Николай Семченко - Одиночество шамана
Её скоро перестали пускать в начальственные кабинеты, так она давай слать письма в редакции газет и журналов. Некоторые издания их публиковали. А время-то было советское, когда на обращения граждан в средства массовой информации было положено реагировать в месячный срок. Чиновники, естественно, отвечали отписками. А старушонка не успокаивалась, снова и снова писала, выступала по радио, и вместо того, чтобы по бульварам с собачкой, как другие нормальные пенсионерки, прогуливаться, ежедневно отправлялась в обход всяких присутственных мест. И ведь до чего додумалась! Нашла ещё пару-тройку таких же упёртых людей, они организовали какой-то общественный комитет по спасению памятника, зарегистрировали его и объявили сбор денег: выпустили подписные листы, установили урны, куда сердобольные люди кидали смятые рублишки да мелочь; мало того, с этими подписными листами бабуська не постеснялась пройтись по тем чиновникам, которых от одного её вида уже трясло.
Худо-бедно, но денег насобирали и тот памятник отремонтировали. Заодно старушка приметила ещё несколько других таких же запущенных скульптур и тоже за них вступилась. В общем, через несколько лет стало понятно: не было бы этой бабки, не было бы и памятников, которые возродились только благодаря ей. «Подвижница, патриотка, замечательный человек!» – сказали те же самые чиновники, которые объявили её чуть ли не сумасшедшей. И присвоили ей звание почётного гражданина города. Правда, прожила с ним пенсионерка недолго – вскоре и померла.
Вспомнив о ней, Эдуард Игоревич задумчиво окинул взглядом Уфименко: а что, если и этот пенсионер не такой уж и сумасшедший? Конечно, смешно, когда он утверждает, что чувствует людей и энергию, от них идущую, футы-нуты, экстрасенс доморощенный! Но, может, не так уж и комична его гипотеза насчет этого чёртового тоннеля, а? Какая-то сермяга в его идее есть. И если он окажется правым, то что потом скажут об Эдуарде Игоревиче? Отказал, мол, подвижнику в помощи.
– Хорошо, – Эдуард Игоревич зябко поёжился, представив, как его имя будут склонять на все лады, если Уфименко окажется прав. – Считайте, я на вашей стороне. Тем более, что наши обезьянки просто сестры-близнецы. Надо же, такое совпадение! И эти пиктограммы, ничего не скажешь, работают на вашу идею…
– Да, загадочное изображение, – Сергей Васильевич, обрадованный согласием Эдуарда Игоревича, однако, из строптивости не спешил с выражением благодарности. – Мне, кстати, вспомнился один забавный случай. Бабка рассказывала: когда увидела впервые обезьяну в цирке, то даже испугалась. Подумала: чёрт! А что, очень похоже, – он рассмеялся. – Где-то читал, что некоторые примитивные племена не переносят ленивцев и опоссумов. Последних считают вместилищем злых духов и уничтожают при любом удобном случае.
– Опоссум разве обезьяна? – усомнился Эдуард Игоревич.
– Какая разница! – пожал плечами Сергей Васильевич. – Главное, что древние считали обезьян как бы приближенными к иному миру.
Эдуард Игоревич терпеливо слушал Сергея Васильевича, не решаясь перебивать его речь вопросами. Ибо на каждый вопрос Уфименко старался ответить подробно, с массой примеров, постоянно отклоняясь на частности. Перенести это занудство мог лишь человек с крепкими нервами.
Он втолковывал Эдуарду Игоревичу, что между земным и подземным мирами существует некая невидимая непреодолимая стена. Тот, другой мир хранит ледяное молчание, не испытывая к нашей реальности ни любви, ни сострадания, ни боли. Вероятно, он прекрасен и ужасен одновременно, в нем, может статься, иное пространство и другое время. Ласковая дымчатая темнота окружает со всех сторон, но где-то там, в черной бездне, вдруг вспыхнет ясное, чистое пламя, и так ярко засверкает, что глазам станет больно на него глядеть. Белый огонь смешивается с агатовым светом, и в этих бурных сполохах высвечиваются крылатые драконы и пресмыкающиеся пуймуры.
– Помните, я как-то говорил вам о пуймурах? – напомнил Сергей Васильевич. – Возможно, они каким-то образом попадают из подземного мира в наш. А что, если мы найдём это существо? Да нам сразу памятник поставят!
Эдуард Игоревич стойко воздерживался от комментариев, лишь иногда кивал или неопределённо хмыкал, крякал и покашливал. Ему всегда казались подозрительными люди с горящим взором, которые обещали всё и сразу. А Сергей Васильевич как-никак сулил слишком многое: и открытие тайн подземелья, и диковинные предметы первобытных культур, и заманчивые шаманские раритеты, и – поди ж ты! – неизвестных зоологам зверушек. «Болтун, болтун, болтун, – твердил про себя, как заклинание, Эдуард Игоревич. – На девяносто девять процентов ему веры нет. Но один процент всё-таки остаётся. А если это и мой шанс?»
Как бы то ни было, свое слово он сдержал: всеми правдами-неправдами выпросил в одном научном институте тепловизор. Съёмки в местах, указанных Сергеем Васильевичем, дали интересные результаты: под землёй, похоже, действительно находились какие-то объекты – возможно, разломы, старые подземные ходы или даже тоннель. Причём, вся эта система практически совпадала со схемой, составленной Уфименко, и, похоже, действительно заканчивалась (а, может, начиналась?) в пещере у старинного нанайского села Сакачи-Алян.
Сергей Васильевич торжествовал. Вместе с ним радовалась и Марго, которая чаще обычного закатывала глаза, ещё больше размахивала руками, беспрестанно чирикала что-то малопонятное о тонких материях, энергетических сущностях и всячески намекала, что там, под нами, таится иная, очень древняя и высокодуховная жизнь. Ей снились всякие странные сны о посвященных, просветлённых и многомудрых учителях, незримо присутствующих рядом с нами. Они таинственно улыбались ей и силились что-то сказать, но женщина, как ни напрягала слух, ничего, увы, не слышала. Голос истины слишком тих и слаб, решила Марго. Не каждому дано его услышать, только – избранным.
– Да ну! – весело присвистывал Сергей Васильевич, пытаясь приободрить сподвижницу. – У вас со слухом всё в порядке. Это у них не в порядке с голосом: лишились дара речи от изумления, что кто-то из землян осмелился выйти на контакт с ними.
Вообще-то, Марго ни на какой контакт не выходила. Мало ли что может присниться одинокой, ещё не старой женщине, особенно если ей хочется внушить себе, что на свете нет ничего важнее непознанного? Мужчин она сознательно сюда не включала, считая их существами довольно ясными, примитивными и понятными: все они, на её взгляд, хотели одного, только одни умело скрывали свои гнусные намерения, а другие, распушив перья, всячески демонстрировали, какие они умелые и опытные Казановы, чёрт бы их побрал со всеми их потрохами! Но… Ах, было одно «но». Сергей Васильевич не подходил ни под одну из этих двух категорий. И чтобы не думать о нём слишком много, Марго предавалась размышлениям о чём угодно, только не о нём.
Сергей Васильевич, между тем, был настолько озабочен снаряжением экспедиции в подземелье, что и вовсе ни о чём другом не раздумывал. Эдуард Игоревич помог со снаряжением, упросил своего давнего приятеля из клуба спелеологов поддержать Уфименко и выделить ему в подмогу двух крепких молодых парней – пусть вместе со стариканом спустятся под землю, авось что-нибудь там обнаружат.
Поползав в темных и душных катакомбах два дня, извалявшись в грязи и нанюхавшись метана, Уфименко ничего особенного не заприметил. Разве что однажды ночью ему почудилось: тьма вокруг будто задышала, ожила, что-то тихо просвистело мимо, и раз, и другой; заплясали какие-то малюсенькие огненные точки, не больше мошки, – он решил: это от усталости поднялось давление, вот и мельтешит в глазах. Но точки, казалось, были очами невидимых существ: они то открывались, то закрывались, пристально наблюдая за людьми, – от них исходило холодное любопытство высокомерных тварей, знающих себе цену. Кажется, они даже переговаривались друг с другом – слышался однотонный шепот, прерываемый подобием вздохов; что-то шелестело, будто листья дуба на ветру – жестко и резко; иногда люди чуяли быстрое легкое движение, будто мимо пронесся козодой, а, может летучая мышь, скорее всего, именно летучая мышь, которая издавала, однако, странный писк: тихий вначале, он усиливался, напоминая короткие, бьющие по нервам радиосигналы, – и это уже был даже не писк, а сердитый, истеричный визг.
Уфименко прислушался к этим странным звукам, но вскоре почувствовал, как веки наливаются тяжелым свинцом, глухая сонливость неотвратимо охватывала всё тело – он и не заметил, как откуда-то сбоку появилась высокая светящаяся фигура. Не сказать, чтоб она напоминала человека – вернее назвать её туманным абрисом грубого каменного истукана: удлинённая голова со скошенным лбом, карикатурно глубокая дыра рта, к тому же извергающая языки пламени в голубоватом дымке; башка резко переходила в короткое туловище, к которому были приделаны длинные руки и ноги. Впрочем, всё это было, скорее, туманным образом, нежели чем-то вполне конкретным.
