Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда
– Василий.
– Пива хочешь? – спросил Илья.
Она кивнула.
Пока Илья ходил за пивом, на свободный стул уселся дед со стаканом чаю. Он расколупал крутое яйцо и, сняв шапку, приступил к еде.
Илья принес всем по кружке.
Саша отпила глоток, неторопливо поглядела по сторонам.
– Кисловатое.
– Зинка разбавляет, – согласился Василий.
Илья протянул сигареты, но Саша покачала головой.
– Вы отдыхайте, а мы пошли, – встал Леша.
– Приятно было познакомиться…
Подошел один из студентов и, зыркнув на Сашу, спросил:
– Стул можно забрать?
– Хоть все.
Саша подперла щеку ладонью и с усмешкой сказала:
– Ну? Хорошо тебе было?
Илья тихо рассмеялся.
– Не сердись… – Он накрыл ее руку своей.
– И друзей нашел.
– Ребята как ребята…
– Конечно. Со мной ведь не о чем поговорить…
– Чего ты ершишься, Саня? Ну, хочешь, я тебе стихи почитаю?
Он улыбнулся смущенно, глянул по сторонам и, пригнувшись к Саше, стал вполголоса читать:
…Сквозь прошлого перипетииИ годы войн и нищетыЯ молча узнавал РоссииНеповторимые черты.
Превозмогая обожанье,Я наблюдал, боготворя,Здесь были бабы, слобожане,Учащиеся, слесаря.
В них не было следов холопства,Которые кладет нужда,И новости, и неудобстваОни несли как господа…
Дед сомлел с горячего чая и задремал, склонив на грудь подбородок, по соседству ужинала бригада шабашников за двумя сдвинутыми столами, прислонив к стене ящики с инструментами.
Кроме них сидели тут механизаторы и шоферы, оставившие машины на улице у дверей, женщина с двумя детьми и множеством узлов, добиравшаяся, видно, издалека, патлатые стройотрядовцы, среди которых были ребята разных национальностей и даже два негра, девушки-скотницы, стоявшие за карамелью, мальчишка с бидоном и еще много всякого случайного и неслучайного люда, завернувшего поглазеть, погреться и почесать языки после работы…
– Черт его знает… откуда оно берется? – тихо сказал Илья. – Животное какое-то чувство. Такое, что кровь в жилах гудит и в горле схватывает… Как будто все это уже было когда-то и теперь я припоминаю…
Он опять стеснительно улыбнулся:
– Разговорился я?
Саша подняла голову.
– Илюшка, милый, не бросай меня, пожалуйста! – судорожно всхлипнула она, и слезы хлынули по ее лицу. – Я тебя так люблю, я даже не думала, что кого-нибудь смогу полюбить так! Я все для тебя сделаю, все, что захочешь, только пальцем шевельни! Я за тобой на край света пойду! Ну, хочешь – на колени встану?
– Что ты, что ты, Саня, что с тобой?
Илья, вконец растерявшись, попытался подхватить ее под руки, но Саша вырвалась и бухнулась на пол, на колени.
Дед вздрогнул и проснулся.
– Сашка, с ума сошла! Люди смотрят!
– Только будь со мной, родной мой, не уходи, я с собой не знаю что сделаю, только будь со мной! Я тебе на шею вешаюсь, да? Думай что хочешь, а я без тебя жить не могу!..
Вокруг посмеивались, давали советы.
Илья, багровый, оторопевший, с трудом поднял Сашу и потащил к выходу, проталкиваясь между людьми, а она, цепляясь за него, говорила без умолку, захлебываясь, не утирая слез:
– Ведь ты меня любишь, а? Любишь? Илюшка мой! Ведь ты меня всегда любил, правда? Ну, скажи, что любишь, милый! Я плохая, я знаю, я злая, завистливая, но я такой не буду, вот увидишь! Я все смогу, я так тебя люблю!..
В переулочке Илья нашел колодец, достал воды, напоил Сашу и умыл. Она все еще всхлипывала, дрожала. Потом Илья напился сам и присел рядом на мерзлую землю.
– Прости меня, ради бога, – сказала она, глубоко, прерывисто вздыхая. – Только, пожалуйста, не думай, что я напилась.
Он поцеловал ее и заглянул ей в глаза.
– Чего смотришь? Где ты раньше был? – сказала она печально. – А теперь я старая…
День седьмойУтром Саша увидела бегущие по потолку голубоватые отблески. Комнату наполнил прозрачный колеблющийся свет.
Илья спал, уткнувшись в подушку. Саша соскочила с кровати и подошла к окну.
В воздухе плыл первый снег. За ночь берег и кусок улицы, который был виден Саше, укрылись белым, и только кое-где, под холмиками темнели пятна прогалов. Очертания озера и сосен расплылись и тонули в медленной легкой пелене.
Она распахнула обе половинки окна. Чистый зимний холод хлынул в комнату, тронул ее плечи и руки. Саша легла на подоконник грудью, протянула ладонь, но снежинки скользили мимо или таяли так быстро и неслышно, что она не успевала ощутить.
Прощались шумно, суетились, ворчали.
– Ты сядь, напиши на бумажке, – говорил Эдику Илья, застегивая с натугой молнию на сумке. – Я так не запомню, я в этом деле круглая дубина…
– Чего писать? Свечи для “Явы” и патрубок, дураку ясно…
– Пиши, пиши, мне вот неясно.
– А яблочек-то, господи! – закудахтала Дуся.
– Да некуда, полно все!
– Еще чего! Шура, раскрывай чемодан, яблочек в дороге покусаешь… Я для кого старалась, ну?
Илья подхватил вертевшуюся под ногами Таню, усадил на колени.
– В гости приедешь, Татьяна? – И выудил шоколадку из кармана.
– А чего ты мне подаришь?
– Вот сейчас ремешка-то попрошайке! – поднял голову Эдик, прилежно царапавший бумагу. – Срамота…
– Ладно, ты скоро, писарь? – откликнулась Дуся. – Скажи, Танюха: вот подрасту – еще и папаню выучу.
– Ну, Лександра, дай тебе господь счастья и успехов в труде! – Они расцеловались с Сашей, и Дуся зашептала ей в самое ухо: – Рожай, дура, рожай! Мужик – что снег: пал да растаял, а дите твое будет…
Она всхлипнула, не выдержала и Саша, обе расплакались.
– Понеслась, – недовольно сказал Эдик. – Дрова отсыреют…
Илья распахнул дверь.
– А сесть? – закричала Дуся. – Дороги не будет!
Все расселись, кто куда.
– Мам, сикать хочу! – запрыгала Таня.
– Молчи! – цыкнула Дуся и схватила ее на руки. – Стерпи маленько.
Секунду стояла тишина, никто не двигался. Первой вскочила Дуся.
– Ах ты, бесстыжая! – закричала она и шлепнула девочку. – Погодить не могла?
День был субботний, на автобусной остановке топтались люди. Кто ехал в город за покупками, кто вез картошку и капусту на продажу, и целая компания с детьми, с гармошкой не то собралась в гости, не то уезжала из гостей.
Саша зачерпнула горсть, помяла в руке.
– Молодой еще снежок, – сказала она. – Не лепится.
Гармошка наяривала, две бабы пошли плясать под общий гогот. Облачка снежной пыли взметывались из-под валенок.
Эдик с веселой завистью поглядывал на гулявших.
– Летом-то приедешь? – спросил он. – Коли сами не захотите, может, дружки какие ваши. Пускай скажут, что от вас, мол. Уж мы их не обидим…
Подошел автобус. Начались поцелуи, все заторопились, похватали мешки.
– Счастливо вам! – Илья взял чемодан у Эдика. – Танюха, будь здорова!
– Спасибо, – сказала Эдику Саша. – Приезжайте вы к нам…
Автобус тронулся. Они устроились на заднем сиденье. Саша помахала в окошко, но Эдик с девочкой уже шагали к дому.
Деревню быстро проехали. Забормотала гармонь, потекла дорога. Колеса снимали тоненький слой снежка, оставляя позади две темные влажные полосы. По обеим сторонам бежали сосны и ели, ярко темнела хвоя, и снежинки проносились мимо.
Саша сидела в зале ожидания с вещами. Из кучки туристов орал транзистор, кто-то ел, кто-то храпел, растянувшись на лавке. Молоденькая цыганка кормила ребенка.
– Мы влипли, – сказал Илья, выбравшись из очереди. – Едем в мягком. Поезд паршивый – ноль четырнадцать… Да я еще маху дал с деньгами. Осталось всего шесть рубликов…
– Здрасте! – сказала Саша. – У меня двадцать пять целехонькие.
– Твои не в счет.
– Еще чего! Содержанку нашел…
– У тебя тройчатки не осталось?
– Голова болит? – Она порылась в сумочке.
– Раскалывается… Простыл, что ли, вчера?
Илья проглотил таблетку, посмотрел на часы:
– Еще и трех нету, вот черт…
– Чего ты ноешь? Сдай вещи, и пошли гулять…
Промозглый ветер дул в лицо, ударял в деревянные стены и заборы, гнал по земле скрученные обрывки листвы.
Они бродили по улицам, коченея, но возвращаться на вокзал не хотелось, и они шли дальше, а навстречу тянулись все те же закоулки и те же дома.
Саша затащила Илью в дощатый тир, где скучал глухой татарин в старом кителе. Илья зарядил ружье, а потом положил на прилавок и сказал, что стрелять не желает и вообще за мир, а Саша выстрелила один раз в мельницу и не попала, и ей тоже расхотелось стрелять.
Они зашли в кино. В зале было тепло, на экране де Фюнес спасался от погони, и кинотеатр содрогался от хохота. Голова у Ильи разболелась еще сильнее, и они ушли, так и не узнав, что сталось с де Фюнесом.
Сумерки застали их в пустом сквере, на площади, где торчала застопоренная, уже запертая на зиму карусель.
Стал падать редкий снежок, он согнал их со скамейки, и они прибрели к ресторану, у дверей которого переминались две-три фигуры, а поодаль виднелся большой стеклянный автобус, весь в надписях и наклейках.
