Борис Минаев - Мягкая ткань. Книга 2. Сукно
Этот дом стоял на том островке, где собираются вместе Остоженка и Пречистенка, образуя небольшую площадь. На другой стороне улицы начинается Гоголевский бульвар, со старыми деревьями и скамейками, на скамейках сидят шахматисты и доминошники, это их главное место в Москве. Некоторые сидят, играют, а некоторые стоят, обсуждая позицию или расклад сил, это московские старики, которым Матвей не то чтобы позавидовал – но подивился легкости их бытия: пришли в разгар дня, играть, смотреть – красота, у него в жизни такого места никогда не было, где можно играть, смотреть. Старики, впрочем, ему понравились не все, были заносчивые, крикливые, были и фронтовики-инвалиды, еще не старые, с орденами, эти посматривали на других свысока и с какой-то даже свирепой надменностью, все курили, дым над бульваром стоял просто страшный, мамаши с колясками проходили это место почти бегом. Где-то тут был и его внук Лева. Марина встретила его с мокрыми руками и в фартуке, в длинном коридоре, откуда двери расходились в разные стороны, обняла, прижалась щекой, захотелось плакать, не виделись больше года, на вопрос о внуке сказала, что он гуляет на бульваре с нянькой, он расстроился, ну вот, какая-то нянька, а как же он, слушай, папуль, а может, и ты пока погуляешь, вдруг встретишь его, а я борщ пока доделаю – приходи минут через двадцать, покормлю тебя, посмотришь, какой я борщ научилась варить, это верно, дома, в деревне, Марина была на положении младшей, все варила мать или сестры, ей доставались остатки домашней работы, а тут она была хозяйка и гордилась этим. Ждать родного внука в чужом незнакомом доме было скучно, он согласился и вышел искать бульвар, а впрочем, чего его было искать – вот он, ажурная арка, большие деревья, по газонам не ходить, да он и не собирался, общественный бесплатный туалет, это сойдет, забыл дома попроситься, или постеснялся, что ли, трава, гравий, песок, все аккуратно, все чисто, он смотрел на шахматные партии, попадались и шашисты, напряженное молчание прерывалось громкими криками доминошников, он прошел мимо, к тем коляскам, где мог быть внук Лева, с нянькой, но как его узнать, будет ли он похож? – целый час он играл в эту игру, бродя по бульвару, садясь на корточки рядом с малышами, заглядывая в коляски, но внука не находил, все были какие-то не те и чужие, а может, так ему казалось. Городские дети и младенцы были одеты красиво, Матвею стало даже завидно, городская сытость детям шла на пользу – все они были упитанные, ухоженные, гладко запеленатые, в шапочках и пинетках, все топали в лакированных башмачках по песочку, волоча за собой новые игрушки. Прошелестел старый троллейбус, Матвей от внезапности оглянулся и увидел край неба, серое, тут его как будто промыли тряпкой, над тем местом, где был когда-то золотой невероятных размеров купол, белый свод, над рекой, это был кусок пространства голубого, бледного, промытого дождем, и захотелось просто вздохнуть, чтобы стало легко, и стало легко. Он повернулся и, поняв, что внука не найдет, побрел обратно, Марина уже волновалась, куда ты запропастился, я думаю, что, как, может, заблудился, ну как я тут могу заблудиться, засмеялся он, я ее всю знаю, твою Москву, ах ну да, ты ж тут жил… Борщ был вкусный, затейливый, с большим куском мяса, черносливом, фасолью, такого мать не делала, пахучий. Матвей развалился на стуле и, разомлев от дороги, тихо расспрашивал: а как Сима, а как на работе, а нормально ли платят – нормально, смеялась она, Сима Каневский работал на Трехгорной мануфактуре, эта фабрика была ему тоже знакома, теперь его дочь Марина Каневская, чудно. Только, пап, горячей воды у нас в доме нет, удивила, ну ты ж с дороги помыться хочешь, я нагрею, да не надо, схожу завтра в баню, он совсем разомлел и задремал, она смотрела на него, как он спит…
Лева, которого Матвей тогда впервые увидел в Москве, деда помнил плохо.
Помнил, как через год приезжали к нему в деревню, он еще был жив. Дед выстрогал ему деревянный ножик, острый, мама Марина отняла и сломала, боялась, что поранится, он еще был совсем мал.
Дед засмеялся, не обиделся.
Еще он помнил, как дед уходил с Кропоткинской, своим спокойным шагом, в сапогах, старом пиджаке, чуть ссутулившись. Он не мог этого помнить, это рассказывала ему мать. Потом, через много лет. Она хотела догнать деда на повороте, сунуть в карман десять рублей, ей показалось, что он так быстро уехал, потому что у него совсем нет денег на эту их Москву, и хотела что-то сказать, ну хоть что-то сказать, но постеснялась…
Позднее на месте их дома поставили памятник Энгельсу. Сейчас в Москве вообще мало кто знает, кто это такой. Какой-то мужик в пиджаке, вот и все.
Примечания
1
Как правило, московские мануфактуры работали в весенне-осенний сезон, поскольку электрический свет и зимнее тепло обходились хозяевам слишком дорого.
2
Однако далеко не все повстанцы относились к театру как к святому революционному делу. Например, один из руководителей так называемого Кубано-Заднестровского кавалерийского повстанческого полка писал примерно в эти же дни суровым языком приказа: «…Командирам эскадронов, начальнику пулеметной команды, фельдшеру полкового околотка приказываю обратить самое серьезное внимание на сестер, находящихся в эскадронах, команде и полковом околотке; поступили жалобы от больных повстанцев, что сестры оставляют больных и со своими возлюбленными посещают ежедневно театры. Впредь запрещаю сестрам посещать театры, не имея отпусков от командира полка за подписью и печатью… Приказываю сестрам милосердия вверенного мне полка, что если таковые будут заниматься проституцией, то будут удалены из полка… Последний раз напоминаю начальнику хозяйственной части полка об удалении из обоза всех сестер милосердия, кроме сестры Тили Даниленко… Комполка Вакасов».
3
Из черновиков Почечкина:
…Власть! Вот где источник наших бедствий, наших страданий, это она лишает нас свободы и радостей жизни. Это она при помощи хитрой механики – государства – вызывает мировые войны, орошая кровью нашу землю. Человек рождается свободным и должен быть свободным!
Анархическая коммуна, где все богатства природы будут достоянием свободных людей, даст максимум свободы, счастья и красоты. За эту свободную коммуну, где во весь свой рост встанет свободный, гордый и красивый человек, наша народная республика зовет вас биться как против германского милитаризма, так и против всякого правительства, даже правительства народных комиссаров.
На этот призывный звон набата откликнетесь вы, вольнолюбивые сыны южных полей, подобно Прометею прикованные к скале власти.
4
«Особняк в Чистом переулке» – резиденция нансеновского общества в Москве.
