Сергей Шаргунов - 1993
…Промелькнул слева пряничный зелено-голубоватый Рижский вокзал.
– Если прямо ехать, можно ко мне приехать, – поделился Виктор. – У меня дом по Ярославке.
– А работаешь в Москве?
– В ней.
– Бедный, вот запара добираться.
– Не каждый день.
– А родился где?
– Под Кировом.
– Соседи, считай. Я из Ебурга.
– В Москве квартира чья – твоя, мужа?
– Снимаю. С подругой напополам. Бывший тоже снимает. Он вообще из Коми. Слыхал, вроде завтра опять тепло, – Олеся мило, не таясь, зевнула. – Что-то спать охота. От солнца разморило.
Ему казалось, что он давно знаком с ней. Она была искренней и душевной, мягкой, и ему это очень нравилось. По простоте она так легко уселась в захваченный автобус с разбитыми стеклами, и не подумала испугаться бэтээра со спецназом, и со смешком ехала сейчас на штурм через всю Москву. Виктор рассказывал ей про то, как ломился от Октябрьской, как человек попал под колеса грузовика, как их поливали пожарные машины, она ойкала и качала головой, будто слушала чужеземные байки, которые не касались ее, этого автобуса, этого города и сути их поездки. А он ловил себя на том, что действительно сегодня куда-то прорвался. Он что-то в себе освободил. Он стал каким-то другим за те золотые часы, пока бежал, бился, стрелял из поджиги и падал, спасаясь от жужжащих пуль. И эта женщина неслучайна. Раньше он вряд ли бы с ней так непринужденно заговорил. Между прочим, он давно не пацан, он дяденька, совсем не в том возрасте, чтобы клеить первую встречную. Да он и не привычен к такому делу. Откуда же эта юная беспечность в их разговоре?
Свернули на улицу Королёва. В густо-синем небе белесовато блестела на солнце спица телевизионной башни.
Остановились возле пруда, за которым краснела махонькая церковь.
Первое, что Виктор услышал, было гитарное бренчание и общее пение, где выделялся девичий, пронзительный, с вызовом звенящий голос:
А моей женой накормили толпу,Мировым кулаком растоптали ей грудь,Всенародной свободой растерзали ей плоть,Так закопайте ж ее во Христе…
И тут же раздался хоровой вскрик, в котором взлетели наглые голоса парней: “И всё идет по плану!”
На склоне, вытянув ноги среди желто-зеленой травки в сторону темной воды, расположилась молодая компания в косухах и толстовках с капюшонами.
Задев Виктора прикладом автомата, на краю склона с видом сердитого сторожа возник мужик в закатанных книзу рыбацких сапогах и темном, точь-в-точь макашовском берете. Виктор ждал от него ругани, но тот неожиданно кротко позвал:
– Салют, песняры! – Сидевшие обернулись. – Ребят, давайте ко входу поближе. Сейчас запускать начнут. По телевизору споете.
– Привет! – сказал Виктор Наташе, которая держала гитару, и сидевшему рядом с ней Алеше. Они кивнули. – Знакомься, вот это люди! – он показал на них Олесе. – Мы вместе под землей были.
– Где? – она недоверчиво засмеялась.
Молодежь не спешила покидать склон. Виктор, ловко зацепив спутницу под руку, повел ее к серому зданию, возле которого колыхалась толпа. Навстречу им попался одиночка с камерой, упертой в джинсовое плечо, неподвижно снимавший подходивших. “А если меня с ней покажут? Ленка увидит. Ничего, сама до этого довела”.
Люди держались группками и переговаривались. Больше всего народу было у ступеней здания. Виктор с Олесей зашли в толпу. Возле дверей с рупором стоял генерал Макашов, по бокам от него зеленели два автоматчика: один – спокойный, красивый, северный, с пышными светлыми усами, другой – с возбужденным кирпичным лицом и шапкой каштановых волос.
– Без крови! – Рупор Макашова запищал и засвистел, как вскипающий чайник. – Без крови, слышно меня? – Голос его звучал растерянно. – Позор тем, кто поднимет руку на народ! Но мы не будем первыми стрелять!
За стеклом в холле виднелось множество солдат в масках. Они целились из автоматов, ручных пулеметов, снайперских винтовок, еще какого-то нового навороченного огнестрела, которого Виктор не знал. Там же, за стеклом, проступала баррикада из перевернутых столов.
– Приехали, – сказал он вслух, и у него упало сердце.
Он понял, что всё кончено.
Человек в костюме показывал какие-то бумаги через стекло. Образовав полукруг, у крыльца мялись еще несколько автоматчиков, среди них парочка очкариков, похожих на студентов-ботанов, которые нянчили один гранатомет на двоих. И всё это было смешно и жалко, потому что за стеклом ждала хладнокровная сила…
Из дверей вышел коренастый военный в маске, к нему на крыльцо взошел Анпилов, тихий и бледный, и о чем-то заговорил неожиданно вкрадчиво. Донеслось: “мирные люди… по конституции… прямой эфир…” Следом браво поднялся Константинов и, чуть пригнувшись, как будто хотел боднуть, схватил военного за руку и энергично ее затряс. “У меня приказ”, – тот, высвобождаясь, широко развел руками и скрылся в дверях.
На крыльцо взбежал скуластый мужчина в лимонной рубахе с разорванным воротом:
– Альберт, скажу! – потянул у генерала рупор, тот не дал; усатый автоматчик передернул затвор, и тогда лимонный, весь как-то дико выпрямившись, будто швабру проглотив, откинув голову, зычно закричал: – Чего встали, бараны? Что стоим? Чего ждем? Особого приглашения? Что вы тянете кота за яйца? Надо как в мэрию – входить и брать!
Анпилов и Константинов, ухватив подмышки, сволокли его по ступеням и выпихнули подальше. Он оказался рядом с Виктором, нервно растирал лоб и что-то скороговоркой бормотал.
– Всё правильно сказал! – раздалось за спиной. – Второй час топчемся!
– Ты, что ли, самый смелый? Иди вперед, не топчись.
– И пойду. Тебя не спрошу.
– Прекратите, мужики. Демонстрация на подходе. Людей – море.
– Главное, внутрь зайти.
– Первым делом надо рекламу отменить.
– И сериалы тоже.
– Ну, один можно оставить. “Богатые тоже плачут”, у меня мать смотрит.
– Да-a, наплачутся теперь богатеи!
– Представляете, что по ящику сейчас про нас лепят!
– Ой, боюсь представить!
– Жалко, Интернета нет!
– Кого-о?
– Лет через двадцать в массы пойдет.
– Кто?
– Интернет.
– Что за тырнет? От слова “тырить”?
– Это в компьютере такая фигня… Никакой телевизор не нужен. Я в Америке два года программистом работал.
– И сидел бы дальше в своей Америке!
– Мужики, ну вот зачем опять?
Виктор покосился на Олесю, которую всё еще цеплял под руку. Страшно ей? Она поймала его взгляд и, в улыбке приподняв губу, показала мелкие детские зубки:
– Здорово, да?
– А? – не понял он.
– События такие! Как думаешь, возьмут или нет?
Он заглянул ей в глаза, в них было много молодого любопытства и твердая уверенность в том, что всё будет хорошо.
Раздвинув людей, к Макашову поднялся пузатый человек с купеческой бородой и стал говорить на ухо, прикрываясь пухлой рукой с черным крупным перстнем. Перстень заиграл, засиял на солнце, и Виктор зажмурился, ощутив, как что-то холодное ввинчивается в его сердце.
– За мной! – Макашов резво сошел вниз.
В сопровождении своего вооруженного отряда и ватаги снимающих и щелкающих журналистов он ринулся через улицу, навстречу косому лучу усталого солнца, к стальной башне, которая высилась на отдалении за желтоватыми жесткими кронами дубовой рощи. Основная часть толпившихся последовала за ним, Виктор с Олесей тоже, от стремительного шага их руки разъединились.
Перейдя улицу, Макашов взял правее и уткнулся в стеклянные двери здания, возле которых Виктор прочитал табличку желтым по черному: “Технический центр”.
Под табличкой поджидал рыхлый немолодой милиционер в мешковатой форме.
– Слушаю, – сказал Макашов отрывисто.
Милиционер явно волновался, но голос у него был чистый и четкий:
– Мы переходим на вашу сторону. Вопросов нет. Вся милиция, вся охрана. Вопросов нет. Мы все давали присягу Советскому Союзу. Вопросов нет. Лучше этот подъезд. Здесь АСК-3. Отсюда идет вещание. Но…
– Принято! – Генерал переглянулся со своими спутниками.
– Но…
– Что?
– Там внутри мы не одни. Там спецназ. “Витязь”. Сотни бойцов. Как быть? Я хочу вам помочь, но… – Круглое лицо исказила гримаса сожаления.
И словно в подтверждение этого “но” из дверей выскочил солдат в маске и каске-сфере, сжимая автомат с глушителем необычайных размеров, и, ткнув стволом в бок, за шиворот потащил милиционера обратно: тот подчинялся, но вяло, как большая, набитая соломой кукла.
– Что ж мы своих сдаем? – не выдержав, спросил Виктор.
Макашов бессловесно зыркнул на него.
– Провал… – сказал Виктор еще громче. – Полный провал!
– Не огорчайся, посидим, отдохнем, – сказала Олеся участливо, и они опустились на бетонный край квадратной клумбы.
Толпа подтягивалась, одновременно засинели первые сумерки. Макашов выставил рупор, пытаясь совладать со свистом и писком:
– Раз, раз… Они… Раз… Они держат силой наших милиционеров…
