Ольга Солнцева - Реалити-2. Герои остаются в сердце
Лицо милейшей Зои Сергеевны выражает недоумение:
– Неужели?
Я даю ей подержать свою сумку и говорю, что портфель моей дочери весит примерно столько же.
Зоя Сергеевна не верит. Про современных четвероклассников она знает лишь по рассказам учителей.
– А знаете, я про вашего Клёнова написала,– сообщает она с гордостью. – Написала, что он – нравственный идеал. Другим идеалом я выбрала Чулпан Хаматову.
Я застываю с открытым ртом и начинаю импровизировать что-то вроде "идеял-одеял".
Коллега оборачивается:
– Вы что-то сказали?
Я пожимаю плечами, как двоечница. Что тут скажешь? По-моему, нравственный идеал в эпоху политкорректности – это какой-то нонсенс. Лажа, по-простому говоря. Что-то я сама уже запуталась в идеалах, как в трех соснах. А может, я просто завидую коллеге, которая выпустила учебник.
Вечером отсылаю в Австралию ссылку на фильм. К моему удивлению, Саша отвечает. Оказывается, он был в отпуске, катался на верблюдах по пустыне, отдыхал от Интернета и финансового анализа. Фильм ему не нравится: «У вас получился советский агитпроп в его худших традициях», – пишет он.
Ну да, хорошо ему из Австралии судить! Если бы он был за соседней партой, я бы, точно, шмякнула его «Физикой» по башке. Лучшие традиции пропаганды и агитации – это фильмы Лени Рифеншталь с ее прославлением эстетики нацизма. Что же до худших традиций, то за ними и ходить далеко не надо – достаточно включить любой и федеральных каналов, где пышным цветом цветет федеральный пиар. Но Саша в Австралии не смотрит Первый канал: он до сих пор вспоминает советскую программу "Время".
В субботу читаю лекцию по теории коммуникации в другом корпусе. Здесь, наоборот, духота. Студенты второго курса заочного отделения зевают и слушают вполуха. Некоторые строчат СМС-ки или пролистывают страницы социальных сетей на своих смартфонах. Кто-то просит диктовать помедленнее, а то уже разучились писать.
Рассказываю, что экраны появились в тридцатых годах для того, чтобы следить за полетом вражеских самолетов, что сегодня поисковые системы заменяют нам учителей, а гаджеты – собственную память. Чтобы доказать, что это действительно так, спрашиваю:
– А когда была Куликовская битва?
Восемнадцать человек пожимают плечами:
– Наверное, в пятнадцатом веке.
– Нет, раньше, в двенадцатом.
Снова допытываюсь:
– А печатный станок изобрели раньше или позже?
Молодежь окончательно сбита с толку, но я продолжаю допытываться:
– А когда на Руси появились типографии?
– Может, в шестнадцатом веке? Или в семнадцатом?
Это проходят в четвертом классе. Спустя почти десять лет ни один из восемнадцати человек ничего не помнит. Вся их память – в маленьких коробочках, которые с помощью электромагнитных волн связаны с серверами, где ныне покоятся и Иоганн Гутенберг, и Иван Федоров, и Пересвет и Челубеем.
На перемене все бегут курить во дворик, а в аудитории остается один миловидный юноша. Он спрашивает меня:
– А что бы вы сделали, Ольга Викторовна, если бы все было в ваших руках?
Я сначала не понимаю, о чем он, но глядя в глаза, полные надежды, наполняюсь чем-то очень похожим на гордость. Значит, я, все-таки, не зря их образовываю, этих пацанов.
Я ласково улыбаюсь ему в ответ, прямо как добрая фея:
– Сделала бы всех счастливыми. Или заставила бы всех учиться. Это, в принципе, одно и то же.
Молодой человек понимающе кивает. Он – один из тех немногих, кто остается на вторую пару, а я продолжаю вещать про функции СМИ.
По пути к метро мне становится стыдно: обманула я юношу-то! Если бы, и правда, все было в моих руках, то я бы струсила и ничего бы делать не стала. Пусть уж лучше жизнь идет своим чередом, а я буду всего лишь подмечать в ней такие моменты, которые, на первый взгляд, кажутся странными. На самом деле, все события связаны с друг с другом тысячами нитей, словно ресурсы в Интернете. Эту сеть бесполезно расплетать – докапываясь до истинных причин и следствий. У каждого будет своя правда, которая может быть совершенна неинтересна другим.
Вот, например, взять мою бывшую студентку Настю, которая делает сейчас обложку для этой книги. Оказалось, что она родом из Старогородска, а окна ее квартиры выходят прямо на памятник «Журавли». То, что я об этом узнала только сейчас, это из-за моего невнимания к окружающим людям. Надо быть внимательнее к тем, кто рядом. Пытаться всех осчастливить – самая опасная затея на свете.
5
В назначенный вторник вдруг резко теплеет. В Москву наконец-то приходит бабье лето, хотя по календарю скоро Покров. Концерт Сергея Г. состоится в бард-клубе «Токовище». Это на Цветном бульваре, наискосок от старого цирка.
Сергей – живая легенда отечественного ТВ. В Интернете его называют одним из самых честных военных журналистов за последние двадцать лет. Те кадры, где молодой Клёнов получает Орден Мужества, снимал именно Сергей. В фильме мы их использовали без разрешения, но Сергей не в обиде. Он расстался с российским телевидением и сейчас учит немецких детей музыке.
Перед входом в клуб встречаю Бондарева с товарищем. Знакомимся. Товарищ оказывается тоже военным, ветераном Афганистана и Чечни.
– А я вчера Олимпийский огонь нес, – делится своей радостью В.А. и показывает фотографии.
На снимке он в белоснежной форме российского олимпийца.
Вчера, когда в Москве проходила эстафета, в Интернете писали, что на территории Кремля факел два раза погас. Спрашиваю В.А., правда ли это.
– Да, было дело, – нехотя отвечает он. – Газовщики, когда факелы инспектировали, вентиль недокрутили. Вот весь газ и вышел раньше времени.
Друг В.А., которого зовут Алексей Николаевич, рассказывает, как он недавно вернулся из Афганистана. Там он встречался с моджахедами, против которых воевал в середине 80-х.
– Ну, и что вы делали? – допытываюсь я.
– Как что? – Удивляется новый знакомый, – пили, конечно. Войну вспоминали. Они мне куртку с убитого американца подарили. Говорят, что против Советов воевать было куда лучше. Америкосы – те, вообще, беспредельщики.
На немолодом коренастом мужчине почти новая куртка с американским шевроном на рукаве и какие-то хипстерские очки с оранжевыми стеклами.
– А это, – он показывает нагрудную сумку с бейджем, – я из Израиля привез. Там есть клуб выпускников Суворовского училища. Меня туда приняли почетным членом. Вот, почитайте, тут написано.
На бейдже написана простая русская фамилия на английском и иврите.
У нас за спиной раздается цирковой марш. Ничего удивительного – в цирке через дорогу вот-вот начнется представление.
К нам подходит миловидная блондинка примерно моего возраста. Она кивает Бондареву, как старому знакомому:
– А я вас узнала. Вы в фильме снимались. Неплохой фильм.
– Ну да, неплохой, – соглашается Бондарев. – Только меня почему-то Валерием назвали. А вот, кстати, и сценарист, – неодобрительно кивает он в мою сторону.
Мы знакомимся. Дама оказывается той самой Никаноровной, которая читает Клёнову пожелания на ресторанных счетах.
А вот и сам А.В. Он идет под руку с элегантной девушкой, которая по виду годится ему в дочери. Мы с Бондаревым окликаем его и протягиваем руки для приветствия. Я кладу в мягкую ладонь флешку с «исходниками» – записями наших встреч в Старогородске. Мне они больше не нужны, а ему, может, пригодятся для новых фильмов.
Клёнов во-военному быстро проводит рекогнисцировку, здоровается с подошедшим хозяином вечера, считает всех, кто собрался под его крылом, и отправляет бойца за билетами.
– Тут мне тут недавно сказали, что мой боец – это мой сын, – радостно сообщает он. – Представляете? Сынок, тоже мне! Воспитываешь его, а толку ноль. Лапоть!
– Да вы, и правда, чем-то похожи, – подхватываю я, чтобы обратить на себя внимание, но он уже занят другим разговором.
Его маленькая ладонь крепко лежит на плече элегантной девушки.
Его маленькая ладонь крепко лежит на плече элегантной девушки. Наша нестройная колонна спускается в полуподвал, где к нам присоединяются еще двое молодых военных в штатском.
Зал маленький: низкий потолок, небольшая сцена, перед ней столики. Мы фотографируемся на память, и Клёнов знакомит меня со своей спутницей. Ее зовут Ангелина. Она брюнетка, с карими глазами и взглядом отличницы, в серой шелковой блузке и шарфике в полосочку. «Серая мышка с железным характером» – вспоминается мне прогноз оптимальной избранницы для А.В.
Я сегодня тоже в сером – пожалуй, в слишком коротком платье и туфлях на слишком высоком каблуке. По цвету мы схожи с юной мышкой Ангелиной, только мне больше подойдет роль старой потрепанной крысы – такой вот усатой и хвостатой обитательницы однокомнатной каморки. Уж кто-кто, а старая крыса знает главный секрет, который открывается лишь с годами. Этот секрет заключается в том, что манящий очаг нарисован на холсте, чтобы скрыть дверь в никуда. Старая крыса глядит на красавчика Буратино и ворчит про себя: "Геройствуй, геройствуй, пока молодой. А вот как станешь директором театра, так сам превратишься в Карабаса Барабаса. Одно дело – показывать чудеса храбрости, а совсем другое – обеспечивать свои куклам прожиточный минимум." Обитательница темной каморки уже смирилась с тем, что ей больше не светит ни гонорар, ни новая жилплощадь.
