Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том первый
И Васька протянула руки, погладила плачущую Катьку по голове, подтянула к себе, дружескими объятиями прерывая потоки слез. Так они и уснули вместе, крепко обнявшись, и Катьке, не сомкнувшей глаз за всю ночь болезни Васьки, снились безмятежные сны, в которых они обе дружили…
А в окно на спящих девочек заглядывал пьяненький катькин отец и ходил на цыпочках вокруг дома, цыкая на шумливую сороку, охраняя покой и счастье двух маленьких подруг…
Бродяга
Тяжело ступая, опираясь на суковатую палку, человек подошел к домам небольшой деревушки, сбросил рюкзак со спины и попросил у занятого прополкой старика помощи.
– Помогай тут всяким, – проворчал старик, не отрываясь от своего огорода, – а самим голодом сидеть.
– Не дадите ли кружку молока?
– Нет!
– Немного хлеба?
– Нет! За хлебом мы в город ездим.
– Может, яблок? – указал прохожий на яблоки, во множестве валяющиеся под несколькими отяжелевшими от плодов яблонями.
– Яблоки мы продаем! – буркнул старик, выпрямился и, устремив на человека полный негодования взгляд, заявил. – Ну, дальше что попросишь?
– Сигарету, одну сигарету!
– Нету! Иди, ступай, деревня не маленькая, авось, какой идиот и подаст тебе!
Под недоверчивым взглядом старика бродяга взвалил себе на плечи рюкзак и побрел прочь согбенный не столько усталостью и голодом, сколько жестоким отношением людей. Как он и ожидал, история повторилась. В каждом доме ему отказывали и гнали прочь, пока и вовсе не выгнали.
Человек прошел метров пятьсот по утоптанной тропинке и остановился на ночлег в березовой роще, на кладбище. Он присел на широкую деревянную скамью, мрачно прислушиваясь к хриплому карканью ворон свивших гнезда на верхушках старых берез. А потом, подчиняясь импульсу, вскочил, с любопытством заглядывая в глаза тех, кто когда-то жил в деревне, а теперь улыбался ему с памятников. Открытые простые лица, люди как люди…
На кладбище бродяга нашел початую бутылку пива и два пирога с капустой, что кто-то принес на помин души. Сел, поел. В сгущающихся сумерках разглядел развесистые яблони, ни мало не сомневаясь, обтряс их. Собрал яблоки в рюкзак, дополнительно набил мешок, что нашел тут же, на ограде.
Ночь он провел на скамейке. Улегся, укрылся курткой с головой, чтобы не слышать назойливого звона комаров.
А утром уже вышагивал к трассе, до которой было километра три, не более. На попутном грузовичке добрался до города, где на местном рынке продал кладбищенские яблоки.
Тут же стоял старик, что прогнал бродягу с самого начала. Старик с него глаз не сводил.
– Ладно, парень, – сказал старик, отпуская городской лакомке свой товар, молоко и творог, – обнес у кого-то яблоню, хорошо, что не у меня. Но если увижу тебя возле нашей деревни, так и знай, подстрелю! Ружье у меня на медведя заряжено!
– Вы ошиблись! – равнодушно обронил бродяга, повернулся и пошел прочь от рынка с пустым рюкзаком и мешком, но полными карманами денег.
Старик с опаской пробурчал ему что-то вслед.
Каждый день они сталкивались на рынке. Бродяга спешил. Осень наступала ему на пятки. Он приносил мешки яблок, слив, картошку, свеклу, морковь.
Старик продавал молоко, пересчитав деньги, разворачивал полотняный мешочек, и аккуратно свернув драгоценные бумажки, завязывал резинкой, а после запихивал в нагрудный карман, поближе к сердцу, не забыв еще и скрепить карман булавкой.
– Ну, а зимой что? – поинтересовался как-то старик. – Воровать будет негде, все замерзнет, поля, огороды снегом заметет. Что будешь делать?
– Вам, не все ли равно? – отрезал бродяга и отвернулся с досадой, о зиме он тоже подумывал.
Стукнули заморозки, земля заледенела, покрылась мохнатым инеем.
Бродяга допродавал остатки овощей. Больше ничего не было. Зато он смог на вырученные за время торговли деньги накупить себе теплой одежды, приобрел толстую зимнюю куртку, зимние сапоги, прозванные в народе «дутышами».
– Куда ты теперь? – окликнул его старик.
– А куда глаза глядят! – рявкнул бродяга. – И чего пристаешь, любопытно, как я докатился до жизни такой?
– Любопытно! – кивнул старик, с надеждой во взоре уставившись на бродягу.
– Ну, так слушай! – рассвирепел бродяга, вцепившись в воротник куртки старика, чтобы не вырвался и, придвинув заросшее бородой лицо к лицу своего слушателя, принялся рассказывать.
– Убил я человека в пьяной драке, повздорили на остановке общественного транспорта. Пустяшная ссора, однако, смерть не задержалась и меня повязали. Осудили, посадили в тюрьму. Отсидел, вышел, а домой меня не пускают. Жена ушла к другому, квартиру заняли две дочки на выданье и обе с мужиками. Избили меня зятья да на улицу выбросили. Я ушел. Занял дачу, которую вместе с женой покупали. Подал на дочерей в суд, но ничего не добился, денег у меня на адвокатов не было, а тут весна подоспела и мои обнаглевшие детки после недолгой драки выкинули меня и с дачи.
– А ты поджег бы дачу-то! – вставил старик.
– Я хотел, – кивнул бродяга, – но обе дочери мои были беременны. Внуков обижать я не стал.
– А жена? – допрашивал старик.
Бродяга только рукой махнул. Взял свой рюкзак и побрел прочь.
– Погоди! Да погоди ты!
И догнал его, пошел рядом:
– Дом у меня большущий, коз пять штук в сарайчике, корова с теленком в хлеву, кролики, будь они не ладны – обжоры!
Бродяга остановился. Встал и старик.
– Огород, опять-таки дальний огород, где картошки насажено видимо-невидимо, всю спину обломаешь над сорняками, а силы-то уже не те…
– К чему это ты? – спросил бродяга, закуривая.
Старик достал пачку папирос:
– Нечего тебе мытариться, иди ко мне жить!
– А хозяйка как же?
– Нету хозяйки, на кладбище она, – опечалился старик.
– А дети?
– И детей нету. Старший, Васька спился, похоронил я его возле матери. Средний, Ванька захлебнулся по пьяни в реке, там же на погосте лежит. Ну, а третья дочурка, Настасья связалась с алкашом, он ее и порешил.
– Что же они у тебя все пьяницами были? – потрясенно промолвил бродяга.
– А то как же, – кивнул старик, – в России живем. Нынче нормальных детей и нету ни у кого. Если не пьет, значит злобный, себе на уме, того и гляди яду тебе подсыпет. Сдохнешь, а он дом продаст, купит себе «Мерседес» и будет ездить, красоваться перед девками да перед друзьями самоутверждаться.
– Ну да? – не поверил бродяга.
– А ты своих дочерей вспомни! – посоветовал старик и добавил с горечью в голосе.
– Более глупого, жадного и деспотического народа, нежели русские трудно теперь сыскать на всем белом свете!
Подумав, бродяга согласился с мнением старика.
– Ну, пошли домой, что ли?! – предложил старик.
И они пошли. Рука об руку. Два человека, два одиноких человека…
Чиновник
Стоял ясный сентябрьский день. Дачники тащили в серых затасканных рюкзаках картошку и яблоки со своих земельных участков. Веселые дети прыгали у детских «городков», позабыв о школе, побросав новенькие портфели в пока еще зеленую траву. Молодые парочки прогуливались под ручку привлеченные солнцем и теплом, быть может, последним теплом в уходящем лете. Тут же и молодые родители, замученные двумя-тремя горластыми отпрысками плелись с колясками, усталые, бледные и видно было, что они уже не раз пожалели о своем решении стать папами и мамами, но сладкие обещания президента страны дать за каждого малыша столько-то сот тысяч рублей прозвучали так заманчиво! На таких оглядывались прохожие:
– Глупые какие! – шептали прожженные прохожие, – Вначале задумались бы, сколько будет стоить дитятю выкормить, обуть, одеть, а детский сад, а школа?! А после надеялись уж на обещания президента, обещанного три года ждут!
Чиновник работал специалистом по детским вопросам и потому не мог видеть многодетных родителей, они одолевали его просьбами о помощи. Они толпами набегали в его кабинет и, просовывая в щель двери своих визжащих детей, требовали от него действий.
Он и действовал, с утра пораньше убегал как можно дальше прочь от своего кабинета, от таблички с приемом в такие-то дни, в такие-то часы.
На улице он чувствовал себя увереннее. Неестественно прямой шагал, запрокинув голову кверху, не обращая внимания на дорогу, и делал такие махательные движения руками, что казалось, вот-вот кого-нибудь зашибет. Прохожие, проявляя чудеса проворства уворачивались от него. Целый вихрь гневных криков несся ему вслед, но он не обращал ни на кого внимания, а увлеченный своими мыслями шагал себе вперед.
Чиновник был странным человеком. Без остатка, с невероятной горячностью бросался он в омут общественной деятельности. Носился без устали по городу поражая современников своею деловитостью, а между тем звонка от него безуспешно ожидала очередная жертва его пылкой натуры, которую он осаждал, добивался порой целый год.
