Галина Маркус - Сказка со счастливым началом
Иногда у неё возникали совсем бредовые идеи – пойти к Калюжному, высказать ему всё, потребовать… Но Соня вспоминала голос в диктофоне: с такими людьми по-человечески говорить бесполезно. А думая о Валентине Юрьевне, Соня сразу же представляла себе истеричку с обезумевшими глазами, кидающуюся на неё и орущую что-то про секту. Что ей можно объяснить?
В тот день, когда они с Митей расстались, Соня прибежала в садик последней. Танечка вслух не попрекнула, но посмотрела осуждающе: сама, мол, знаешь, что такое сидеть с единственным ребёнком до семи часов.
Находиться в собственном доме теперь, зная, что каждое слово слышат чужие люди, стало невыносимо. Соня вначале даже с Вадиком боялась разговаривать, но потом решила: будет вести себя, как обычно. Это Калюжные вторгаются в её дом, в её жизнь. А она – имеет полное право жить так, как хочет, и не обращать внимания на чужую подлость. Вот только Аньку надо предупредить… Не рассказывать ей дома про интернат – а то Калюжные перекроют и этот путь. И ещё – чтобы ничего не говорила Валерии.
До выхода на новую работу оставалось ещё два дня. В среду Соня отвела Вадика в садик, клятвенно пообещав забрать его раньше всех. Вернулась домой и села в кресло – делать она ничего не могла. Взяла в руки лиса, но разговора не получилось – беседовать с Борисом при прослушке она не могла даже мысленно.
Думала она, конечно, о Мите. Сердце обливалось кровью от безысходной жалости к нему. И тут Соня впервые в жизни ощутила настоящую, безудержную ненависть к Калюжным.
Это было не брезгливое чувство, сродни тому, что вызывал у неё отчим; не ревность, которую она испытывала к Наташе. Соня и прежде считала Митиных родителей своими врагами, осуждала за подлость, страдала от несправедливых обид. Но сейчас ей пришлось испытать нечто иное, по силе и глубине сравнимое со страстью и одержимостью. Она вдруг поняла – пока есть на свете Калюжный, ничего хорошего никогда не будет! И пожелала ему самых страшных бед и страданий – за всех его жертв. Она злорадно представляла, как Калюжный мучается от страшной болезни, корчится от страха, мучимый преступниками…
Но приступ прошёл – схлынул, как волна от песчаного берега. И Соня с ужасом заглянула в свою душу – заглянула и испугалась. Нет, она не позволит… Не позволит им превратить себя в такое же чудовище! Они умножают зло, но ненависть не исправишь ненавистью. Эти люди страшно больны, Соня обязана их пожалеть. Они несчастны – и дело не только в будущей расплате. Они не способны распознать любовь, они не живут, а рассчитывают и строят козни, могут раздавить собственного, горячо любимого сына и испытать при этом удовлетворение. Более убогих людей Соня в жизни не видела. Даже у Вовы – иу того имелись зачатки совести, но не у Калюжных.
Соня вскочила и побежала в церковь. Единственное, что она могла сделать для них – это помолиться. А вдруг они что-то поймут, хотя бы задумаются? Разве можно упускать этот шанс – сейчас, пока ещё не поздно? И самое главное, надо срочно спасать себя – от заразной болезни под названием «калюжность».
Несмотря на своё решение, Соне стоило немалых усилий написать имена Антона и Валентины на листочке «за здравие», поставить за них свечи и искренне помолиться. Но всё-таки она сделала это и, неудовлетворённая до конца, периодически борясь с новыми приступами ненависти, приплелась домой.
Открыла ключом дверь, но не успела захлопнуть её за собой, как услышала негромкий голос из собственной комнаты:
– Это я. Не пугайся.
Соня чуть не подпрыгнула от неожиданности. Хорошо ещё, что он сказал это прежде, чем показался.
– Откуда у тебя ключ? Ты же его отдал… – медленно проговорила она, входя.
– Сонь, я всегда делаю запасной. Кстати, почему ты до сих пор не сменила замок?
Женя сидел в кресле, листая журнал, свободно вытянув ноги в собственных тапочках (расставшись с женихом, Соня запрятала их глубоко в шкаф – подальше от Митиных глаз, но, видно, не так глубоко, как считала). При появлении хозяйки незваный гость медленно поднял голову.
– Считала тебя порядочным человеком… – выдохнула она.
– Соня… – Женя смотрел на неё снисходительно, как на маленькую, несущую глупости девочку. – Ну что ты прямо… Я человек дела. И кстати, никогда тебе не врал. Просто не всегда и не обо всём говорил – ради твоего же блага.
Соне хотелось заорать, но она смогла только выдавить:
– Уходи… Пожалуйста… уходи!
Её взгляд повторял то же самое гораздо красноречивее.
– Без паники, – строго приказал Женя.
– Прошу тебя…
– Чего ты боишься? Самой себя?
– Нет, тебя!
– Глупости. Я не насильник, детка. Но если боишься – звони в милицию.
– Женя! Если ты хоть каплю меня уважаешь! Если ты… если…
– Погоди, – спокойно, не обращая внимания на её истерику, сказал он. – У меня есть к тебе разговор.
И тут он неожиданно сделал чёткий, понятный знак: глазами показал на потолок и приложил палец к губам – мол, тише, нас слушают. Соня замерла на месте, словно он приказал не молчать, а не двигаться.
– Налей, мне, пожалуйста, чаю, – попросил Женя. – Это не трудно? У тебя есть какое-нибудь печенье… ну, или сушки…
Одновременно с этими словами он вытащил из кармана листок, неслышно развернул и протянул Соне. Она прочла надпись, сделанную печатным почерком – таким же, как и в Митиной записке: «Ты в опасности, в квартире прослушка. Пока ты одна, К-ые от тебя не отвяжутся. Внимание! Сейчас я буду уговаривать тебя вернуться ко мне. Ты немного поломаешься и согласишься. Потом я уйду и попробую убедить их отстать от тебя».
Соня подняла голову и посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, что это: какая-то его ненормальная шутка, уловка, провокация или… Глаза у Жени были серьёзными и напряжёнными, как никогда. Соня вдруг поняла, что имел в виду Митя, когда сказал, что Женя смертельно за неё боится. Поняла и… поверила. «Хорошо», – кивнула она. На его лице появилось облегчение и даже что-то похожее на гордость – за неё, за её сообразительность.
– Так как насчёт чая? – подсказал он.
– Ну, ладно, – медленно произнесла она уже вслух. – Я тебя покормлю. Но потом ты сразу уйдёшь.
– Конечно… можно, я пока посмотрю телевизор?
– Смотри… – Соня пожала плечами.
Он, действительно, включил телевизор, сделав погромче звук. Но смотреть не стал. Мягкими, неслышными движениями Женя начал передвигаться по комнате. Он достал из кармана небольшой прибор размером с пейджер – то ли датчик, то ли измеритель, Соня раньше таких не видала, и стал перемещаться с ним по некой одному ему понятной траектории. Без всяких церемоний обследовал не застеленный утром диван, подошёл к мебельной стенке, распахнул дверцы, наклонился и провёл рукой под каждой полкой. Потом заглянул в детский угол и проделал то же самое с подоконником и журнальным столиком. Здесь он задержался, сел на корточки и через несколько секунд указал Соне на маленький предмет на тыльной стороне столешницы, что-то вроде чёрной квадратной коробочки.
Потом махнул Соне – мол, иди на кухню, погреми. Сам пришёл туда следом за ней и, продолжая поиски, параллельно завёл бессмысленный разговор. Спрашивал, как у неё дела, когда она собирается делать ремонт, ругал неумеху-Митю. А Соня невольно повиновалась ему, как под гипнозом. Женя давил сейчас на неё той властью, которой обладают более жёсткие и опытные люди, привыкшие руководить и уверенные в том, что им подчинятся.
Якобы желая пить чай в комнате, Женя вернулся туда и, продолжая разговаривать, ещё раз обошёл её, тщательно оглядел потолок, осмотрел ночник с деревянной полочкой и показал Соне на такую же маленькую штучку, на этот раз напоминающую большую пуговицу. Шокированная, Соня наблюдала за его действиями, следуя за ним по пятам. Подобным образом он обследовал всю квартиру, не исключая ванной и туалета, и нашёл ещё три «жучка» – на телефоне в коридоре, под компьютерной стойкой у Аньки в комнате, и под навесным шкафом на кухне.
Когда все пункты прослушки были обнаружены, Женя приступил ко второй части спектакля.
– Сонь… Хватит уже о ерунде, – внезапно сказал он, прервав самого себя. – Ты ведь знаешь, зачем я пришёл.
– Нет, не знаю… – тоскливо откликнулась Соня.
– Детка… – он повернулся к ней и уставился своим непрозрачным, пристальным взглядом. – Я люблю тебя. Любил и буду любить. Это мой крест, ничего не попишешь.
– Женя, не надо… – искренне взмолилась она, забыв про жучки.
– Нет, Сонь, теперь я так просто от тебя не уйду. Мои предсказания сбылись – пацан тебя бросил, не мог не бросить. Он даже не способен понять, что потерял. Не способен оценить тебя, потому что такая женщина – не для него.
– Спасибо, – усмехнулась Соня, – ты очень добр. Вообще-то все считают наоборот.
– Я не добр, – мрачно ответил Женя. – Просто я тебя знаю. Такое вот со мной приключилось несчастье. Детка… Мне тяжело думать, что ты была с другим. Это правда. Но ещё тяжелее навсегда тебя потерять. Я попробовал найти себе женщин – это оказалось ужасно. Давай начнём всё с нуля, с чистого листа. Только я и ты. Никакого Калюжного не было. Мы по-прежнему жених и невеста, как хотела твоя мама. Ты допустила ошибку. Я… тоже… в чём-то виноват. Знаю, ты не владела собой. Наверное, нам надо было пройти через это. Сонь, скажи мне, что мы через это пройдём.
