Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
На большой площади перед двухэтажным деревянным зданием строй арестантов уже сформировался в коробку. На этом месте проходили все торжественные и массовые построения в колонии. Это был плац. Он тщательно очищен от снега. Под ногами Павел почувствовал каменное покрытие. Брусчатка. Плац был покрыт брусчаткой! Тут, в тайге, брусчатка как на Красной площади в Москве!!!..
«А может, в Москве брусчатка как в далеком сибирском лагере?! Все по стандарту, страна как лагерь. Один большой и красивый лагерь…» – мелькнула мысль в голове у Павла.
На середину этого лагерного майдана вышел все тот же человек в зеленой фуфайке. На этот раз цвет одежды Павел рассмотрел. Плац освещался хорошо. Через каждые десять метров стояли столбы с лампочками. Человек в зеленой фуфайке лениво и небрежно переваливался с ноги на ногу и долго топтался, рассматривая вновь прибывших зэков. Этот коренастый ждал, когда арестанты угомонятся и хоть на миг обратят на него внимание. Словно паук, который наслаждался насекомыми, запутавшимися в его ловушке-паутине. Он предвкушал: все, кто к нему попал, уже обречены на длительные мучения.
Рядом с крепышом стояли два офицера в полушубке. Одного Павел рассмотрел хорошо: это тот самый человек, который снял шапку с Ястребова и выбросил ее в сугроб… Палач, давший команду на расстрел невинного человека.
Оба офицера что-то шептали на ухо человеку в фуфайке. Клюфт заметил на голове у этого «крепыша-хозяина» высокую серую папаху. Мужчина надел ее вместо обычной ушанки. Стало окончательно ясно он тут «самый главный». Папахи носили лишь чины не ниже армейского полковника…
– Граждане заключенные! – крикнул «хозяин плаца». – Я начальник лагеря Мохов! С этой минуты все вы попадаете под мое непосредственное командование! А я! Лично я отныне несу непосредственную ответственность за судьбу каждого из вас! За вашу нынешнюю и дальнейшую судьбу! И не только судьбу, но и, может быть, в каком-то смысле и жизнь! Ведь теперь вы становитесь не просто заключенными нашего лагеря, а бойцами трудового фронта! Теперь вам предоставляется великая честь трудом и соленым, потом искупить ту вину, которую вы несете перед нашим трудовым народом! Перед ленинско-сталинской партией большевиков! Перед нашим вождем и учителем, нашим дорогим и мудрым товарищем Сталиным! И вы должны ценить эту возможность! И вы должны сделать все возможное, чтобы вы отсюда вышли другими людьми и искупили все ваши грехи перед нашим рабоче-крестьянским советским государством! А поэтому вы должны работать не щадя ваших сил! Поэтому все вы будете работать тут, а кто не будет и не захочет работать, тот станет моим личным кровным врагом! А с врагами я поступаю со всей строгостью! И поэтому знайте: я тут царь и Бог!
Зэки завороженно и обреченно слушали раскатистую речь человека в зеленой фуфайке с папахой на голове. Этот монолог звучал зловеще. Он звучал приговором, звучал окончательным выводом и судьбоносным пророчеством для всех, стоящих на плацу!
Мохов обвел взглядом строй. Ни движения, ни вопроса. Начальник лагеря, довольный своей уверенностью, заложив руки за спину, медленно подошел ближе к арестантам. Он ходил рядом с зэками и пристально всматривался в их лица. Кто-то из зэков не выдерживал тяжелого взгляда человека в фуфайке с папахой на голове и опускал глаза. А кто-то, напротив, тщательно старался обратить на себя внимание. Так, сосед Павла по строю нелепо и картинно улыбался и нервно посмеивался. Когда Мохов поравнялся с ним, какой-то мужик схватил за руку начальника лагеря и, потянув на себя, упал на колени:
– Товарищ начальник, я хочу искупить, дайте мне шанс!
К зэку тут же подскочили конвоиры. Солдаты отволокли арестанта в сторону и, придавив валенками, уложили на камень плаца. Мохов брезгливо посмотрел на узника и, вздохнув, кивнул головой:
– Я вижу,… вижу, есть тут люди, которые готовы работать! Но и работа сама по себе – это уже оказанное доверие! Ведь работа это выполнение нормы! А выполнение нормы – это паек! А хорошее выполнение нормы – это двойной паек и новая спецодежда! А очень хорошее выполнение нормы и лучшая бригада – это другие всевозможные поощрения! Дополнительные посылки и возможность приобретать продукты в нашем лагерном магазине для заключенных! Так что не все из вас еще будут допущены до работы! В первую очередь, это должны быть действительно очень работоспособные и талантливые люди! И действительно специалисты! Поэтому сейчас из вас будут сформированы некие приблизительные бригады! Те, кто не попадет в эти бригады, получит возможность попасть в группу спецобслуживания! Из них сформируют уже другие подразделения!
Павел покосился по сторонам. Эта искорка в глазах его товарищей по несчастью! Она была еще совсем недавно! Мерцала! Но сейчас она погасла. Люди уныло стояли, опустив головы в низ. По строю начал гулять шорох недовольных фраз. Зэки бормотали, вторя Мохову:
– А, вот так?!.. Подохнуть, значит, тут… на лесоповале… и то в честь!
– Да, спасибо… и работой-то обеспечить не смогут!
– А… что будет со мной? У меня ж… на воле инвалидность была… мне-то что теперь…
– А я вообще работать не буду… пошли они на… со своим искуплением! Мне искупать-то и нечего… сволочи…
Мохов не обращал внимания на шепоток. Павел понял – этот человек, начальник лагеря, не так прямолинеен, как кажется на первый взгляд. Он что-то пытается скрыть. В его словах заложен подтекст. И он голодных, уставших и обозленных зэков, провоцирует на протест. На неповиновение. Но зачем? Зачем ему это было надо, Павел пока не понимал. А начальник лагеря, замолчав, прислушивался к разговорчикам в строю. Покачав головой, Мохов махнул рукой и довольный продолжил:
– Ну, а чтобы, как говорится, от слов перейти к делу, готов выслушать ваши вопросы. Ваши требования и ваши жалобы. А потом уже к остальному!
И тут же на начальника лагеря из толпы посыпались претензии зэков:
– Они человека расстреляли ни за что!
– Они не кормили нас по норме!
– У меня ноги околели, а как я работать с обмороженными ногами буду?! Мне в санчасть надо!
Мохов слушал каждую жалобу и утвердительно кивал на человека, который говорил о своей проблеме. Недовольных выводили два солдата и уводили в другую колонну. Там к жалобщикам подходили офицеры и записывали фамилии и претензии. Заставляли расписываться в каких-то бумагах. Эта часть спектакля продолжалась довольно долго. Из общей массы этапа вышло порядка сорока человек. Некоторые, словно почувствовав послабление, вели себя откровенно вызывающе. Один из заключенных даже крикнул:
– Да вы сюда давайте мне прокурора! Что вы со своей бригадой?! Мне пересмотр дела нужен!
Мохов все эти выходки, как ни странно, терпел и не позволял своим подчиненным затыкать арестантам рты. Так бы все и продолжалось. И не известно, сколько бы еще жалоб пришлось выслушать конвоирам и начальнику лагеря, но произошло неожиданное.
Справа послышался резкий стук и скрип. Затем странное посвистывание и вновь стук. На плац перед изумленными арестантами вышли еще несколько зэков. Это были обитатели лагеря. Они катили тачки, несли круглые и здоровые бревна. Было этих зэков человек двадцать. Все, как торжественная процессия на параде 1 мая, маршировали в ногу, шли по плацу стройными рядами.
На вновь прибывших арестантов это подействовало как шок. Павел и его товарищи, затаив дыхание, а некоторые, открыв рты, наблюдали за этой страшной процессией. Когда строй «местных» зэков оказался в центре плаца, раздалась команда:
– Стой! На строй в колонну по четыре становись! Раз, два!
«Демонстранты» послушно бросили бревна и тачки и, развернувшись, словно хорошо натренированные муштрой солдаты, отошли на три шага назад. Павел покосился через спину соседа. Он увидел Фельдмана. Он увидел глаза этого человека. Он увидел и понял, о чем он, этот странный человек, говорил ему там, на привале в разрушенной церкви!
– Господи! Господи, наставь меня на путь истинный! – почти неслышно прошептал Павел.
Он закрыл глаза и попытался задержать дыхание, чтобы услышать ответ. Но отозвалось лишь сердце! Гулкие удары. Тук, тук. Тук, тук!
«Отсчет. Обратный отсчет жизни! Нет, этого не может быть! Неужели так стучит обратный отсчет?» – в страхе подумал Павел.
Вновь раздался голос Мохова. На этот раз начальник лагеря говорил угрожающе, без мажорных ноток в голосе:
– Ну, а сейчас и ваше право доказать, кто на что годится. Все поочередно, кроме тех, кто стоит в этом строю, – Мохов махнул рукой на только что сформированную «колонну жалобщиков». – Должен подойти и по команде офицеров либо поднять бревно, либо прокатить тачку с камнями!!! Потому как вы, не впавшие в жалобную лихорадку, я вижу, честные люди, не опустившие головы и готовые на трудовые подвиги ради искупления вины! Честь вам уже за это и хвала!!! Поэтому!!! На основании ваших показателей, прямо сейчас будут сформированы пять бригад! Которые уже завтра выйдут на работу и которые уже сегодня пойдут в баню и получать паек в долг! Итак, из колонны по очереди вы должны будете выйти и показать, на что вы способны! Всем все ясно?!!! – вопрос канул в темноту плаца.
