
— Семнадцать, — она смущено спрятала глаза, ее щеки покрылись легким румянцем.
— О, и прям юны! — воскликнул он, скрывая беспокойство. — Вы не назвали себя?
— Мери-Джейн Лейтон, можно М-Джей, — вот черт, кузина Бетти! Просто невозможно. Она врет.
— Антонио Серж. Вот и познакомились, — она протянула ему ладошку, он пожал ее.
Жизнь так замысловато переплетала их судьбы, связывая, опутывая паутиной тайны и загадок. Они стали встречаться, для Антонио это не стало простым развлечением. М-Джей была не так юна, как в свое время Бетти у Фредди, будущим летом она заканчивала лицей и поступала на журналистский факультет. Он бы рисовал, а она бы писала, у каждого творческая свобода, думал он. Она познакомила бы его со своими родителями, и они бы полностью одобрили ее выбор. Ему нравилось ее обнимать, целовать, но он не склонял ее к большему, оберегая от своих же собственных желаний. Он боялся себя, того, как может поступить.
Когда он открыл ей душу, когда поведал, каким он был до поездки в Америку и что он пережил там, М-Джейн обняла его, гладя по голове, для нее все это не имело значения, для нее все это было пылью. Его душа успокаивалась рядом с ней, он обретал покой. Антонио взял из банка небольшую сумму, купив красивый изумруд в форме капельки, подходящий к ее горящим глазам.
— Боже, как красиво! — воскликнул она. Антонио повернул ее к себе спиной, надевая кулон, его пальцы заскользили по ее полуобнаженной спине, он прижался к ее позвоночнику губами.
— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. Она развернулась, в ее глазах стояли слезы. Почему она плачет? Что он сделал не так? Что он натворил? Может, не этого она хотела? Антонио судорожно вздохнул. Ее руки обвили его шею, голова приникла к его широкой груди. Она зарыдала у него на груди, от счастья, конечно же, и теснее прижалась.
— Я люблю тебя, люблю тебя, — вторила она, находя его чувственный рот, отвечая на отчаянные поцелуи. М-Джейн не хотела скучной любви, как у Дженни, она хотела праздника, взрыва, и с этим испанцем наконец познала это счастье.
Когда призналась, будто прорвало платину, открыло все шлюзы, он не понимал, почему так долго сдерживал себя, почему скрывался от самого себя, почему боялся того, что должно было произойти в его жизни. Впустив Мери-Джейн в свою жизнь, он впустил в сердце любовь, то чуждое, то отвергнутое им и обретенное сейчас, с ней, с его Мери-Джейн, безграничное счастье.
***
Они вместе шли к нему домой, но когда она попросила себя нарисовать, он стал сопротивляться. Она молча разделась, хотя было видно, что испытывает некое смущение, и он решил, что и для нее сексуальная революция не прошла даром. Мери-Джейн театрально села, изображая из себя нимфу. Он рисовал ее, пытаясь не видеть, как прекрасно юное тело, как прекрасна она сама. Потом она медленно подошла, прикрытая лишь своей улыбкой, и поцеловала его. Кровь стала кипятком, он не смог сдержать себя. Антонио положил ее на узкую койку, все в этот миг было исполнено страсти и пылкости.
— Ты знаешь, кем я был до этого? — вдруг спросил он, обводя языком ее ключицу.
— Да, мне все равно, — она робко погладила его плечи. — Мне на все плевать, нет у меня тормозов, я сошла с ума от любви к тебе.
— Знаешь, сколько у меня было женщин? — он намотал ее длинные огненно-рыжие волосы на запястье.
— Мне все равно, потому что я люблю тебя, — она приникла к его губам, сплетая его язык со своим.
— Я тоже люблю тебя, — ей было невероятно с ним легко в эти мгновенья, но когда все прекратилось, она увидела, как сожаление промелькнуло на его лице. Почему он ведет себя так, спрашивала она себя, неужели получил все, что хотел, и даже не позвонит?
— Что-то не так? — она никак не могла понять перемены.
— Почему ты мне не сказала? — он закурил, выпуская клубы дыма.
— Что не сказала? — она до сих пор ничего не понимала.
— Что ты девушка, — с некой болью ответил он.
— Ах, это. Ты что, думал, я потаскушка? Да я бы никогда не легла с теми из моей школы, а хорошие давно закончили и ушли, — она прижалась к нему.
— Я подонок, — горячо прошептал он.
— Тогда самый милый. Хочешь, познакомлю со своими подругами?
— Отчего же, хочу, — он обнял ее, продолжая затягиваться.
— Тогда завтра, в нашем кафе на Хэрфорд-стрит, в два, — она встала и стала одеваться, и когда захлопнула дверь, Антонио охватил внезапный приступ радости.
***
Весна 1972.
— Боже, какой сексуальный! — Мери подняла голову, смотря, как девчонки борются за внимание высокого темноволосого мужчины, чтобы его обслужить. Он подошел к брюнетке Гэттси, но смотрел почти не отрываясь на нее. Мери отвернулась от него, не могла она выдерживать испытывающий взгляд. — Боже мой! — Мери скривила губы в усмешке.
