Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)
– Що це таке хай, то я разумею… Пули, воны пули и е… А що це таке – мебхарата?
– Значит, думаешь, Микола, хлопчик не хохол? – спросил его усмешливо комэск Колобков.
Ведмеденко еще раз пристально и изучающе посмотрел в лицо незнакомца и, махнув рукой, подытожил:
– Та ни!..
Командиры захохотали. Не смеялись лишь Лапиньш и Новиков. Иван смотрел на пацана внимательно и удивленно.
– А между прочим, товарищ Ведмеденко не так уж и не прав, – заговорил, вставая и протирая очки, Брускин. – Все языки мира делятся на группы и подгруппы. Так вот, я специально подсчитывал, в нашем корпусе присутствуют представители всех групп и почти всех подгрупп. Этим мы, кстати, опровергаем известный библейский миф о неудачном строительстве Вавилонской башни…
– Претложения, товарищ Прускин, – прервал его Лапиньш.
– Предложение мое простое, Казис Янович. Собрать всех представителей языковых групп и подгрупп, и пусть они послушают этого туземца. Что касается меня, то, хотя я совсем не знаю идиша, могу со всей ответственностью заявить, что его язык не принадлежит ни к семитской группе языков, ни к германской. А что можете сказать вы, Казис Янович, как носитель латышского языка?
Лапиньш посмотрел на туземца.
– Кад таве вялняс гребту[8], – сказал он и отвернулся.
Длинной вереницей стоял кавалерийский интернационал: чех, венгр, эстонец, карел, финн, молдаванин, киргиз, казах, удмурт, грузин, лезгин, и, как стали говорить позже, многие-многие другие. Они поочередно подходили к юному стрелку, слушали одну и ту же фразу и мотали отрицательно головой.
Китаец Сунь слушать не стал, а, глядя в упор, стал задавать вопросы по-китайски, но вдруг стрелок резко ударил его ладонью по щеке. Сунь закрыл ладонями лицо и заплакал. Презрительно глянув на него, стрелок отвернулся.
Вновь собрались отцы-командиры.
– Если опираться на платформу революционного процесса, то мы должны помиловать его и взять с собой, – говорил Брускин. – С точки зрения ортодоксального христианства, к примеру, дохристианские язычники были безгрешны, так как они не могли еще знать истинной, по мнению христиан, веры. Может быть, он стрелял в нас не как в красных, а как в белых?
– А як же стяг? – развел руками Ведмеденко. – Чи вин нэ бачив, що стяг чорвоний?
Новиков сосредоточенно молчал и все переводил взгляд с лица пацана на лицо медного бога. Они были похожи как две капли воды. И пропорции тела, и осанка, и медный бубенчик на шее.
– Взять его с собой мы не можем, – задумчиво заговорил Шведов. – Братки его в первом же бою уконтрапупят. Если сегодня ночью не придушат.
– Хай ме бхарата пули, – встревоженно напомнил о себе подросток.
– Вот тебе и пули, – вздохнул Шведов. – Дитя ведь еще… Может, оставим его здесь завтра, а сами дальше пойдем?
– Он упил тватцать тевять наших поевых товарищей, вы запыли это? – спросил свистящим шепотом Лапиньш.
Все опустили глаза.
И вдруг глухо и тяжело ухнуло что-то в глубине гор, будто шевельнулось там их великое сердце.
Ночью Иван нашел в одном из домов спящего комиссара и с силой потряс его за плечо.
– Что? – спросонок вертел головой Брускин.
– Слушай, Григорь Наумыч! – зашептал Новик. – Места себе не нахожу, крутит все в груди у меня. Нельзя того пацана казнить!
Брускин потер лицо ладонью.
– Почему?
– Почему – не знаю, а что нельзя – знаю точно!
– Казнить… нельзя… помиловать… – задумчиво проговорил комиссар.
– Тебе не казалось, Григорь Наумыч, что ты его где-то уже видел? – с горящими глазами шептал Иван.
– Да, казалось, но я подумал, что это обычное дежавю. А что, вам тоже?
– Знаешь, где ты его видел? Вот он! – Иван торопливо зажег спичку и поднес ее к лицу медного бога.
– Да, пожалуй, похож, – согласился Брускин.
– Да не похож, а он сам и есть! Я уж все гляделки проглядел! Он бог ихний! Понимаешь, какое дело? Я как думаю… Он всех своих прогнал, спрятал выше ли, ниже ли, хрен их знает, а сам решил нас наказать за то, что мы в его владения без спросу зашли, понимаешь?
– Версия вполне убедительная. Горные народы часто выбирают себе живых богов. Тот же тибетский далай-лама… Но разве это что-нибудь меняет?
Новиков растерялся:
– Да как же… Бог как-никак!
Брускин покачал головой.
– Какая у вас все-таки каша в голове, Иван Васильевич! В борьбе с религией наши враги не верующие, а боги, тем более если они – живые.
На рассвете перед выходом состоялась казнь. Петлю приладили на брусе, торчащем из стены храма рядом с небольшим медным колоколом.
– «По закону революционного времени за контрреволюционную деятельность гражданин Хайме Бхарата Пули приговаривается к смертной казни через повешение. Приговор осуществить немедленно», – громко прочитал по бумажке комиссар артполка.
– Хай ме бхарата пули![9] – звонко крикнул мальчик, глядя в небо.
Командир артполка Михей Зюзин ловко и привычно выбил из-под ног приговоренного пустой снарядный ящик. Бог дрыгнул ногами, пытаясь ухватиться руками за веревку над головой, сильно качнулся, ударился лбом о колокол и тут же послушно опустил руки и испустил дух. Глухой медный звон заметался по ущелью и, успокаиваясь, стал подниматься к небу.
Москва. Кремль.
13 июня 1920 года
Ленин сидел в глубоком кожаном, в белом полотняном чехле, кресле и что-то быстро и увлеченно писал, пристроив на колене блокнот. Ему не мешал стрекот телеграфного аппарата, стоящего рядом на стуле. Выползающую из него ленту принимал телеграфист – атлетически сложенный красноармеец в гимнастерке, галифе и ботинках с обмотками – и громко вслух читал:
– «Лондон. Как передает агентство Рейтер из Индии…»
Ленин тут же оторвался от работы, поднял голову, внимательно вслушиваясь в каждое слово.
– «В индийских Гималаях произошло самое сильное за последние пятьдесят лет землетрясение. По подсчетам английских специалистов, это ужасное стихийное бедствие унесло не менее ста тысяч человеческих жизней».
С громким шлепком упал вдруг на пол блокнот и покатилась ручка. Телеграфист оторвал взгляд от ленты. Ленин лежал в кресле неподвижно, глаза его были закрыты.
– Владимир Ильич, – негромко позвал его телеграфист.
Ленин никак не прореагировал.
– Надежда Константиновна! – закричал телеграфист.
Вопреки утверждениям вчерашних и сегодняшних историков первый удар случился с Лениным не в двадцать втором, а раньше – в двадцатом году.
Вечером, когда вошли в очередное безмолвное и безлюдное селение и уже начали спешиваться, Иван поднял голову и посмотрел на вершину Нанда-Деви. Всегда четко вычерченная на фоне оранжевого вечернего неба, сейчас она казалась смазанной. Иван зажмурил глаза, открыл и вновь взглянул на Нанда-Деви. Она вибрировала.
И тут же вдруг разом заржали лошади, понеслись по улице овцы, куры и собаки. Земля вдруг застонала глухо и качнулась так, что Иван с трудом удержался в седле, даже выпустил поводья. И лошадь сама понесла его туда, куда бежала и летела со страшным шумом местная живность.
Ничего не понимая, красноармейцы откровенно запаниковали. Особенно худо было тем, кто уже спешился, потому что лошади ускакали без них.
Иван успел увидеть Наталью. Ничего не понимая, она испуганно взирала на безумеющих от страха мужчин. Раздирая лошадиный рот загубником, Иван остановился, подхватил Наталью, бросил ее, как вор, поперек лошадиной спины и отпустил поводья.
С гор скатывалась лавина снега и камней, плоские домики селения вдруг закачались и стали разваливаться. Люди все вместе кричали громче и страшнее, чем гудела, раскалываясь, земля, являя бездонную преисподнюю.
Сегодня, когда мистика подменяет собой не только науку, но и элементарный здравый смысл, наверняка найдутся те, кто попытается связать казнь гималайского бога с последовавшим затем стихийным бедствием. Мы имеем множество доводов, не оставляющих камня на камне от подобных умопостроений, но прибегнем лишь к одному из них. Гималайское землетрясение 1920 года было отголоском знаменитого, гораздо более страшного Андского землетрясения. А ведь в Андах в то время не было ни одного красноармейца…
Южное предгорье Гималаев.
4 августа 1920 года.
Здесь было хорошо и понятно: высокое густое разнотравье, кустарники, перелески, отдельно стоящие разлапистые сосны. Страшные Гималаи остались позади, и только белеющая вершина Нанда-Деви напоминала…
Небольшими табунками паслись стреноженные лошади. Табунками отдыхали и красноармейцы. Сидели, лежали, курили, смеялись, разговаривали.
