Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану
Эля ждала-ждала, потом, понимая, что делает что-то совсем не то, делает то, о чем потом пожалеет, написала:
Митя, что случилось? Почему ты не хочешь со мной разговаривать?
Занятой, прости, Эль.
И ушел из онлайна, чтобы не разговаривать, чтобы не приставала.
Эля решительно выключила телефон, совсем, окончательно, убрала его с глаз. Вот пусть увидит, что она вообще и не обиделась, что ей вообще все равно… что она не будет больше ничего спрашивать…
– Мам, пап, я готова на речку!
– Да? – Родители переглянулись с набитыми ртами, быстро прожевали, проглотили и вскочили из-за стола.
– И… еще. Да, я поеду, полечу, поплыву, куда надо.
– Элечка, ведь это не нам надо… – завела мать.
Федор схватил ее за руку и перебил:
– Вот и отлично, дочка. Ты съезди в Москву, купи все, что нужно, – там купальники, очки… Все, что хочешь, книжки в дорогу…
– Хорошо, пап. Можно я куплю себе собаку?
– Собаку? – Родители ахнули и снова переглянулись. – Собаку… Можно, конечно, но на нее нужны справки, с собой ее не возьмешь… так быстро не получится.
– Ладно, проехали! – махнула рукой Элька. – А с кем я еду? С бонной?
– С хорошей женщиной, Элечка, – заторопилась Лариса. – Сегодня она придет, ты ее помнишь, она…
– Мне все равно. Я согласна.
Глава 27
– Что, Митяй, не пора ли нам загрузиться пшеном? – Отец остановился в дверях комнаты, как обычно, привалившись к косяку и почесывая живот.
– Не хочу.
– А ты через не хочу, сына, через не хочу. Ставь инструмент и пошли на кухню.
Митя поднял глаза на отца. Молча отставил виолончель, пошел на кухню.
– Звонит? – Филипп, усмехнувшись, кивнул на телефон, который Митя по привычке держал в руке. – Прилип ты прямо к телефону, не отпускаешь его. Вот сейчас заказ получу и куплю тебе новый.
Митя молча положил себе каши в тарелку и сел.
– Говорю – звонит?! Что молчишь?
– Бать… Мы не говорим по телефону.
– Ну… как там вы… Пишет что-то?
– Пишет.
– Что? Покажи.
– Батя… – Митя умоляюще посмотрел на Филиппа.
– Покажи!!! У моего сына от меня секретов не должно быть! Я скажу тебе, как отвечать, я скажу тебе, как с бабами быть, ты же ничего не знаешь!
Митя протянул отцу открытую переписку.
– «Скучаю…», «Митенька…» Ну все ясно… Эх, сына, сына! А говоришь, ничего не было! Да привязать она тебя хочет, разве не ясно! Свободы лишить! Чтобы ни одна больше к тебе не подошла! А тебе это надо? Тебе не постоянная женщина нужна, а поклонницы, разве ты не понимаешь? Тебе нужно, чтобы тебе поклонялись, а не время твое драгоценное на себя тратили! Одно дело – ты встал на ролики, взял книжку, прокатился по Москве – на тебя все смотрят, ты свободный, красивый, одинокий, загадочный, сидишь в парке, читаешь Ремарка, Булгакова… Бабы, девки крутятся вокруг тебя, крутятся, то задом, то передом – себя предлагают… А совсем другое дело – это ты с одной из них за ручку идешь! Понимаешь?
Митя неуверенно кивнул. Филипп стукнул его по шее, так, что Митя ткнулся носом в тарелку.
– Кивает он мне! Что?! Ты хочешь, чтобы тобой больше никто не интересовался? Ты хочешь, чтобы она тебя подмяла под себя? Да тем более, такая шикарная девка! Да, я вижу прекрасно, из-за чего ты бесишься, сына! Вижу! Шикарная, отрицать не буду! Ешь и слушай меня, что ты застыл? А зачем тебе шикарная? Тебе нужна такая, которая воду будет с твоих ног пить, а эта – точно не будет! У этой ты в подметалах будешь ходить, тридцать вторым номером причем! Ты думаешь, ты у нее один? Ты думаешь, других дураков нет?
– Нет, – как можно тверже постарался сказать Митя.
– Что – нет? – Филипп стал надвигаться на сына, тяжело дыша. Не понимает! Что с ним делать? Слов сын не понимает, бить, только бить, каждый день, только так что-то может услышать…
– Других нет, – ответил Митя, не отводя глаз, выдерживая отцовский бешеный взгляд. А будь что будет. Хуже уже не будет.
– Сына, сына… Не боишься батю, смелый… – Филипп неожиданно обнял сына, привалил к себе. – Эх, маленький ты у меня еще, наивный… А девки, они раньше развиваются. Да ты и не узнаешь никогда, пока она тебе не скажет – давай анализы иди сдавай, а то я не знаю, от кого беременная.
– Батя… – Митя аж подавился кашей.
– Не батя! Ты – маленький еще. Сколько раз ты ее… Говори! Говори отцу все! Ну! – Филипп взял Митю за шею.
– Нисколько, батя… – выдавил из себя Митя.
– А почему? Растерялся? Не смог?
– Батя… – Митя почувствовал, что слезы подступают к глазам. – Ну, не надо, прошу тебя…
– А-а-а… – засмеялся Филипп. – Не дала! Ясно! Моему сыну отказала! И что, ты с ней после этого – как? Ползал вокруг нее, просил, да?
– Батя… – Митя опустил голову.
Филипп рывком вздернул его лицо.
– Эт-то что такое? Ты что это, не мужик? Ну-ка… – Он сгреб Митино лицо ладонью, смял его, оттолкнул голову.
Митя слегка стукнулся об стенку, около которой сидел.
– Значит, так, сына. Скажу тебе, что делать, чтобы она побежала за тобой. Я же вижу – тебе именно это и нужно. Тебе не нужны мои слова о тысячах поклонниц. Я, сына, человек проницательный и тонкий. Я тебя вижу насквозь. Чувствую, что тебе надо. Нужна тебе она? Хорошо! Я – всегда за тебя. Я давить не буду! Я научу, как сделать, чтобы она была твоей и навсегда. Тебе же это нужно, правда?
Митя недоверчиво посмотрел на отца.
– Что ты? Что? Не веришь? Эх, сына, сына… – У Филиппа тоже намокли глаза. – Когда я что делал тебе во зло? Я ведь живу ради тебя, ты знаешь. У меня… у меня вообще в жизни больше ничего нет, кроме тебя… Мать да ты…
– Батя, я верю… – Мите стало неловко от собственных сомнений. Как он мог подумать, что отец – против него. Отец – самый близкий, самый лучший, отец его любит любым, хочет ему счастья, прокладывает ему дорогу в жизни, указывает путь…
– Вот слушай. Что сказал Пушкин, помнишь? «Чем меньше мы ее…, тем больше она нам…» – Филипп громко захохотал. – Ну, ты в курсе. А если серьезно, баб не надо любить, их надо по углам расшвыривать, тогда они за тобой бежать будут. А с такой штучкой, как эта Теплакова…
Митя удивленно посмотрел на отца. Фамилию знает… Обычно отец витает в эмпиреях, все больше по философии, путает имена, а тут…
– Да, да, сына! Я все знаю, все помню, я не просто так говорю. С такой штучкой нужен особый подход. А ты сделай вид, что она тебе совсем не нужна, понимаешь? Я не буду больше говорить тебе о том, что она мешает тебе готовиться, отвлекает твои мысли, забирает твою энергию. Я не буду тебя убеждать, что без нее у тебя дела бы шли гораздо быстрее. У тебя открыт канал, вот здесь, – Филипп ткнул пальцем Мите в лоб. – Еще вот здесь, – ткнул пальцем в грудь. – Ну и… – он легонько щелкнул его по штанам ниже пояса, – про это я уже и не говорю. Всё может сюда уйти, вся твоя сила вообще.
Митя внимательно слушал отца, молчал, сопел. Слезы в глазах высохли.
– Но! Я, сына, об этом тебе не говорю. Я говорю о другом. Хочешь ее добиться?
– Не знаю уже…
– Хочешь, хочешь! Я – вижу! Я – знаю! Я своего сына чувствую! На энергетическом уровне все ловлю! Так вот. Будь с ней высокомерен, холоден, равнодушен. Это действует только так. На раз-два-три. Помаринуй ее так недельку-другую, а потом подступись к ней…
– А если она обидится, батя?
– Она? Да никогда! Только больше любить будет! Чем больше будет страдать, тем больше любить!
Митя с сомнением ковырял кашу.
– Давай-давай, доедай, трамбуй, если не лезет! И еще, знаешь что, сына? А на хрена тебе эта Эля Теплакова? Что она тебе сдалась? Буржуйка, да еще и красавица! Я же тебе уже говорил: мантию за ней носить – ты слишком хорош. Ты идешь по улице – ни одна тебя не пропускает, все бабы оборачиваются, и молодые, и старые…
Митя кивнул, вспомнив Марину Тимофеевну, и Ольгу Ивановну, и школьную учительницу музыки, и девчонок, которые ставили лайки под фотографиями после Юрмалы. Эля выложила несколько фотографий, скромных, не селфи в обнимку, которых они наснимали вдоволь в последнюю короткую ночь и утро, нет. Обычные фотографии – Митя на море, Митя в ресторане, Митя с виолончелью перед конкурсом. Он сначала рассердился – зачем это? Он себя не любит на фотографиях. Но как пошли лайки, как девочки начали комментировать его фотографии, он обрадовался и одну поставил себе на страничку. Приятно, когда ты нравишься даже незнакомым девочкам. К Эле это не имеет отношения. Просто… приятно.
– Вот, вижу, задумался. Оно и есть. Тебе нужна девка попроще, чтобы ей и в морду при случае можно было дать, делать с ней все, что хочешь. Скажу тебе потом, научу уж, ладно, так и быть, парни тебе такого не расскажут… Малой еще пока ты у меня, не все можно тебе сказать… Не спеши, придет это. Побудь еще малым-то, Митяй! Будут у тебя бабы и так, и наперекосяк, и вверх ногами, и по двое, и по трое! А как ты думал? Мужик ты будешь крепкий, весь в меня!
Митя с тоской смотрел на тарелку, на которой осталась ложка остывшей, пресной каши. Если он ее съест, его вытошнит. Если не съест – тоже вытошнит, от таких разговоров. Почему-то от отцовских слов его некоторое время назад начало мутить.
