Инна Тронина - Постумия
«Взяли и вправду его расстреляли!» – вспомнила я строчки из песни про террориста Ивана Помидорова.
– Погоди! – Я машинально стиснула визитку в кулаке и почувствовала, что она жжёт ладонь. – Как шлёпнули? Когда?..
– Как обычно – из «волына», в половине двенадцатого ночи. Потом скрылись на легковухе…
– Да иди ты в баню! – Всё это показалось мне бредом. Такого просто не могло быть. А, значит, Саша врёт. – Я бортанула тебя, а в обратку пургу метёшь! Уматывай отсюда, чмо, а то в дыню схлопочешь сейчас!
– Да ты планшет открой, дура! – завопил и Саша. – Надо мне врать про такие дела! Тебе же добра хочу…
– Пошёл ты со своими хотелками! – Я уже не чувствовала ни рук, ни ног. Меня будто окатили ледяной водой – так трясло и корёжило.
Я снова увидела проводницу, встала на цыпочки. И закричала, махая поверх Сашиной головы его же визиткой.
– У вас тут что – «Красная стрела» или бордель на колёсах?! Почему пьяные придурки по вагонам шатаются и спать людям мешают? Уберите его отсюда сейчас же! А то в Москве жалобу настрочу, и вас до трусов раздену. Куда только охрана смотрит? Ей за то, что дрыхнет, «бабки» дают?
Проводница что-то ответила, побежала к нам, на ходу доставая мобилу. Она что-то виновато лопотала, но я не стала слушать. Саша, не дожидаясь дальнейших действий, направился в тамбур.
– «До рассвета труп его красивый речка на волнах своих носила!» – распевал при этом симпатяга с пшеничным чубом.
Я с грохотом задвинула дверь, щёлкнула замком. Потом дрожащими руками вытащила из сумки планшет. Но в Сеть выйти не получилось. Мы находились в густом лесу, в кромешной темноте; сюда не доставал сигнал.
«Так грустно, что хочется курить!» – вспомнила я ещё одну песенку. Потом открыла окно, прижалась лбом к раме и торопливо чиркнула зажигалкой. Огонёк сигареты спрятала в ладонях – подальше от греха. Только бы не пришли проводница с ментом – разбираться по существу. И как накликала – в дверь постучали.
Но я не открыла. Выслушала извинения, стоя на коленях – на своей же подушке. Бешеный ветер трепал мои волосы, обжигал щёки, играл занавесками и полотенцами. По купе летал снег.
А я вспоминала. Вернее, даже не я, а мои руки. Как делала ему масляный массаж, который и сама любила. Клеевая штучка, особенно если массажист противоположного пола. И с тех пор, при одной только мысли об этом, по жилам бежал огонь.
Но сейчас ничего подобного не получилось. Тепло уходило из рук окончательно, навсегда – как из мёртвого тела. Но это невозможно, нереально. Дура я, что поверила. Не для Борьки сырая земля. Когда мы встретимся, я всё ему расскажу. И мы посмеёмся вместе…
Я подняла визитку с пола. Не глядя, разорвала её на мелкие клочки, которые тут же улетели в окно. Снова взялась за планшет, и опять зря. Проветрив купе, я закрыла окно, тяжело вздохнула. За стеклом на несколько секунд вспыхнули станционные фонари. Мимо нас пронеслась какая-то платформа. А после опять всё кануло во мрак. Загорелись и погасли капли дождя на стекле. Я оглядела роскошное купе и поняла, что уже точно не засну до самой Москвы.
Под ложечкой сосало от ужаса. Дико, толчками, барабанило сердце. А вдруг этот хмырь не наврал? Ума у него на такое не хватит, соображения. И слишком уж много подробностей, которых при обычном трёпе не бывает.
Голова теперь работала чётко и ясно – будто я всласть проспала всю ночь, и никто меня не будил. Это адреналин брызнул в кровь. Так часто бывало в минуты опасности или в азарте игры, погони. Только сейчас я не знала, что делать, как решать проблему. Оставалось ждать, когда вернётся сигнал, и всё станет ясно.
А потом? Потом-то что? И зачем только я не вырвалась в Москву двумя днями раньше? Могла бы плюнуть на всех этих «клофелинщиков». Почему хоть раз не поставила личное выше общественного? Перед дядей моя совесть чиста. Всё, что могла, я сделала. Присягу я не давала, погоны не носила – и кто бы мне что сделал?
Господи, хоть бы всё это оказалось лажей, страшным сном, который исчезнет с рассветом? Ведь бывает так: спишь, а всё будто взаправду. Так реально, что не помнишь, наяву это случилось или нет. Я просто устала, неловко легла. Голова съехала с подушки, и мозг продуцирует всякую муть…
Мне надо было идти с ним! Мне, а не какой-то другой «тёлке»! Судьба давала шанс, а я его упустила. Теперь уже ничего не поправить. При мне такого не могло быть, никак не могло. Я и сама стрелять умею. Я отбилась бы обязательно. Не завизжала бы, не бросилась бежать. Но у меня нет с собой оружия…
Ничего, и так бы обошлась! Кинулась кубарем киллеру под ноги. Он ведь не ждал бы от барышни такой прыти. Я много всего умею, и не только в постели. Но теперь к чему оно, моё умение? Кому от этого лучше? Слишком много у меня ошибок, и не только в последнее время. Да что там – вся моя жизнь – одна сплошная ошибка. Я ведь и трахнуться-то не всегда могу с тем, кого действительно хочу. И уже сама не отличаю ложь от правды. То один рядом храпит, то другой – а у меня горло саднит от фальшивых стонов. Лежу и думаю, как вытянуть из клиента то, что дяде нужно по работе. Тут у меня одна задача – выключить им мозги, а самой не потерять контроль над ситуацией.
И ведь сама виновата – валить не на кого. Передо мной было много дорог. А я пошла именно по этой, по скользкой. Правильные люди никому не интересны. А я буквально шарахалась от рутины, серости, плесени – вот и получила весёлую жизнь. Конечно, взрослые били тревогу. Она уже, как говорится, вся была избитая, эта тревога. На меня орали. Меня воспитывали, пугали, умоляли и проклинали, но ничего не добились. И вот, кажется, только сейчас до меня дошло – взрослые были правы.
Я опять вскочила, взбила подушку. Потом выглянула в коридор. Там горел тусклый свет, и было пусто. Совсем пусто. И я почувствовала, что Саша сказал правду. Что я безнадёжно опоздала, и ничего уже не поправить. Надо было взять билет на самолёт – тогда бы успела. И вдруг я вся затряслась, заревела от тоски. В последней надежде подняла глаза к потолку вагона и зашептала молитву, понимая, что всё напрасно.
– Господи, сделай, чтобы это было не так! Сохрани, помоги, Господи! Вразуми меня, грешную, помоги пережить… Скажи, куда теперь идти, что делать…
Наверное, я шептала эти слова. Может быть, кричала. Но никто из купе не вышел, не выглянул даже. И проводница с сержантом куда-то пропали.
А у меня тряслись руки, как у древней старухи. Я их уже почти не чувствовала. По ногам бегали противные мурашки. Хотелось что-то делать, куда-то бежать. Ну, хотя бы вагон-ресторан. Взять бы там коньяку и согреться. А вдруг в ресторане сидят Саша с тем типом в золотых очках?
Озноб усиливался, и мне уже никуда не хотелось бежать. Наоборот, тянуло лечь, потеплее укрыться. Я что, получается, в Москву болеть приеду? Наверное, простудилась, когда во время облавы на «клофелинщиков» выскочила на улицу в сильно открытом вечернем платье. Понадеялась сдуру на свой крепкий организм. А, может, грипп подцепила? Вот классно будет, если свалюсь теперь!..
Я юркнула в купе, заперлась, влезла под одеяло. Сверху ещё набросила куртку. И вся сжалась от запредельного страха, даже ужаса. Я боялась оставаться одна, и в то же время не могла видеть людей. Дяде, конечно, ничего не скажу, а то пошлёт к психиатру. Может, меня ещё и отпустит – нужно только разобраться в себе. Чокнутые в нашей группе не нужны.
А, с другой стороны, если скрою, то подведу генерала Грачёва. Вдруг накатит в самый ответственный момент? И я не справлюсь с собой, провалю задание. Вот этого мне никто не простит. И сама я – в первую очередь.
Нет, рано мне паниковать. Схожу в сауну, выпью чаю с травами. Евгения всё это организует – мы с ней в дружбе. Да и дядя умеет такие дела разруливать – опыт у него богатый. Сам много раз выходил из депрессии. И ни разу не попал в клинику, хотя шансов было много.
Провертевшись с боку на бок ещё четверть часа, я собралась с духом и снова достала планшет. Теперь мне казалось, что правильнее будет всё побыстрее узнать и не мучиться больше неизвестностью. Пусть боль стрельнёт в сердце, обожжёт душу, а потом стихнет. Так уж устроен человек…
На сей раз мне удалось выйти в Интернет. Переждав всегдашний поток рекламы, я прильнула к монитору. Жадно всматривалась в строчки новостей и в фотки, шевеля пересохшими губами. До последнего наделась, что Сашенька с бодуна что-то напутал. Но нет – плохое всегда сбывается.
Меня словно кто-то сильный толкнул в грудь. Я ударилась затылком о стену купе. Может, просто дёрнулся вагон. Теперь я плохо разбирала слова – перед глазами стоял туман. Я провела ладонью по векам – это были слёзы.
Я крепко зажмурилась, но всё равно передо мной вставали величественный ночной Кремль, ограда моста, белые фонари. Внизу, на набережной, у Васильевского спуска, сгрудились автобусы. На пешеходной дорожке моста лежал навзничь мужчина в задранном свитере и приспущенных брюках. Я понимала, что это сделали эксперты, но всё равно вздрогнула. Закусила губу и со всей силы дёрнула себя за волосы, будто хотела снять скальп.
