Максим Кантор - Хроника стрижки овец
В этом выводе нет ничего трагического; просто завершен очередной цикл, рассыпалась еще одна Вавилонская башня – и только. Из ее обломков станут строить новые здания – и, будем надеяться, не хуже, а лучше прежних. Возможно, будут строить не элитное жилье, а дома для сирот и больницы, возможно, будут возводить не музеи современного искусства, а детские сады. Искусство возникнет новое, и только тогда, когда Запад сумеет посмотреть со стороны на свои сатурналии и вакхические буйства, на то, чем завершилась эпоха его торжества. Подобно тому как Рим рассыпался в прах под звуки лютни Нерона, в буйном веселии правящего класса, в языческих празднествах и кривлянии – так и новейшая цивилизация Запада, некогда родившая Гегеля и Маркса, уходит в историю под звуки эстрадных шлягеров, в блестках сервильного салонного авангарда, и даже оплакивать ее не хочется.
Жалеть не стоит. Собор Святого Петра в Риме был построен из камней Колизея, так произойдет еще раз, и еще, и еще. И вечно делается шаг от римских цирков к римской церкви, сказал однажды Пастернак, – и если у западной культуры остались силы, этот шаг сделают когда-нибудь снова.
Робин Гуд и абажуры
В глухих собянинских лесахСкитался Робин ГудИ вдруг узнал, что через лесНавального везут.
Когда схватили мужика,Не ведал он о том,Но вот сегодня в гнусный КремльВезут его тайком.
Чтоб кожу заживо содратьИ сделать абажур —Жестокости такой не зналНи КГБ, ни МУР.
Вставай, брат Тук, бери свой лук,Вперед, Малютка Джон!Лютует Путин, злой шериф,Но будет поражен!
Я с детства ненавижу КремльИ планы Гоэлро!Нет, абажуру не светитьВ их мерзкое дупло!
За то, что бедным лес раздал,Навальный осужден,Сирот и вдов согреть готовПоследней веткой он!
Пилил на нужды бедняковНавальный темный бор,И здесь, среди последних пней,Шерифу дам отпор.
Людей расставил Робин Гуд,Есть план для молодцов:Кох сзади – бац, а в бок – Альбац,А из кустов – Немцов!
Их было сорок удальцов,Привыкших воровать,Переть, душить, тащить, пилить, —Чтоб бедным помогать.
И каждый горемыка знал:Коль не поможет Бог,Придет Собчак, сопрет безнал,А крошки стырит Кох.
И вот шерифовы стрелкиВступили в темный лес,И Робин Гуд подал сигналИдти наперерез.
Последний бой! И головойРучаюсь – победим!Немцов ни с места,Верный Кох остался недвижим.
И видит Робин: злой шерифСкрываться не спешит,А пленник, тот, скрививши рот,Хохочет от души:
Ты, Робин, стал с годами плох.Решил мне волю дать?Ты Робин – лох! Простой подвохНе можешь разгадать!
Ты окружен, попал в капканВ собянинских лесах!Спилили их, чтоб вас двоихСвязать за полчаса.
Малютка Джон взглянул вокругИ произнес: «Ого».И Робин Гуду он сказал:«Их сто на одного».
Ему ответил Робин Гуд:«К тому не привыкать —Так повелось, что тот один,За кем приходит рать».
Малютке Джону он сказал:«Прицелься, мон амур, —Кому охота получитьДырявый абажур!
Не порти шкурку, – он сказал, —Держать пари готов,Что в глаз Альбац я попадуЗа пятьдесят шагов.
Ты бей шерифовых стрелков,А я – навальный сброд,Считать, кто больше перебьет,Не будем наперед.
Подмоги нет, пощады нет,И правды нет вокруг,Но я оплот тебе, ты – мне,Есть пара крепких рук.
Учить, как Родину любить,Совета не прошу:За этот лес, за общий лесЯ с каждого спрошу».
С тех пор в собянинских лесахСияет яркий свет,И с каждой ветви абажурСвисает – ярче нет!
И гонит прочь дурную ночь,И до конца временЛес охраняет Робин Гуд,А с ним Малютка Джон.
Робин Гуд и барон
(часть первая)
Приехал в Лондон Робин ГудНа спор о королях:Уж много лет ПлантагенетНе жил в родных краях.
Страною правил Иоанн,По виду злой дебил.Хоть ростом мал и нравом вял,Но Англией рулил.
При нем утроился оброк,Страна поделена:Что ни барон – то свой законИ личная казна.
Слух шелестит: к нам Ричард мчит,И легче станет гнет,Когда на трон вернется он,Баронов припугнет.
В Вестминстере собрали знатьРешать судьбу страны:В аренду сдать? Французов звать?Что делать мы должны?
Мужик скучает по кнуту,Прогресс недостижим.На новый срок? О, злобный рок!О, сталинский режим!
Барон барону говорит:«Я так скажу, братан,Люблю я власть, коль с ней вась-вась,Мне ни к чему тиран.
Давай-ка спросим у людей,Кому отдать престол».Он Робин Гуда подозвал,И Робин подошел.
«А ну-ка, подойди, мужик,Ты с виду не дурак.Скажи, что лучше для страны —Права или Гулаг?
Тебе примером поясню,В чем заковыка тут.Представь себе торговый ряд,Где брюкву продают.
Пусть ты анчоус, даже тыНе можешь не понять,Получишь больше в сотни раз,Коль всю страну продать.
В ней много брюквы, в ней леса,Рудой хоть завались.Все на базар, снимай навар,С лохами не делись!
Страну пускаешь ты в обмен,Теперь сказать изволь:Когда страны в помине нет,Зачем тебе король?
В глухом лесу среди болотМестечко есть одно,Там короля подстережем —Ты с нами заодно?»
Робин Гуд и барон
(часть вторая)
И вот въезжает Ричард в лесТам, посреди болот,Стоит заслон – лихой баронИ с ним бухой народ.
Свобода! Хартия! Права!Мы жаждем перемен!Сегодня весь народ умретЗа рынок и обмен!
Верхи все могут, все хотят,Низы забили болт!Дороги нет, Плантагенет!Умрешь среди болот!
Барон кипит, народ шумит,И Ричард окружен,Вперед выходит Робин ГудИ с ним Малютка Джон.
«Позвольте пару слов сказатьПо поводу верхов.Меня достала эта властьДо самых потрохов.
Как не ценить свободы прыть,Но раз на то пошло,То ты меня забыл спросить,Болотное мурло.
Не брал я в долг, я вольный волк,А не дворовый пес,И никакому королюприсяги не принес.
Но вот досада, господа:На рынок я не вхож.А если загляну туда,Тошнит от ваших рож.
Король – тиран и пидарас,Об этом речи нет.Но в рынке том, который ждем,Есть маленький секрет.
Кто брюкву вам продать желал,Остался без штанов —Такого хитрого ворьяНе встретишь средь воров.
Распухли хари ваших дурОт пьянства и вранья,А ваш столичный трубадурЖирнее, чем свинья.
Король английский – психопат,Но ты, барон, – гандон.И если я чего забыл,Пускай добавит Джон»
Малютка Джон добавил так:«Я хил и низковат —Семь футов лишь без дюймов трех,Как люди говорят.
Стрелок и вовсе я дурной,Прошу иметь в виду.Бывает, целю в правый глаз,А в левый попаду.
Поэтому прошу простить,Худого не желал:И сам не рад, что бью поройНе сразу наповал».
Взглянул вокруг и поднял лук:Следите за стрелой!
И рухнул с лошади баронВ болото головой.
Махнул рукой Малютка Джон:Опять попал впросак!Все время – в левый! В правый глазНе попаду никак.
Руки и мыло
Леонардо писал, что отличительной чертой художника является опрятность.
Особенно везет живописцу: он не испачкан в каменной крошке, подобно скульптору, и он не перемазан глиной. Но всякий художник, вне зависимости от ремесла, одевается в чистое, сообразно своим мыслям и убеждениям.
Вы наверняка слышали о том, что иконописцы переодевались в стираные рубахи перед тем, как начать работать над образом.
Это не выдумка, так именно и было.
Так же вел себя, например, Эжен Делакруа, который, перед тем как приступать к подготовке палитры, – одевался во все чистое.
Сезанн был маниакально требователен к тону одежды человека, находящегося у него в мастерской, не хотел, чтобы вульгарное пятно отвлекало его от мысли.
Французский художник Марке, когда собирался с женой в гости к Матиссу, всегда просил жену надеть бледно-розовое в сочетании с холодным зеленым – он знал, что это сочетание Матисс считает божественным.
Я уж не говорю о правилах бургундцев – Ван Эйка или Мемлинга; Карель ван Мандер оставил нам не только рецепты приготовления бургундской палитры – но и правила этикета в одежде художника.
