Тамара Кандала - Такой нежный покойник
– Да, Вера. Да. – Сеня неловко погладил её по плечу. – Леночке, наверное, хуже всех.
– Её отвезли к моим родителям.
– Это правильно… А что, твои родители не пришли попрощаться?
– Ну ты же знаешь, у них с Алексом испортились отношения… А мне приходилось лавировать! Сейчас у меня такое чувство, как будто кусок души отрезали. Ты видел, сколько народу пришло! Всё-таки он был личностью! – В голосе Веры звучала гордость за мужа.
– Ещё бы! Глядя на него, так хотелось жить! А он взял и умер. Как теперь без него? Жизнь лишилась вкусов и запахов…
– Он умел быть другом! И мужем! И отцом! Он так нас любил! Несмотря ни на что. Думаешь, я не знаю о его похождениях? И что ты его покрывал? – Она завелась с пол-оборота, как если бы ей кто-то дунул в ухо. – Но что же с вами поделаешь… все вы одинаковы… – взяла она себя в руки в следующую секунду. – На нас с детьми это не отражалось. Нас он ни на кого не променял. Мы были самыми главными в его жизни. Несмотря ни на что! И ни на кого!
– Ну конечно, конечно же он вас любил, а всё остальное не считается, – с готовностью подтвердил Сеня.
– И даже… эта… ведьма… не смогла его увести… Настоящая ведьма! Я не знаю, что нужно сделать с человеком, чтобы он так страдал! Я её ненавижу… до сих пор. И никогда не прощу. Это она его в могилу свела раньше времени…
– Это точно, руку она приложила, – со скамейки подал голос Лёша.
– Ну что ты, Вера… Сейчас не время об этом вспоминать. Забудь. Сейчас нужно думать только о хорошем, – старался Сенька изо всех сил сменить тему.
– Забыть?! Никогда. Она ведь из меня чуть преступницу не сделала. Подумать только, я ведь однажды чуть её не убила. Это был мой вечный кошмар… Я знаю, что он к ней всё время возвращался, как пёс на блевотину. А когда они расставались, становился невменяем. И дома был невыносим. А когда мирились – возрождался и опять становился лучшим мужем на свете… Я уж и не знала, что лучше… Какое счастье, что она уехала. Сгинула. Это был, наверное, самый счастливый день в моей жизни. Я хоть последние несколько лет прожила спокойно. Но ему я всё-всё простила. А ей – нет! Будь она проклята!
– В общем, что-то от ведьмы в ней было, – опять подтвердил Лёшка со своего места.
– Надеюсь, судьба ей за меня отомстила! Бог, Он всё видит! Таких, как она, когда-то камнями побивали. Даже сына моего околдовала. Ведьма! – Веру явно зациклило на этом слове, но другие, которыми она называла Кору про себя, были уж совсем неприличны. – Главное, что она его больше никогда не увидит – ни живым, ни мёртвым!
Эта женщина и вправду была для Веры наваждением, навязчивой болезненной идеей – она и сейчас ещё одержима желанием победить соперницу (пусть и бывшую), и для этого годилось всё, включая смерть виновника, – уж теперь-то его никто не сможет отнять. Но покой на её душу никак не снисходил, даже в такой момент.
Лёша слез со скамейки и подошёл к ним вплотную.
– Уводи её, пока не поздно, такси уже подъехало, сейчас всем кирдык настанет, – шепнул он Сеньке прямо в ухо.
Сеня обнял Веру за плечи и повёл к церкви:
– Пойдём, Вера, наше место там, рядом с ним.
– Да, да, конечно! Служба, наверное, уже заканчивается, – покорилась Вера.
Однако дойдя до самого порога, Вера вдруг резко развернулась и пошла обратно. Она подошла прямо к невидимому ей Лёше и застыла в самой непосредственной от него близости:
– А как ты думаешь, Семён, он нас сейчас видит? У меня такое странное чувство… Он ведь последние годы провитал в облаках. Почти ни с кем не общался, стал настоящим затворником. Называл себя ходячим покойником. Говорил, что ТАМ ему наверняка будет лучше, потому что «честнее». Но нам-то теперь как? У меня такое чувство, что он просто сбежал. Кому я теперь, в свои почти… сам знаешь сколько, нужна? С ребёнком! Посмотри, сколько молодых акулок в церковь набежало. У них одно желание – вырвать свой кусок, пусть из чужого голодного рта. Не только мужики, мужчинки завалящие на вес золота.
– Вера! Побойся бога! О чём ты думаешь? Он ведь пока здесь, с нами. Гроб ещё не закрыли.
– Вот и я в этом почти уверена. Он тут, рядом, всё видит и слышит. Мне кажется, что я могу с ним говорить сейчас, как с тобой.
– Ещё бы… Как бы тебе объяснить… его душа здесь, неподалёку… Так что говори, если тебе так легче.
Вера прижала сложенные ладони к груди, как для молитвы, и, подняв голову к облакам, совершенно по-детски, как если бы накануне Рождества просила нужный подарок у Деда Мороза, обратилась к небесам:
– Алекс, любимый! Если ты меня слышишь… Знай, что я тебе всё прощаю! Я прожила с тобой хорошую жизнь. И у нас такая замечательная дочка… Ты был для нас всем. Тебе, должно быть, теперь так одиноко. Но ты же встретишь ТАМ своих любимых – родителей, Тимочку… – Тут она задумалась: – Как ты думаешь, Сень, они ведь ТАМ его ждут?
– Я не знаю… Я неверующий…
– Непрактично! – прокомментировал Лёшка. – Прикинь, насколько удобней верить – в любом несчастье можно утешиться. А сколько можно на Него свалить!
Сеня хотел было вступить в полемику, но, сообразив в последнюю секунду, как это будет выглядеть в Вериных глазах, только беспомощно пожевал губы.
Тут Вера открыла сумку и вытащила оттуда нечто совершенно неожиданное – изумительной красоты флакон цвета кобальта, явно старинной огранки, обвитый тончайшей золочёной нитью. С монограммой L&K на плоском боку.
– Смотри, – она протянула его практически Лёшке под нос, – я ношу его с собой со дня твоей смерти. Это яд, который ты всегда имел при себе… после её отъезда. Думаешь, я не знала? Как я боялась, что ты им воспользуешься! В каком страхе жила! Особенно после смерти нашего мальчика. Потом эта больница… По крайней мере, после неё ты забыл об этом флаконе…
– О, господи! Не вздумай к этому прикоснуться! Избавься немедленно от этой дряни! – Лёша в ужасе подскочил к Сеньке. – Отбери у неё немедленно эту чёртову бутылку! И как только я мог о ней забыть! Дурак старый… вернее, мёртвый.
Вера тоже обернулась к Сене:
– Ты можешь считать меня сумасшедшей, но, по-моему, он действительно нас слышит и видит… Я просто чувствую его присутствие. – Она подозрительно оглянулась вокруг себя.
– Ты… ты бы не отдала мне этот флакон? На память о нём, – умоляюще протянул руку Сеня. – Ну пожалуйста. У меня ведь совсем ничего от него не осталось.
– Ну, нет! Он мой! Я его выстрадала! И потом, это старинная, очень дорогая вещь. – Вера спрятала флакон в сумку и, обойдя Сеню, решительно направилась в церковь.
– Умоляю!!! – Лёшка в возбуждении запрыгал обезьяной вокруг Сени. – Вымани ты у неё этот чёртов флакон! Чего бы это не стоило! Там же яд! Настоящий! Хоть и приятный на вкус! Я действительно про него забыл – они мне в лечебнице заодно с кромешным адом в голове и память отшибли.
– Я постараюсь, – пообещал Сеня. – Но сам видишь, как она в него вцепилась. Нет чтобы в обычную фляжку залить…
В этот момент у церкви остановилось такси, и из него вышла Кора.
– Ты понимаешь, что там служба вот-вот закончится, – занервничал Сенька, увидев её издалека. – Все выходить начнут, а вы тут разбираться будете… Лёха! Ну?
– Не волнуйся, у меня здесь другие отношения со временем. И у тех, кто входит со мной в контакт, тоже, – заверил его Лёша. – Так что иди спокойно – попрощайся с моей маринованной тушкой.
Те минуты, которые выпали ему, пока Кора расплачивалась с таксистом и шла к церкви, оказались драгоценными – Лёше была подарена неожиданная возможность просмотреть несколько кусков из своей непутёвой жизни. Как если бы невидимая рука прокрутила для одного-единственного зрителя чёрно-белую фильму.
2. Жизнь
(Краткий курс)
Впервые Лёша понял, что означает «любить» в биохимическом, человеческом и метафизическом смысле, когда у него родился сын. В нём как будто открылся клапан, заведующий высшими чувствами, наслаждениями совсем иного порядка. Он понял, что давать безраздельно, не требуя и не ожидая ничего взамен, это и есть тот душевный, почти религиозный экстаз, о котором он слыхивал от людей верующих. Ему только что стукнуло тридцать три. Он уговорил Веру рожать почти силой, пригрозив разводом, в случае если она сделает аборт – ей хотелось ещё «погулять», самой побыть ребёнком. Но на него, что называется, накатило – когда она призналась ему, что беременна, его оторвало от земли, и он впервые полетел наяву, а не во сне. Ему, при всём его скептицизме и иронии, когда дело касалось вещей ненаучных, в этот момент было дано высшее знание, что этот ребёнок послан ему, чтобы познать НЕЧТО.
Говорят, что любовь, как и чудо, никогда не бывает полной в тот самый момент, когда её переживаешь. И только воспоминания делают её таковой.
Вся жизнь Алекса, несмотря на место и время рождения, складывалась на редкость удачно – казалось, Провидение работало на него круглосуточно. Он мог бы сказать о себе, как тот герой в знаменитом американском фильме «О, счастливчик!». Всё ему давалось легко, весело, практически без борьбы – золотая медаль, поступление в один из самых престижных вузов страны – МГУ – на журналистику. И там он блистал – перо его, как и характер, было лёгким, ироничным, в меру интеллектуальным, а чувство юмора и компанейскость спасали во многих неоднозначных ситуациях. И хотя отец его всегда ратовал за то, чтобы он получил образование «в твёрдой валюте» – физика, математика, инженерные науки (в этом случае у тебя будут возможности заработка в любой точке мира, цифры на всех языках пишутся одинаково, и физические законы обязательны для всех, говорил он, а гуманитарная ерунда – это для лузеров, у которых голова не варит), Лёша был уверен, что сделал правильный выбор. Инженеры так не тусуются. Их слишком много. А элитные журналисты на вес золота.
