Татьяна Никитина - Улыбка Лизы. Книга 1
«Его можно понять, – считает Пол, – моя свобода влетела в копеечку», – но сам в очередной раз несёт что-то про рухнувшую советскую империю и про Россию, уже совсем не ту, что одиннадцать лет назад. Сентиментальными признаниями в том, что на самом деле мучает его по ночам, а старина Фрейд называл «напряжением и разногласием между Я и Сверх-Я», сердце Джефри Мельци не растопишь.
К концу Первой мировой войны, перед уходом к праотцам, восьмидесятилетний Витторе Мельци оставил сыновьям крепко сколоченный издательский бизнес с собственной типографией, но братья не удержались на плаву и в сорок девятом «New Standard America» поглотила группа Скриппс-Говарда. Остатки газетной империи спас дядя Джефри – младший брат отца Пола, рискнув вложить деньги в специализирующийся на искусстве журнал «ART RING».
К семидесяти годам Джефри Мельци детьми так и не обзавёлся. Наследником семейного дела остаётся единственный племянник – Пол. Выбор его профессиональной стези определили сложившиеся обстоятельства, которым он особенно и не противился. Окончив школу журналистики при Колумбийском университете, продолжил образование в Сорбонне, где несколько лет изучал историю изящных искусств.
Очереди от информационных стоек завиваются серпантиновыми лентами. В зоне ожидания ни одного свободного кресла. Пол останавливается возле барной стойки «STARBUCKS» – места за столиками заняты. Он заказывает кофе, оглядывает переполненный пассажирами зал ночного аэропорта. Равнодушный взгляд скользит по зеркальной поверхности мраморной колонны напротив, почти не задерживаясь, но с удовольствием фиксирует отражённую в ней подтянутую фигуру. В мешанине генов, что достались Полу, победили явно скандинавско-арийские: светлые волосы и высокий рост – от матери датчанки, и серые глаза – тоже, а может, от бабки – полунемки с польской примесью. От итальянского прапрадеда Витторе Мельци осталась лишь фамилия.
Пока кофе-машина, сердито шипя, выплёвывает в чашку двойной эспрессо, он достаёт из нагрудного кармана пальто и – в который раз – рассматривает распечатку фотографии. Три недели назад случайно набрёл в Интернете на сайт о вузах Сибири и всё, что не получалось одиннадцать лет, случилось вдруг в считанные дни – ему разрешают въезд в Россию.
Фанатом спорта Пол никогда не был, и тогда, в восьмидесятом, его поездка в Москву во время Олимпийских игр оказалась простым стечением обстоятельств. Сразу же после открытия Олимпиады он собирался в Ленинград. Собственно говоря, этот город, а точнее даже – Эрмитаж, с двумя подлинниками Леонардо да Винчи и знаменитой «Коломбиной» Франческо Мельци1 и был целью его путешествия, но вмешался случай.
В двадцатипятиэтажном полуцилиндре из стекла и металла, возведённом к Олимпиаде, – их номера оказались рядом. Потомственный коннозаводчик и приятель по Сорбонне (и парижским барам), тонкий ценитель романтики зрелых кальвадосов Тони Келман – искренне обрадовался встрече. Вечером в гостиничном баре крепко подвыпивший Тони с милой напористой навязчивостью старого друга убеждал Пола отправиться с ним на конно-спортивные соревнования. Пол, равнодушный как к лошадям, так и к выездке, разбирался в которой на дилетантском уровне «хуже – лучше», долго отнекивался, но после пары крепких коктейлей железный аргумент Келмана – только благодаря лошади мужчины надели брюки – показался ему настолько весомым, что он согласился сопровождать Тони на конкур2.
– И ты не пожалеешь – это куда понятней, чем выездка, – заверил его друг, подзывая официанта, – свалил препятствия, и, как говорят русские, «всё под хвост кошке».
Вот так, случайно, он и оказался на трибуне Битцевского парка, где встретил Мадонну Леонардо. Пол не сразу понял, что заставило его, вытянув шею, разыскивать глазами в пёстрой толпе промелькнувшую рядом девушку в джинсах и клетчатой хлопковой блузке с расстёгнутым воротом. Разглядел её в бинокль пятью рядами выше – не больше девятнадцати, среднего роста, весьма приятные формы. Тёмно-русые волосы на прямой пробор и ироничная улыбка мило приподнятым уголком рта делали её удивительно похожей на Джоконду, но моложе, чем у Леонардо. И ещё: у этой ожившей Мадонны были брови – тонкие, пушистые стрелки, капризно изогнутые над медово-карими глазами. Уже через десять минут Пол сидел рядом. Её не очень хороший английский и его совсем плохой русский не стали помехой в общении. Девушка была без спутников, одна. В конно-спортивном комплексе, как и Пол, оказалась тоже случайно – родственники заранее купили билеты, полагаясь на свой вкус. Она не была москвичкой – на Олимпиаду приехала во время студенческих каникул. Из Сибири.
В выборе женщин Пол не отличался оригинальностью. Как и большинство гендерных собратьев, он предпочитал ярких блондинок. Романы в его жизни случались с периодичностью раз в полтора года. К двадцати девяти годам история отношений с женщинами насчитывала около десятка Барби одной серии – длинноногих красавиц, с такими не стыдно показаться на светской вечеринке или в загородном клубе. Он легко расставался с ними, не испытывая угрызений совести, и никогда ни одной из своих партнёрш ничего не обещал. Он был с ними щедр и нежен в минуты любовной близости, но потом просто уходил. Исчезал, не раздумывая, как только замечал первые признаки любовной агрессии.
Девушка с трибуны Битцевского парка была не в его вкусе. Пола заинтриговало её поразительное сходство с Джокондой, но, что самое удивительное, девушку звали Лиза.
* * *Под утро гроза стихает. «Боинг-747», взяв курс на восток, стремительно набирает высоту, оставляя под собой застывшие торосы облаков. Внизу, в ночной мгле, остаются огни мегаполиса. Карнавально-яркие ленты магистралей кроят плоскость тьмы на огненные овалы, квадраты и треугольники, а здесь, над облачной пустыней, широкая и пока ещё мутно-серая полоса неба медленно окрашивается восходящим светилом в нежно-алый. Пол располагается у окна. Он вольготно вытягивает ноги, отказывается от позднего ужина, закутывается в тонкий шерстяной плед и тут же засыпает, чтобы через десять часов оказаться в чужой стране, перевернувшей двенадцать лет назад его жизнь.
* * *Пол помнит совсем другую Россию и понимает это ещё в зале прилётов «Шереметьево». Пройдя паспортный контроль, он, чертыхаясь, пробирается через завалы, нагроможденные клеенчатыми сумками в розовую и голубую клетку.
– Урод! Смотри, куда прёшь! – кричит вслед обворожительная толстушка в двух болоньевых куртках – одна поверх другой. Женщины, в основном они, лениво переругиваются, высматривая багаж на серой ленте транспортёра, по-муравьиному суетно стаскивают баулы и коробки в бесформенные кучи. Лавируя среди ручных тележек, Пол выбирается на площадь аэровокзала и сразу оказывается в плотном кольце обступивших его водителей.
– Такси! Такси!
– Такси надо? Недорого.
– Куда едем, шеф? – Коренастый крепыш в чёрной косухе, не дожидаясь ответа, подхватывает чемодан Пола.
– Внуково. Сколько?
– Не вертану. – Сверкнув золотой фиксой, таксист забрасывает чемодан из телячьей кожи с латунными застёжками в замусоренный багажник изрядно подержанного «Фольксвагена». Пол оглядывается по сторонам – другие не лучше. Не желая попусту терять время, садится в замызганный салон. Широкий блин крупно-клетчатого кепи водителя покачивается перед ним – в такт шансону из динамика: «…а белый лебедь на пруду качает павшую звезду, на том пруду…».
Он вспоминает гладко выбритые лица таксистов в июле восьмидесятого. Гостей столицы развозили тогда на глянцево-сияющих (будто только что с конвейера) машинах, а немыслимо-элегантные водители – в белоснежных сорочках и чёрных костюмах – все как один изъяснялись на хорошем английском. Истоки и следствия их элегантности он оценит позже.
– Прибалт? – непринуждённо заводит разговор водитель, лавируя между выбоинами в асфальте, и лихо выруливает на центральную магистраль.
– Нет, из Америка, – говорит Пол, путаясь в падежах, и жалеет о сказанном, вспомнив, что не договорился о цене.
– К нам впервые? Или бывал? – допытывается водитель.
– Бывал, – отвечает он, переводя разговор, – а эти женщины в аэропорту, с такими большими сумками… Что они везут?
– A-а, челноки… Да разное везут. Шмотьё из Турции больше. Шубы из Греции. Из Италии обувь. Бизнес, – добавляет он уважительно, – сейчас все крутятся…
– Но это тяжёлый бизнес для женщины.
– А русские бабы семижильные, не слыхал? И коней остановят, и в избу войдут… – хохочет таксист.
Пол на секунду представляет Лизу в толпе неухоженных вокзальных бизнесвумен и морщится. Ржавой иглой шевелится в душе вина. Он думает, не важно, простит она его или нет, но он должен всё объяснить и избавиться от тягостного чувства, что не поддаётся разумным доводам, которое он считает виной. Иногда, правда, спрашивает сам себя – так ли ему было хорошо с ней? Воспоминания порой бывают лучше действительности.
