Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?
Мне бы так! – задумчиво произнесла я. – Она хоть знала, в какой стране живёт. Да, понятно, другая вера, более жёсткие законы… То, что делается у нас в Тороде – это расцвет средневековья при Советской власти, которая в школе мне внушала, что мужчина и женщина равны, что «Человек – это великолепно! Это звучит гордо!». В школе Тургенев Иван Сергеевич и «Ася». А за порогом школы? Замужество в тринадцать лет и смерть потому, что «кесарево» свекровь не разрешает делать?! Как это всё должно вместе сосуществовать?! Я не могу одновременно жить в одном и в другом мире! Как можно, ну вот вы мне скажите, как можно днём учиться в школе, а вечером ублажать мужа? Это какая-то новая порода людей, которая, кажется, впитала в себя все пороки человечества! Я бы тоже уехала… если б было куда…
– Поезжай в Грецию! Не совсем Европа, но свободная страна, – ты смотрел на меня совершенно серьёзно, без тени улыбки.
Так вы когда там приживётесь, приглашение мне и пришлите! – смешно пошутила я.
– Пришлю… я тебе обещаю… так на чём я остановился?
Солёное мороженое таяло в блюдечке. Я его размазывала по краям, чертила в молоке какие-то иероглифы. Тоска…
– Ален Делон посоветовал ей сменить имя «Далила» на «Далида», чтоб не ассоциироваться со смертью библейского Самсона. Карьера её пошла в гору. Ей стали стараться подражать в причёске, в стиле одежды, все хотели «туфли, как у Далиды». Она жертвовала всем ради карьеры: отношениями с мужчинами, семейным счастьем. Как-то она забеременела, но посчитала, что ребёнок сейчас не вовремя, и сделала аборт. Впоследствии она больше не смогла забеременеть и врачи подписали ей приговор: она больше никогда не сможет стать матерью! Её жизнь – сплошная трагедия. В ней так и не ужились две женщины: одна восточная – покорная рабыня, а вторая – свободная. Невозможно принять две культуры. Человек должен выбрать то, что ему ближе и родней, а к остальному просто быть толерантным, то есть терпимым. Это реакция нормального человека на окружающий мир. Какова же реакция мира на «чужака»? Полнейшее непонимание? Отторжение? Преследование? В этом и была огромная трагедия Иоланты-Далиды, так и не убежавшей от Востока, но с другой стороны, так и не ставшей образцом Запада. Именно этот внутренний конфликт и сломал её жизнь.
– Это я хочу быть красивой! Это я ношу очки! Это я мечтаю быть свободной. Это мне сейчас не нужны дети!
Не принесла ей красота счастья. Все три её мужа действительно покончили жизнь самоубийством. Первый её страшно ревновал, у них были постоянные скандалы, ссоры. Он просто не поспевал за ней. Далида постоянно менялась. То меняла стиль одежды, то цвет волос. Она когда ехала на гастроли, старалась подучить язык страны, в которой должна петь. У Далиды выпущены диски на десяти языках! Муж стал для неё ненужным балластом. Она развелась. Он покончил с собой, выбросившись из окна. Второй застрелился, когда она его бросила… Она всё резче и резче чувствовала своё безграничное одиночество. Ей хотелось простого женского счастья, которое Далида никогда бы не смогла иметь. Она очень верила в судьбу и жизнь воспринимала как эпос. Она на самом деле верила в предсказания Нефертити и считала, что сама себе выбрала этот путь.
Третий её муж после развода повесился.
У неё опять начались проблемы с глазами. Далида снова начала косить. Ей снова пришлось перенести несколько операций. Далида уже не была так хороша, как раньше. Выступать ей становилось всё труднее и труднее. Гордая дочь Востока, она стала бояться разочаровать публику. Ей стало казаться, что над ней смеются…
– Смеялись над Далидой?! – я почувствовала, как рот от удивления округляется.
– Разве хоть один человек на свете застрахован от этого? – ты даже не взглянул на меня. – Сегодня – на коне, завтра у тебя нет и осла… Бывает, правда, и наоборот… Далиду убили одиночество и безысходность. Так бывает, когда искусственно переплетаются запад и восток, радость и горе.
– Ты почему мороженое не ешь? – только сейчас взглянув в моё металлическое блюдечко на подставке, удивился ты.
– Ем! – я наклонила вазочку и выпила оттуда солёное молоко.
– Так что, девушка, извольте держать себя в руках, – вновь переходя на свой обычный шутливый тон, сказал ты, – никто не знает, что и когда нас ждёт! А с этим товарищем, с этим твоим, как у тебя? Серьёзно?
– Смотря что называть «серьёзно».
– «Серьёзно», когда предлагают узаконить свои отношения.
– Если так, то серьёзно. Предлагал и не раз. Только зачем ему это?
– Что за глупости ты говоришь? – ты негодовал на полном серьёзе. – Я вижу, мои беседы в тебе ну никак не пробуждают ни мудрое, ни доброе, ни вечное! Я тебе о душе, ты всё о своих недостатках! Разве есть люди без недостатков?
– Нет, естественно! Но не в таком же количестве! У меня иногда возникает чувство, что кто-то со мной проводил эксперимент, до чего страшно не соответствуют мой внешний вид и внутренний мир!
– Брось ты, Бога ради! Что за привычка всё анализировать? Человек просто любит тебя! Так ты за него замуж не хочешь, что ли?
– Хочу, наверное. Только нам жить негде. У него не получится, потому что мама не переживёт «такого удара». Это она так выразилась. «Не для того я, – она говорит, – сына растила, чтоб он „такую“ в дом привёл!»
– Идите на квартиру! Снимите себе однокомнатную и живите в своё удовольствие!
– Я слушала, соглашалась. Безусловно, ты был прав! Прав во всём, что говорил, о чём рассуждал. И я была рада, что ты ни одну секунду не понял и не почувствовал, сколько бы я отдала за то, чтоб этого разговора не было! Любимый мой, единственный! Не надо меня сватать! Я хочу быть только с тобой! Просыпаться и видеть только тебя, поправлять на лбу смешной чубчик, целовать твои нервные пальцы, мой Микеланджело…
Солнце медленно клонилось к закату. Оно ещё не успело прогреть землю, поэтому в ресторане, на самом юру стало прохладно. От странного «мороженого» начинало знобить. От мороженного, от мыслей, или от тебя, такого близкого, такого далёкого…
– Может, пойдём? – Предложил ты. – Пока спустимся, пока доедем до ОВИРа. Тебе надо домой, или подождёшь меня?
– Конечно подожду, – мой скучающий вид прекрасно гармонировал с затянувшейся беседой. На этот раз я тебя обманула! Мне это удалось!
– Хочешь по лестницам, или напрямик? – в тебе вдруг проснулся дух путешественника.
– Напрямик, конечно!
– Так там ведь заросли!
– Ну, и что?! Зато как красиво! Я так люблю такие скалы, мох там всякий. Он называется «кукушкины слёзы». И вон те штуки мне нравятся, коробочки такие коричневые, на кустах которые. Они осенью, между прочим, оранжевого цвета, они ещё с осени остались. Здесь всё мне нравится!
Мне казалось, я двигаюсь удивительно легко и плавно, кошачья гибкость появилась в походке, в движении рук. Мне казалось – я не иду, я лечу по воздуху. Так умеют ходить только балерины и женщины, которые больше не принадлежат сами себе. Я старалась блистать остроумием и эрудицией, вспоминала всё, на что хватало моих санитарочьих мозгов.
– Пошли, если ты так хочешь! Обувь, правда вымажем…
– Да, ладно! Зато какие здесь запахи. Я, конечно, люблю клумбы с нарциссами, но эти камни – совсем другое! Можно даже представить себе, что ты вовсе не в Большом Городе, а где-то в настоящем дремучем лесу, идёшь себе, дорогу потерял, плутаешь…
Тут выходишь на смотровую площадку…
Разворачиваешься и снова заходишь, где был!
Выросла ты, Аделаида, а ума не набралась!
Так он мне и не нужен, – вяло повожу плечом я и шагаю с каменной лестницы на сочную, торчащую как зелёные спагетти, траву.
Стой! Куда пошла вперёд! – Ты схватил меня за пустой рукав жакета. – Не лезь! Ещё поскользнёшься! Давай, я пройду вперёд и подам тебе руку.
Я сама могу! Что я, по горам не ходила?! Вот когда я была в пионерском лагере в Новом Афоне, мы там ходили в гору в один монастырь. Там… – нога моя действительно поехала на влажном, скользком как масло мху. Я, взвизгнув, выгнулась, и поймала тебя за руку.
На секунду, на мгновенье, на миг я прижалась к тебе! Время остановилось. Я почувствовала в себе страстное желание, захлестнувшую всё моё существо. Всё тело пронзала слабость, ноги подкашивались, отказываясь держать, и я поняла, что ещё мгновенье и я сейчас улечу в пропасть! Мне показалось, или ты обнял меня? Обнял, чтоб я не растянулась на земле, или обнял, потому что?..
Всё это длилось не дольше взмаха ресниц.
Ого! Чуть не грохнулась! – Я отстранилась от тебя, отряхнула юбку. – Ладно, пойду сзади.
Сердце моё трепетало. Кровь прилила к щекам. Они загорелись. Ты снова протянул мне руку, и мои ледяные пальцы надёжно легли в твою нежную, тёплую ладонь. Может быть, именно тебе нужно подарить ночное звёздное небо, которое мне показал деда? То самое, которое надо отдать тому, кого полюбишь «больше жизни»? Сердце разрывалось на миллион маленьких сердечек, и они стучали каждое в отдельности по всему телу – в груди, в ногах, в кончиках пальцев. Хотелось продлить это до бесконечности, но я знала – до бесконечности нельзя, я задыхаюсь… Тело стало каким-то странно подвижным и гибким, готововым выполнить любую команду. Каждая мышца жила отдельной жизнью. Они натянулись как струны, прислушиваясь к малейшим командам. Я чёрная пантера, готовая к прыжку. Только… только очень неприятно, что грудь как-то набухла и соски противно выставились вперёд. Я всеми силами пыталась их прикрыть то ремешком от сумки, то свободной рукой. Это стыдно и вообще ужасно! И ещё они вдруг стали очень чувствительными. От прикосновения к одежде было щекотно и больно одновременно. «Точно беременная!» – безразлично подумала тогда я. Мы всё спускались и спускались по крутому склону горы, как будто специально выбирая дорогу сквозь заросли ежевики, хотя их вполне можно было обойти.
