Эдуард Тополь - Московский полет
– Был. Сто лет назад, – усмехнулся он. – Сейчас занимаюсь «деловыми играми». По заданию ельцинской группы мы просчитываем модели социальной реакции разных слоев населения на реформы экономики. Завтра с утра у нас заседание в Доме архитектора, приходите.
– Спасибо, я сегодня уезжаю в Ленинград.
– Жаль. А как там Лиза?
– Мы разошлись, – сказал я сухо.
– Я слышал. Но я имею в виду вообще? Как она? Она делает что-нибудь на сцене?
Я посмотрел ему в глаза. Когда-то этот русский мужик любил мою жену. Я никогда не спрашивал у нее, почему они разошлись, но, помнится, она говорила, что он ничем не интересовался, кроме хоккея, и она ушла от него. Но вот он бросил свой хоккей, стал не то социологом, не то экономистом и – я вижу по его глазам – продолжает любить Лизу, как я свою Аню. Но что я могу сказать ему – моему двойнику?
– Нет, – говорю я. – Она не играет на сцене.
– Понятно… – произнес он со вздохом. – Извините, что я вас задержал. Всего хорошего.
И он – мой странный двойник – протянул мне руку.
Я пожал эту руку, сказал:
– Счастливо.
Он пошел по коридору, но даже его спина укоряла меня в том, что Лиза не стала американской кино– или театральной звездой.
43
Я вышел из восточного подъезда гостиницы на площадь Революции. Звонить Гдляну было рано, и, чтобы убить время, я решил пройтись по Москве. Конечно, это надо было сделать в первый день, а не в последний. Но меня так закрутило в водовороте событий, что, кажется, только сейчас, на шестые сутки, я вынырнул в короткую паузу.
Было 9.15 утра, улицы уже палили августовским жаром. Я достал из кармана магнитофон и стал наговаривать все, что вижу. Просто так – себе на память.
«Проспект Маркса. Оглушительная новинка перестройки – платный кооперативный туалет. Заходишь, платишь двадцать копеек. Кафель на полу и на стенах. Старуха уборщица моет тряпкой пол и следит, чтобы все бросали деньги в тарелку. Рулон бумаги на весь туалет один – перед коридором кабин. Отрываешь себе кусок бумаги и идешь в кабинку. Если не хватит, придется за новой порцией бумаги выскакивать из кабины со спущенными штанами…»
«Всюду разбитые мостовые и какой-то всеобщий оглушающий ремонт: возле Большого и Малого театров, в гостинице «Метрополь», перед универмагом… Пыль, грохот, не слышу сам себя! «Метрополь» ремонтируют финны, хорошо бы всю страну отдать им на ремонт… В скверике за ЦУМом – гигантская очередь к совершенно пустым киоскам – ну, пятьсот человек! Подошел, спросил, за чем очередь? Ждут мужские рубашки. Иду дальше по улице. Вывеска на пустом киоске: «Джинсы индийские – 70 рублей». Тоже стоит гигантская очередь, ждут. Джинсов нет, продавщицы нет, очередь есть…»
«Иду в потоке прохожих по Столешникову переулку. Это самый центр Москвы, как Сорок седьмая улица в Нью-Йорке между Пятой и Шестой авеню. Но – жуткий ремонт, мостовая разворочена, грохот, пыль страшная. Черт, чуть не попал под машину! Душно, жарко! А вот прямо с лотка продают «пепси», 17 копеек стаканчик. Даже не с лотка, а с каких-то ящиков. И наливают не в бумажные одноразовые стаканчики, а в стеклянные, многоразового использования – те, от которых приходят в ужас американцы…»
«Иду в толпе через Пушкинскую улицу. Ой, толкнул женщину! Между прочим, толкнул и даже не извинился. Да она и не оглянулась. Тут все друг об друга толкаются, как рыбы в нерест… Пивной бар на углу, в подвале. На ступеньках вниз стоит знакомая очередь. С тех пор стоит, как я уехал…»
«Вышел из Столешникова переулка, подхожу к улице Горького. А вот знаменитый на всю Москву грузинский ресторан «Арагви»! Вах! На двери ресторана – эмблемы кредитных карточек! Да, это уже прогресс – наконец-то московские рестораны принимают «Визу», «Американ экспресс» и «Дайнер клаб»!..»
«Ресторан «Центральный» на улице Горького. Вывеска: «Ресторан высшей наценочной категории». Что это значит? Зайдем посмотрим. У пустой раздевалки стоит старичок гардеробщик. Подхожу.
– Скажите, а что это значит – «высшей наценочной категории»?
Голос гардеробщика:
– А это самый дорогой ресторан!
– Ага, понимаю. Но можно просто сказать: ресторан высшей категории. А что такое «наценочной»?
– А это еще пять процентов за культурное обслуживание.
Пытаюсь шутить:
– Ах вот оно что! Мало берете! Наверно, некультурно обслуживаете!
– А если без пяти процентов, так что – меня можно коленом толкать? – говорит гардеробщик.
– А с пятью процентами толкают?
– Не изменилось положение! Как было, так и есть! То была курица рубль пятьдесят, а сейчас она три с чем-то. За эти пять процентов повысили зарплату официантам.
– А вам?
– А я получаю гроши, а ведь несу материальную ответственность.
– За что? За вешалку?
– За норковую шубу, которая стоит 12 тысяч! Я принимаю ее, стою и дрожу. Мне платят 87 рублей в месяц. А шапка? Шапка стоит 1200 рублей. Он ее кладет и говорит: она из соболя, 1200 заплатил. А я же не скорняк! Из соболя она или из кошки – я вешаю и дрожу.
– А рэкетиры вас беспокоят?
– А я это слово не хочу даже понимать! Что значит рэкет? Мне семьдесят лет, я всю жизнь прожил, и никакого рэкета не было! Если человек совершил преступление, его сажали в тюрьму. А сейчас – рэкет! И я удивлен, почему и по телевизору, и в печати выступает министр – и все нет законов! Куда наши законы подевались? А? Я вас спрашиваю!
– Мне трудно сказать. Я приезжий.
– А новых законов не выпускают, тянут! Какие они будут – гуманные, негуманные?
– Понятно. Ну, спасибо вам…
– Нет, я от души говорю, как с человеком. Мне вчера жена говорит: вот по телевизору – там зверство, там убили, там рэкет. Почему же раньше такого не было? В чем дело? Что это за рэкетиры? Откуда?
– Ну, может, они раньше были, но их не показывали?
– Ну, раньше преступников находили, сажали в тюрьму и расстреливали, если они убийцы. И я удивлен, куда рэкетиры только деньги девают?!»
«Ладно, пошли дальше. У микрофона Вадим Плоткин, я веду прямой репортаж из столицы Советского Союза, города-героя Москвы. Только что вы прослушали интервью с гардеробщиком ресторана «высшей наценочной категории»! Продолжаю проход по улице Горького. Господи, а это что? Опять афиша «РЕТРОСПЕКТИВА: ДИНАСТИЯ РОМАНОВЫХ В КИНО, ТЕАТРЕ И ЖИВОПИСИ». И Лизин портрет в роли царицы из «Царской милости». Черт возьми! Я ушел от нее, я уехал от нее на другой континент и в другую эпоху! Но и здесь я всюду натыкаюсь то на ее бывшего мужа, то на ее глаза!..»
«Ой, пахнет хлебом! Знаменитая булочная на улице Горького. Что же тут есть? Заглянем на секунду. Боже мой, какая духота! Кондиционеров нигде нет, в каждый магазин входишь, как в парную. Ладно, вхожу, как ныряю. Очереди ко всем прилавкам, но не очень большие, человек по десять. Слева, в кафетерии, – круглые столики на высоких ножках, но стульев нет, ешь стоя. Кофе дают в стеклянном (многократного, значит, пользования) стакане, а булочку – на стеклянной тарелке. Стакан кофе со сгущенным молоком стоит 22 копейки. Сок гранатовый – 25 копеек. Подхожу к продавщице:
– Мне, пожалуйста, сок гранатовый!
Продавщица:
– В кассу платите!
– В кассу?! Ой, Боже мой! Там же очередь!
– Ладно давайте сюда!
– Спасибо!
Жду. Она наливает сок из банки в графин, а из графина в стакан. Подает мне.
– Спасибо большое!
Вежливый я в Москве. Как же – иностранец!
В отделе «Сладости – пряники» чудная юная продавщица с красными губками продает… что же она продает? Нет, не видно – очередь, не прорвешься к витрине. Ага! Прорвался! Кекс! А сколько стоит кекс?
– Рубль десять…
– А сколько эти пряники?
– Это не пряники, это овсяное печенье. А вы стояли в очереди?
– Мне ничего не надо! Я просто для памяти записываю все на магнитофон.
– А я ничего вам не говорю.
– Ну, вы так посмотрели, а я объяснил.
Иду в отдел «Хлеб». Хлеба до фига, вкусно пахнет, очереди нет никакой. Проходишь сквозь кассы, берешь себе хлеб с лотков (ну, без обертки, конечно!), платишь в кассу и выходишь. Ни оберточной бумаги, ни бумажных пакетов, ни пластиковых сумок. Но зато хлеб у нас в стране сегодня такой: пшеничный, ржаной, столичный, унженский, бородинский. И еще – булки, батоны и лепешки ржаные! Вот сколько хлеба! И никакой очереди! А этот мерзавец Плоткин в своем так называемом романе написал, что у нас в 1992 году будут очереди за хлебом! Клеветник и наемник ЦРУ! Надо почаще вызывать его в Москву и тыкать мордой в наши хлебные магазины!..»
«Выше магазина «Хлеб» – магазин «Березка». Ну, нет! Сюда я не зайду – духота страшная, и даже хлебом не пахнет, а только – потом и резиновой обувью. Хотя нет, все же зайду – что тут за очередь? Ага, это очередь за золотыми браслетами. А говорят, что люди плохо живут! А они стоят в очереди за золотом! Впрочем, инфляция, девальвация, а золото – оно надежней советской валюты… Так, пошли дальше, в следующий магазин. Тут галантерея, носки. Надо купить для Ханочки. Подхожу к прилавку:
