Людмила Петрушевская - Санаториум (сборник)
ВАДИМ. Она моя дочь.
МИЛА. Да она не похожа на тебя! Глаза большие и кудрявая.
ВАДИМ. Она похожа на мою маму покойную, просто вылитая. И на бабку с той стороны, фотография сохранилась. Когда она родилась, мама просто заплакала. Это я, сказала.
МИЛА. Вызови ее на генетический анализ, увидишь, она не пойдет.
ВАДИМ. Она просто обидится.
МИЛА. У нее и фамилия не твоя!
ВАДИМ. Я ее удочерил в шесть месяцев, но Ангелина ей оставила свою фамилию. А отчество и так было мое. Хотя какое тебе до этого дело? До нашей семьи? Ты посторонний человек!
МИЛА. Я кончаю с собой. Я повешусь сейчас в лесу.
ВАДИМ. Веревки нет.
Мила хватает нож со стола, лезет на стул, срезает бельевую веревку, летит к другому гвоздю, срезает и там.
Не устраивай тут демонстраций. Я тебе не верю.
ЛИНА. Действительно, Вадик, увези ты ее. Ты один можешь с ней справиться. Сегодня суббота, скорую вызвали в Трухановку, как обычно. Будет поножовщина. Повиснет она, тебе на всю жизнь кара.
МИЛА. Она понимает меня как никто! Вадим, солнце моей жизни! Ты должен быть со мной! Никто тебя не оближет как я, все эти проститутки молодые, которые вокруг тебя вертятся, они же трипперные! Таньке четырнадцать лет, ты ведь за нее сядешь или жениться придется! Она говорит, что студентка, а сама в девятом классе учится! Рост сто восемьдесят, кто поверит! Да я тебя первая посажу за педофилию!
ВАДИМ. При чем здесь Танька?
МИЛА. Она дразнит тебя, смеется над тобой. А я тебя хочу. Я расстегиваю твои пуговицы, верхнюю, среднюю, нижнюю…
ВАДИМ. Кончай с этим!
МИЛА. Это ты кончай. Я становлюсь перед тобой на колени, тяну на себя твою молнию… и он мой!
ВАДИМ. Аруд! Синктаз!
ДАША. Перевожу: дура, заткнись.
МИЛА. Он мой, этот синий отросток… Йовт нехр йыляв!
ДАША. Перевожу: твой вялый хрен.
ВАДИМ. Ну просто мочи уже нет, задолбала.
Хватает Милу за шею и уводит вон из дому.
Пауза.
ЛИНА. О-ооо.
ДАША. О-ооо.
ЛИНА. Как ты себя чувствуешь? Сидела у Николки всю ночь? Можно там хоть было прикорнуть?
ДАША. Нет.
ЛИНА. Лиза там на ночь осталась?
ДАША. Ну да. Завтра я буду дежурить ночью. Обещали круглосуточный пропуск дать.
ЛИНА. Ты счастлива?
ДАША. Я? Надо бы. Но не могу.
ЛИНА. Ты знаешь, а я невыносимо счастлива. Тебя не было, мы с твоей Лизой тут вечерами болтали… И иногда Митя приходил на огонек. И такое счастье вдруг меня охватило! Я встаю утром, бегу принимать ледяной душ и пою! Я люблю, оказывается!
ДАША. Ну и дура.
ЛИНА. Да. Принцесса без тебя родила, какие прекрасные котята! Ветеринара даже не приглашали. Да и не на что. Если вот наберем заказов с предоплатой на голых котят, тогда заработаем. Вся надежда на них. Котенок стоит до тысячи евро! Митя мне помогал с Принцессой, когда она рожала, у них же с матерью козы. Это опыт. Он понимает. Сидели мы с Митей нашим над котятами и чуть не плакали… Да зачем ветеринар, кошка сама себе акушер, она родит и что надо откусит и съест, все вылижет, котят куда надо прислонит… И ни врач и никто ей не нужен. Она сама все сможет. А если не сможет, то умрет, как и мы.
ДАША. Не имеет права, у нее дети.
ЛИНА. Мы же с тобой умерли.
ДАША. Да, мы умерли.
ЛИНА. У меня подруга была, Наташа Моно-стерео… Молодая совсем… Она тоже мне и всем остальным сказала: «Не имею права умереть, у меня сын. Буду бороться, я все прочла, всю литературу, я в курсе всего, встречаю опасность с открытым лицом». Ну вот, полгода боролась, четыре операции, схоронили.
ДАША А почему Моно-стерео?
ЛИНА. Мона-стырева. Она была поэт. Когда она узнала свой диагноз, то написала что-то в таком роде: «Прогуляла я свою тушку, а какая тушка была». Ну там, вместо прогуляла, другое слово. Вот это настоящая поэма конца. Я думала: по сравнению с ее судьбой моя судьба просто счастье, как же я этого не замечала? Я счастлива, ты понимаешь? И ты счастлива! Новая жизнь!
ДАША. Да. Это надо посчитать… Сколько у меня новых жизней уже было. Было девство, отрочество, юность. Раз. Девство кончилось, началась та дурацкая любовь и дочь Лиза… Чуть не умерла, два. Три – это эта дурацкая любовь, муж Игорь, опять ходка на тот свет. И четыре… Николка. Четвертая жизнь у меня.
ЛИНА. Почитать тебе мои стихи?
ДАША. Знаешь, потом, что-то сейчас о любви не в силах… Любовь – это генетически предопределенное безумие организма с целью засунуть сперматозоид в матку! Всё.
ЛИНА. Митя привез мне в дурдом банку трехлитровую морковного сока, сам выжал. Зачем это мне, Митек, да еще три литра? У нас же своя морковка растет. Говорит, мои купили большую соковыжималку, это я тебе привез, у соковыжималки был тренировочный полет. Он в армии на аэродроме служил. Он сказал своим матери, бабке и сестрам, что первые три литра пить нельзя. Они поверили. Каждому его слову верят. А мне не верят ни на грош. Зачем он к ей ходит? К старой бабе? Подозревают. Пущай она банку воротит. Он потом за банкой приезжал.
ДАША. Хозяин растет.
ЛИНА. А я банку как раз Вероничке отдала вместе с соком, когда она ко мне приехала туда. Это же у них круговорот банок в природе. Это их запасы на зиму, в банках! Они этим всю зиму питаются! Митю все его бабы уговаривают вставать на работу в Москве, есть место охранника. Но он не хочет. Возился тут с котятами.
ДАША. Вряд ли твой любимый Вадим ему заплатит. А как Вероничка, удивилась, что ты в психушке?
ЛИНА. Да нет, озабочена была. Взрослая уже. Сидят там вдвоем с мужем, как попугайчики на палочке, денег нету. Я приехала из больницы, повезла им всего что нарвала в огороде. Вероника мне тихо говорит, он колбасу любит, а я говорю, у меня в огороде она не растет…
ДАША (без выражения). Шел бы он работать, вагоны разгружать.
ЛИНА. Знаешь, я в их жизнь не лезу. Он музыкант, композитор и поэт.
ДАША (без интереса). А свадьбу когда планируют?
ЛИНА. Я не спрашиваю.
ДАША. Оп-па.
ЛИНА. Пока нас не было, у Алика этого бригадира (показывает на боковую дверь) опять проблемы, они же ушли отсюда и опять построили себе шалаш по ту сторону дороги, и тогда его сын от них смылся, перебрался в деревню к местной девушке и сказал, что домой к детям в горы не вернется. Эта девушка тут, она вроде опять беременна. И вроде первый ребенок тоже его сын. Ну та, которой шестнадцать лет. Оказывается, он с ней живет с ее четырнадцати лет. Он боялся, что его посадят за несовершеннолетнюю, и не признавался. Ты ее помнишь?
Даша качает головой.
Она к нему с коляской приходила. Они долго в душе торчали. (Смеется.) Я стояла ждала перед душем с веревкой и с мылом… Они мокрые выскочили, когда эти приехали меня забирать… Ну я тебе рассказывала. Вот, почитай мои стихи. (Протягивает Даше тетрадку.) Стихи у меня так и ползут на бумагу.
ДАША (читая). Как редактор отдела культуры, который беспощадно не врет авторам никогда, не могу не сказать, что стихи у тебя (пауза) лучше не бывает.
ЛИНА. Да ладно… Ты просто ко мне добра.
ДАША Я не добра ни в коем случае. Что мне за радость врать? И потому я должна отметить, что стихи у тебя не в рифму. И это сейчас самое оно. Верлибр.
ЛИНА. Да ладно… Спасибо.
Звонок.
Алло! Кошкин дом два. А! Да. Да. Ну. А… Какое? Так. Ты приняла все? Ну подожди еще… Хватит! Не надо… каждые полчаса не надо! Только на ночь! Ну что делать… Сейчас приехать не могу. Мам, у меня совещание, люди сидят, созвон! Свяжись с Ольгой Петровной… А. Ну пока. Ну вот…
ДАША. Больница эта… Врачи замотанные, всем некогда. Санитарок нет, в сортир не войдешь… Сестрички молоденькие… Одна мне сказала: «Я раньше, после училища, работала в детской онкологии. И ничего. Но когда свой родился, не смогла, сюда в простую детскую больницу перешла».
ЛИНА. Ты чаю выпей. Вид у тебя…
ДАША. Да ладно, какой там вид. Три дня просиди в этой больнице… Будет у тебя вид. Я как тот всадник без головы.
ЛИНА. Но все-таки ты понимаешь, что ты счастлива? Нет?
ДАША. Счастье – минутное ощущение. А когда человек долго счастлив, значит, он сошел с ума.
ЛИНА. Да. Мне так хорошо, как никогда не было. Я… Я влюблена по уши. Ловлю я взгляд твой нежный.
ДАША. Лина, очнись.
ЛИНА. Знаешь, а я так давно не видела нежного взгляда. Много лет. Ой, со школы… Женя в пятом классе с первой парты оборачивался и на меня смотрел. А потом взгляды были уже другие… Да.
ДАША. Хватит.
ЛИНА. Слушай… Это… Это как ожог, помнишь? Когда ты замечаешь нежный взгляд, направленный на тебя.
ДАША. Да какой там ожог, ну ты подумай, Лина! Прямо ты совсем.
ЛИНА. Совсем. Но и ты совсем. Нельзя так.
ДАША.Ты не думай, что я мужиков не люблю, очень даже люблю, и у меня друзья лучшие именно мужчины. С ними и поговорить интересно, и посмеяться, и пококетничать, и переспать, конечно, и ради них этот повышенный тонус, и боевой раскрас как у племени банту… И походочка, и прикид, но! Я больше не позволю этой дружбе превратиться в любовь. Всё. Но пасаран.
