Эдуард Юрченко - Сказка для взрослых
– Расклад, в общем, не шибко сложный: нам надо довести хитроплета до белого каления, да так, чтобы у него крышу сорвало.
– Так вроде все и так удалось…
– Все, да не все. Это еще не белое каление. Занервничал – это хорошо, но мне надо, чтобы он трещал по швам от злости…
– А не боишься? Шакал – он очень влиятельный, злопамятный и коварный.
– Боюсь, но без этого у меня ничегошеньки не выйдет, ибо ежели эта скотина усомнится хоть на желудь в серьезности моих намерений сбросить его с престола, он нам быстро покажет кузькину мать.
– Чего покажет?
– Кузькину мать.
– Что это – «кузькина мать»?
– Не знаю, люди так говорят. И я так понимаю, если показать кузькину мать, то это как-то не совсем хорошо для них, для людей.
– С кузькой не поняла, но смысл, кажется, уловила: тебе, чтобы торговаться с хитроплетом, надо, чтобы он во всю эту хрень поверил по-настоящему, до дрожи в коленках, до глаз, как у меня, и до адреналина под хвостом!
– Точно, молодца пернатая, – выпалил кот, радуясь, что сова все ответы за него придумала. Уж очень тяжело ему было с совой-то тягаться, ибо и думали, и действовали зверьки абсолютно одинаково. Порода, знаете ли.
– И что прикажешь делать дальше? – развела крыльями пернатая.
– А что хочешь – то и делай, но только при любой возможности подзуживай хитроплета, страсти нагнетай, чтобы скотина спала плохо, нервничала и постоянно пребывала в состоянии повышенной агрессии.
– Ой, порвет он тебя, ой порвет, – запричитала пернатая.
– Не порвет, – уверенно ответил кот. – Любая злящаяся скотина не способна мыслить трезво, и все ее взбешенное естество занимает только одна мысль о мести. Соответственно, животная, находящаяся в подобном состоянии, совершает одну ошибку за другой – на что, собственно, я и рассчитываю.
– Ну, ты котик уже большой, вот сам и решай, чего тебе делать… Я обещала подыграть – подыграю, но, только, чур – два условия…
– Было же одно? Мне – шишки, тебе – болото. Что ты еще придумала?
– Вот если тебя шакал рвать начнет, а он, чет мне кажется, обязательно тебя рвать начнет, то ты уж обо мне ни мяу, ни полмяу… Лады?
– Не вопрос.
– Ну и пунктик с болотом – так и остается открытым.
– Само собой, обижаешь.
– Ну, так чего же мне еще необходимо отчебучить, чтобы шакала довесть?
– А давай-ка ты ему скажешь, что кабаны начали мигрировать по лесу, равномерно распределяясь по всем подконтрольным ему территориям. И еще – что какой-то неизвестный тебе план придумали кот и кабаний вожак.
– Да не вопрос, сделаю… Мне шакала самой злить нравится.
– И еще, хотел тебя попросить маякнуть мне, когда скотина спустит с цепи волков…
– Так он их по-любому спустит… И что тебе от этого?
– Попробую схорониться, чтобы под раздачу не попасть. А то ведь я – скотина неповоротливая, грузная и медленная. Боюсь, не успею ретироваться, на беду себе и на радость хитроплету.
– Договорились, полосатый… И не забывай о болоте…
– Я же пообещал… А мое слово… Ну, сдержу я его, в общем…
– Ладно, бывай, лохматый – не отсвечивай. Чеши себе по-быстрому пока нас тут не срисовали шакальи прихлебаи.
Назад котяра вернулся в приподнятом настроении, также тихо, как и испарился.
Однако во всем этом спектакле присутствовал еще один герой, благодаря которому разговор совы с полосатым матрацем стал известен шакалу. И это был соловей-разбойник.
Скотина всегда была подлой, наглой и беспринципной, а еще – лживой до безобразия и трусливой до заикания. Описанные качества никогда не задевали струн совести обладателя сих красочных эпитетов, по причине отсутствия этих самых струн даже в чисто гипотетическом измерении. Животная совмещала в себе все известные в лесу пороки, при этом нисколько не гнушалась испробовать чего-то новенького, как то: нетрадиционную ориентацию, подглядывание, подслушивание и прочие веяния. Мерилом всего в тщедушном мозгу соловья-разбойника были шишки, за которые эта скотина готова была продать даже собственную мать, которой, к его глубокому сожалению, никто не интересовался.
Так и в этот раз: получив от старого шакала предложение шпионить за совой, соловей-разбойник охотно его принял. Одним словом, старый шакал узнал о договоренностях совы с котом слово в слово.
Кознеплет обрадовался, но не стал показывать этого окружающим, особенно лешему и медведю. Скотина решила, как всегда, достать этот козырь в самую последнюю очередь. Жизнь, проведенная в интригах подсказывала проходимцу, как использовать появившийся шанс. Более того, он прекрасно понимал, что мозги кота, не раз обводившие его, кознеплета, вокруг пальца, смогут, при необходимости, оставить в дураках не только самого великого инквизитора, но и все его шакалье окружение.Между тем, на родине зверушек все-таки состоялись долгожданные выборы в лесные представители. Долгожданными они были по нескольким причинам: во-первых, лесных обитателей вконец достала трескотня каркающего сообщества, изливающая потоки вонючего вранья на уши разуверившихся во всем зверушек; во-вторых, зверье втайне надеялось хоть на какие-то перемены (глядишь, кто-то из конкурентов придушит кого по-тихому, или порвет по-громкому); в-третьих, немалое количество травоядных мечтало увеличить индивидуальное шишечное состояние, продавая собственные голоса, причем голоса лесные обитатели умудрялись продавать по нескольку раз – сразу всем политическим силам, принимающим участие в предвыборной гонке, а потом тупо забивали на обещания и не принимали участия в волеизъявлении. Таким было и это чудо демократии, построенное на руинах веры зверья в сказочную справедливость. Надо сказать, демократия в нашем случае тоже была сказочной. Кстати, в мире людей даже умные с виду представители их человеческого рода почему-то слепо верят во всю эту сказочную чушь о справедливости государственного устройства.
Итак, выборы закончились, голоса пересчитали, немного подумали, еще раз пересчитали, а затем, вне зависимости от полученного результата, огласили команду победителей. Зверье визжало, ругалось, но до лапоприкладства так дело и не дошло. Конечно, сюда бы нерпу – тогда бы бегемот точно узнал, почем фунт лиха, отмерянный знатной скандалисткой… Она бы ему живо устроила классическую революционную ситуацию с неспособностью верхов и нежеланием низов, но места не столь отдаленные, где нерпа типа отбывала наказание, находились под бдительной охраной легавых псов, а потому попасть туда оказалось намного легче, нежели оттуда выпасть. От безысходности нерпа тупо выла на небо в клетку, и изливала желчь на окружающих. Она была буйной скотиной, что по определению делало ее настоящим вожаком, но данное качество хорошо только для военного времени, и потому старый шакал до поры до времени предпочитал держать этот вулкан энергии подальше от глаз звериных.
С к а з о ч н и к: Почему-то на ум пришли строки Высоцкого: «настоящих буйных мало – вот и нету вожаков»… Помните? Была такая песенка, о психушке и бермудском треугольнике…
Белка Повторюха в лесной парламент не попала. Бегун за апельсином и Шут гороховый, привлеченные к ее предвыборной кампании, стали объектами насмешек и главными героями придумываемых зверьем анекдотов. Но зато партия «Укус», возглавляемая некогда известным драчуном бычьей породы, умудрилась не только набрать достаточное количество голосов для прохода в лесной парламент, но и занять третье место в рейтинге борцов за власть. Объединение «Кабанья свобода» также проскочило в лесной парламент, набрав немало голосов избирателей. Больше всех, как и следовало ожидать, набрала партия бегемота, ну, то есть медведя, по причине чего косолапый три дня кряду находился в укушанном медом состоянии. Вторым в партийном списке был леший. Скотина столько начудила в экономике того, чем управляла, что единственным ее желанием было спрыгнуть с занимаемой должности в ряды лесных представителей, отсидевшись до поры до времени среди крикунов, чтобы избежать печальной нерпиной участи. А между тем проблемы в лесу росли быстрее, чем бегемот со своим окружением нагуливал жирок. Причем жрать они привыкли много, а шишек на их шалости становилось в лесу все меньше. Тогда бегемот с лешим решили после выборов обложить живность новым оброком с тем, чтобы следующие несколько лет жировать, ни в чем себе не отказывая. В общем, как у классика: цирк закончился, а клоуны остались. Теперь зверью оставалось просто сидеть и ждать, когда прорвавшиеся в парламент звери променяют свои эфемерные предвыборные обещания на абсолютно реальные кедровые шишки, забыв на пяток лет о тех, кто их, собственно, выбрал.
С к а з о ч н и к: В мире зверей, во многом так сильно похожем на наш, человеческий, пороки являются одной из основных движущих сил: жадность толкает существо к воровству, похотливость к разврату, а гордыня к публичности. Алчность же объединяет три перечисленных порока воедино, толкая уже инфицированную особь во все тяжкие, а именно – в круговорот политической борьбы. Слава и безнаказанность кружат голову, а не на шутку разыгравшиеся амбиции поднимают приземленных во всех отношениях существ до уровня третьего неба, позволяя питекантропам ощутить себя центром вселенной. И дальше бы к психиатру, но достигшие таких высот в медицинских советах не нуждаются по определению. От чего в итоге имеем три диагноза на двух политиков и удивительно «широкую» возможность электорального выбора между тихошизанутыми упырями, изо всех сил удерживающими власть, и буйнопомешанными оппозиционерами, стремящимися вышеупомянутую власть у первой категории пациентов клиники Павлова отобрать…
Вот я завернул… Да, путано… Да, непонятно… Зато как звучит!
