Татьяна Веденская - Девушка без имени
– Воображаю, что лень – ваш самый грозный враг, – ушла от вопроса Ирина.
– Лень очень часто берет меня в осаду, признаюсь вам сразу. Особенно в теплый летний день.
– Но вы же не сложите оружия? – хмыкнула Ирина, остановившись в задумчивости около одной из работ.
– Нет, конечно. Что вы там зависли, мадемуазель? – спросил Иван взволнованно. – Что вы там увидели?
– Зима, надо же! – улыбнулась Ирина, и Ивану снова стало тепло и легко на душе. Девушка почти десять минут провела около его «Завалинки», рассматривая ее так, словно пыталась попасть внутрь картины. Большая работа, на которую уже был покупатель, – Иван любил эту картину, она была как глоток свежего морозного воздуха.
Он написал ее полгода назад, когда уехал на Алтай. Он провел там целую зиму: таскал воду в ведрах, топил баню, пил водку с местными мужиками. Привык подолгу не бриться. Рисовал, много рисовал. Дышал полной грудью, впервые за много лет. Эта работа была его самой любимой. Ее купили сразу, с первой же выставки, но не забирали, таковы были условия договора. Картина должна была еще поучаствовать в сентябре на выставке в Санкт-Петербурге, оттуда уехать в Стокгольм и только потом – к новому собственнику.
Там, в деревне, на картине, дети катались на санях по белоснежному снегу, летели на них по горе прямо вверх, а не вниз. Они взмывали в небо, а бабки, сидящие неподалеку, в тулупах и платках, смотрели на детей и осуждали, осуждали. По их лицам это было отлично понятно – что они осуждают это нарушение гравитации. Как говорят галеристы, сообщение прекрасно читалось. В голове одной из бабуль сидела бабуля поменьше и грозила деткам кулаком.
– Теперь мне искренне интересно, что вы умудритесь вывернуть из моей скромной персоны.
– Какие слова, – возмутился Иван, – какие обвинения. Я просто так вижу!
– О, наконец-то вы это сказали, – рассмеялась она. – Великий человек придумал эту фразу, не считаете? «Я так вижу, я так слышу, я ничего не знаю, моя хата с краю».
– Моя хата – понятие весьма условное. Я живу где придется. Часто – прямо здесь.
– Это ваша жена? Ваша Аленушка? – спросила Ирина, ткнув пальцем в работу, сделанную довольно давно.
– Ага, она. Ее зовут Наташей, – кивнул Чемезов.
На картине обнаженная Наталья сидела на подоконнике и держала в руке зажженную сигарету, в то время как сама она была глубоко погружена в раздумья. О чем она думала тогда, после долгого зимнего утра? Иван мог вспомнить тот день, если постараться. Сначала они громко ругались, затем занимались яростной, такой же громкой и обвиняющей любовью. Наталья умела это – даже половым актом обвинять его во всех и вся. Кричала, что не собирается всю жизнь держать для него кисти. Кричала, что все нормальные художники уже давно поуезжали в Европу, один он остался. Что лучше бы он был иллюстратором, грязи в мастерской было бы меньше.
Наталья умудрялась презирать его даже тогда, когда его работы продавали на аукционе в Нью-Йорке. Когда они покупали квартиру на проспекте Вернадского, она говорила, что не выносит запаха краски и не позволит ему и новый дом измарать. В загородном доме Ивану выделили флигель. Он помнил, как Наталья смотрела на него поверх дыма своей сигареты и всегда находила, что именно в нем не так.
Выглядишь не как нормальный человек, а как медведь из лесу. Костюм трудно надеть? Живописец фигов!
Она была груба и прямолинейна, а он, к сожалению, любил ее, и это было самое мучительное время в его жизни. Как много от них обоих потребовалось оскорблений, ударов ниже пояса, предательств, чтобы вновь наслаждаться спокойным, ровным биением сердца. Разлюбил, хвала небесам.
В тот день Наталья уселась на подоконник, голая, все еще им любимая, и закурила. А он принялся делать наброски, пока Наталья думала о своем, не обращая на мужа никакого внимания. Кажется, именно тогда она только-только решалась на то, чтобы открыть собственный бизнес. Наталья и бизнес подходили друг другу куда больше, чем он сам, Иван, подходил ей. Жаль, что пришлось потратить почти десять лет на то, чтобы выяснить это.
– Да, это моя жена. Бывшая, – кивнул Иван, сделав ударение на слове «бывшая», и с облегчением улыбнулся. Каждый раз, произнося это – «моя бывшая», – он словно заново рождался. Пытался удостовериться снова, что он действительно одинок и брошен – иными словами, свободен. Тогда, в прошлом, они почти удушили друг друга до смерти в любовных объятиях. И теперь Ивану доставляло физическое удовольствие думать о том, что десятилетний кошмар ответственности, болота и взаимных пыток, изощренности которых позавидовали бы в святой инквизиции, кончился. Он свободен, он ничей. Он в разводе. Развод – это звучало как музыка.
– Из-за чего вы расстались?
Иван склонил голову и развел руками.
– Иногда некоторые вещи просто невозможно исправить. А вы замужем? – спросил он в ответ и тут же получил обжигающе-ледяной взгляд темно-зеленых глаз. Ирина долго сверлила его и молчала, пока он не поднял вверх обе руки. Капитуляция.
– Вы не интересуете меня… в этом смысле. Никак, никогда. Понимаете? Если я вас неправильно поняла – мне лучше сразу уйти, правда.
– Простой вопрос – и сразу столько злых колючек выпустили! – возмутился Иван. – Вы сами сказали, что придете с мужем. Вот я и поинтересовался. Из чистой вежливости.
– Замужем я или нет – не имеет никакого отношения к тому, что я здесь. Это просто неважно. – Тень беспокойства пробежала по лицу Ирины.
– А что же важно? – спросил Иван уже серьезно. – Что для вас важно?
Ирина помедлила, раздумывая над тем, что ему ответить. Нужно придумать, что делать дальше. Бороться, быть сильной, верить в то, что все закончится хорошо и что черная воронка в ее сердце исчезнет или хотя бы затянется.
Люди способны на все.
Вчера в поезде метро она чувствовала такую острую жгучую ненависть, что ею можно было бы сдобрить соус чили. Важно сохранять здравый рассудок.
– Вы хотите меня нарисовать. Так? Никаких скрытых мотивов, верно? Личного характера?
– Верно, – кивнул он, чувствуя, как невольно начинает злиться. – Никакого личного мотива.
– Давайте сразу договоримся не задавать друг другу слишком много вопросов. Не станем узнавать друг друга ближе. Останемся немножко незнакомыми, как считаете?
– Да уж, заманчивая перспектива. Ирина, вы что, находитесь в розыске у Интерпола?
– А если и так? – пожала плечами Ирина. – Разве из-за этого мой портрет получится хуже?
– Главное, чтобы вы позволили писать вас в шляпе, а остальное, значит, не мое дело, да? – бросил он ворчливо. Тоже мне, тайны мадридского двора. Не очень-то и хотелось. Подумаешь! Да он о большем и мечтать не мог. Чистое творчество и ничего больше. Еще не хватало. Он тоже не желает никаких распрекрасных романов, хоть даже и с принцессами из сказки. Никогда и никак. Однажды вылезши из болота, он бы скорее повесился, чем сунулся снова в западню под названием «серьезные отношения». Да что там, любые ОТНОШЕНИЯ.
Не приведи господь!
Рыдать ему, что ли, теперь от горя? Но ее отстраненность и такая категоричность оскорбляли в нем что-то мужское, что-то природное, первородное. Хотя бы улыбаться друг другу мы можем? Ему так понравилась ее улыбка.
– Может быть, мне просто оставить вам шляпу, и все? – развила мысль Ирина.
Иван не стал отвечать ей.
– Не могли бы вы вот сюда присесть? – спросил он сухо, по-деловому и указал на прикрытое большим куском серой матовой ткани кресло. Ирина медленно подошла и опустилась в кресло, как на царский трон, ей-богу. Иван мимолетом обратил внимание, что девушка так и не сняла свои шпильки. Сроднилась, видать. А какая хорошая осанка! Так держатся балерины, которых Чемезов за тридцать пять лет нарисовал немало.
– Что-нибудь еще? – холодно переспросила Ирина, хотя и чувствовала, что перегнула палку и обидела художника.
Но ему незачем знать о том, что случилось с Ириной. Он не может ей помочь, никто не может помочь. Даже полиция не смогла, только развели руками. А это значит, что Иван Чемезов пусть идет своей дорогой, а она пойдет своей. Ей только и надо, что немного передохнуть, остановиться и перевести дух. Посидеть в мягком удобном кресле и ни о чем не думать – хотя бы пару часов. Господи, как хороши были пельмени! Кто мог подумать, что можно так проголодаться?
Надо было есть, когда предлагали! Но тогда она не могла и куска проглотить от страха, волнения и ненависти.
– Просто делайте все, что хотите. Может быть, хотите вина? – предложил Иван просто так.
– Вы же говорили, что у вас только медовуха есть? – припомнила ему Ирина. – Не волнуйтесь ни о чем, вы меня уже и накормили, и напоили, осталось только спать уложить, но так далеко наши планы не зайдут, как вы понимаете.
– Ну, если честно… – неожиданно протянул Иван, и Ирина тут же нахмурилась.
– Что? Что, если честно?
– Ох, как же это вам объяснить… Дело в том, что сегодня максимум, что мы успеем, – это сделать пару набросков, посмотреть разные ракурсы, с объектами поиграть. Это работа не на один день. Я бы хотел присмотреться к вам, узнать, что вы думаете, какого мнения вы о всякой ерунде. Ничего опасного в смысле раскрытия вас перед Интерполом.
