Андрей Битов - Аптекарский остров (сборник)
Они были теми самыми, их нельзя было ни забыть, ни спутать. Взгляд удивленный и вопросительный: откуда ты? почему ты? зачем ты? Он оперся о прилавок и – смотрел, смотрел… а я почему-то не могла спросить, что ему нужно. А я ведь профессионально привыкла к взглядам и как продавщица, и потому что красивая. А тут смешалась, и, когда отвела взгляд, он уже уходил. В дверях обернулся, поймал мой взгляд и будто украл что-то.
И на следующий день он зашел. Но с приятелем. И снова смотрел на меня, как бы приглашая и приятеля полюбоваться. Они о чем-то переговаривались и смеялись. Посмеялись и ушли.
И на следующий… уже с двумя приятелями. Мне было все равно, что они смотрели и смеялись. Я-то чувствовала, что смотрел только он. Мне было неловко и приятно. Я старалась выдержать его взгляд и не выдерживала.
Этого мало, так на следующий день он пришел с тремя.
И они чуть ли уже не хохотали. Я уже готова была обидеться, даже рассердилась, но так и не сумела: такой был у него взгляд, что я уже и не могла плохо о нем подумать.
И слава богу, что не поссорилась! На следующий день он зашел один. Я обрадовалась. Наверное, что-то понял, дурачок, что так себя не ведут, потому что посмотрел на меня смущенно. Протянул мне конверт.
– Вот, прочтите на досуге. – Я впервые слышала его голос. Голос был под стать взгляду, низкий, бархатистый. – Это мой первый… – пробормотал он.
И так сразу вышел, что я не успела ему ничего сказать.
Я улучила минутку и распечатала конверт и прочла там рассказ, который только что прочли вы.
Он так и назывался: «Рассказ».
И он мне не понравился.
И автор больше не появился. А вдруг он не любовался мною, а смеялся?
Воду отключили, зато подключили электричество. Конечно, я не сразу его вспомнила и тем более узнала. Через пол-то века!
Шло ток-шоу на тему «Любовь с первого взгляда». Ну то, где одна черная, а другая беленькая, глазки в кучку…
Перезрелые дяди и тети важничали как могли. Один был как писатель. Важный, как Кобзон, кокетливый, как Мережко. Белый, как лунь, неподвижный, как пень. Тоже запустил себе седую щетину, будто она его молодит. Нога на ногу, чтобы ботинок был виден. Ботинок был молодой и дорогой. Как коньяк, как трубка в зубах. Правда, ни трубки, ни перстня, ни галстука – твидовый пиджак. В общем, неплохо смотрелся. Прямо Ширвиндт.
Оказывается, он написал целую книгу о первой любви.
– Она и бывает только с первого взгляда, только не с первого раза получается… – так и сказал старый козел, кинув значительный взгляд сначала на черненькую, а потом на беленькую.
Внучка опаздывает…
Крашеная старушка села за рояль и запела свою песенку о первой любви. Я ее выключила и подкатила коляску к окну.
Там у меня свой телевизор, через улицу.
Сначала там был пустырь, а потом вырос желтый ведомственный дом, еще до Горбачева. Между домом и улицей стали гулять с собачками. Собачки были очень породистые.
К позапрошлому Дню Победы наконец разбили газон и собачек разогнали.
А к прошлогоднему Дню Победы на газоне появился и цветничок.
И сразу появились цветочки.
Вот на них я и любуюсь.
Девочки не то чтобы ах, но через улицу и не разглядишь толком.
Девочек напротив то две, то три, то пять, то опять ни одной. Разноцветные: блондинка, брюнетка и под мальчика. У кого ноги получше, те в мини, у кого похуже, те в джинсах. Или вдруг все втроем сосут: одна леденец, другая эскимо, третья сигарету. Жаль, что боевого окраса не разглядишь. Просила же внучку принести мне из театра бинокль, но тут ее и из гардероба уволили…
И опять она запаздывает, а я уже есть хочу.
Девочки стоят так, стайкой, на самой обочине, будто собрались куда-то вместе, будто подружку поджидают, будто вот-вот начнут такси ловить… По субботам – как в турпоход – у них и сумочка набитая, и курточка на случай непогоды. Иногда машина сама плавно притормаживает. Блондинка с брюнеткой просунут в окошко голову и не договорятся – машина сердито стартует с места…
Но вдруг на одну меньше. Была – и нет. Как призрак.
Куда подевалась внучка?
С простодушными пешими девочки взаимодействуют легко: могут подробно указать ветерану дорогу, как образцовые постовые.
А тут и постовые… необразцовые. Притормозили на своем ППС типа БМВ: двоих забрали на заднее сиденье, а две оставшиеся еще долго с ними через переднее окошко переговаривались, но мирно, по-товарищески.
Что сразу бросается в глаза, так это товарищество. О чем они могут так подолгу, так оживленно жестикулировать? И не скучают.
А тут еще новый поворот: будто родили на всех ребеночка. Передают кулек из рук в руки, улыбаются, даже через улицу видно, как лица освещены. Как у Мадонны.
Я сначала эту цыганку за их начальницу приняла, за разводящую, потом за няньку. Она отбирает ребеночка и уходит за цветничок, на газон, в тень трансформаторной будки. Там сидит, сторожит не то девушек, не то ребенка.
Я как-то отвлеклась, задумавшись о внучке: только бы не залетела, не привела кого… Тут-то и подъехал воронок, белый-белый, загородил девочек. А отъехал – ни одной не осталось. Как я главное прозевала?
Девочки исчезли. Вдруг появились работяги в желтых куртках и касках, как большие подсолнухи на зеленом газоне, и стали закапывать клумбу.
Хорошо, что я внучке квартирку-то завещала. Вот она мне и помогает. Что так долго не идет?
И фамилию писателя не узнала! Ткнула телевизор, а шоу уже кончилось.
А ведь «Рассказ» я тогда не выкинула!
Там он и лежал, между письмами второго мужа и письмами того, кто так на мне и не женился.
Желтенький уже, старенький, два машинописных лепестка… Помечено «Март 1955», и подпись неразборчива. Лишь в уголке от руки, наверное, поиски заглавия:
«Построение реальности» – зачеркнуто – и «Взгляд». Вот такой он, а не в заморских ботинках! Конечно, это он, тот мальчик! Что он понимает в жизни!
А ведь правду написал: я была красивая.
Лестница
Ты много пережил и имеешь терпение и для имени Моего трудился и не изнемогал.
Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою.
Из книги, найденной Алексеем
Протоптал дорогу к Богу,
видно, трудную дорогу,
почти к самому порогу —
долгий путь.
Что-то – для конца маршрута,
здесь ступени слишком круты,
очертания их смутны —
лег передохнуть.
Отдышался – вдоль ступеней
в ряд стоят родные тени,
пустоваты, не при теле —
и туннель насквозь.
Это что же за загадка:
слева дедка, справа бабка? —
бабка с дедкой врозь.
Это что же за загвоздка:
справа дядька, слева тетка… —
и зовут…
– Вы меня? родные, здрасте;
что за ужасы и страсти?
почему вы лишь отчасти? что вы тут?
– Подымайся пободрее,
поднимайся побыстрее,
обнимайся поскорее – успевай!
– Я сижу здесь не из лени:
слишком круты здесь ступени,
слишком дует из туннеля —
здесь не рай…
– Ничего, теперь не бойся,
ни о чем не беспокойся,
потихонечку устройся —
здесь приют.
– Что за странная погода!
Что у вас за время года?
как сурово! нет природы —
птицы не поют…
– В вечность перехода нету:
песен нет, все песни спеты;
нету тьмы и нету свету…
– Это ад?..
– Света нет, зато нет тьмы:
нет богатства, нет сумы;
нет свободы, нет тюрьмы…
– Виноват!
еще ноги мои целы,
еще руки мои белы,
еще жизнь не надоела!.. —
взяли бы в расчет!
– Ты не слишком хочешь много?
ты искал дорогу к Богу?
ты нашел к Нему дорогу?
что тебе еще?
– Я искал дорогу к Богу,
лишь к порогу,
лишь в подмогу —
а не к Самому!
Я не в этом смысле к Богу,
а в том смысле, что дорогу…
не судите слишком строго,
мне не по уму…
– Как с живым с тобой нет сладу;
сила есть – ума не надо,
здесь не рай, зато нет ада,
ада нет почти;
нету ада, нету рая —
не сухая, не сырая
здесь лишь яма долговая —
и плати!
– Ничего я здесь не должен!
я не лягу в это ложе!
я свой путь сейчас продолжу! —
и – застыл…
Силы нет назад вернуться,
обернуться,
оглянуться, —
нету сил.
– Видно, все же подкосила
меня жизненная сила,
видно, духу не хватило —
меня ждут…
И не так круты ступени,
и не так прозрачны тени,
ноги будто опустели —
сами вверх идут.
Видно, впрямь, дорога к Богу —
слишком длинная дорога,
слишком дорого и много…
Господи, прости!
Значит, время свое справил,
значит, я уже отчалил,
значит, я уже причалил…
Боже, пропусти!
Бог сказал: твои печали…
и сказал: все так кончали…
и сказал: все так вначале…
проходи.
...Март 1957 – 26 мая 2005
Комментарии
Автор начал писать в 1956 году, будучи студентом Ленинградского горного института, так что вполне мог бы себя зачислить в дети «оттепели» и XX съезда. Случилось это так. В институте работало прекрасное литобъединение под руководством поэта Глеба Семенова. Автор случайно забрел, и ему там понравилось. Ему пришлось соврать, что он тоже пишет, а потому начать писать задним числом. Так он начал сразу как профессионал, а не как любитель. Стихи были очень слабы, не как у любителей. Осенью 1958-го я с облегчением взялся за прозу. Как любитель. Никто из друзей прозы не писал.
