Ильдар Абузяров - ХУШ. Роман одной недели

Оставался один только нерешенный вопрос. Кто виновник, а кто жертва всей этой истории? Кто выживет и попадет в рай, а кто погибнет и сгинет в этом аду? Все в этом мире началось великим взрывом, все им и закончится, схлопнувшись огненными крыльями в один прекрасный момент в большом зале отеля «Эльбрус» в Петербурге. Можно ли предугадать исход боя при такой концентрации множества выстрелов пуль-точек-бабочек, каждая из которых представляет определенное состояние космоса? И может ли взмах крыльев бабочки в Северной Африке привести к буре в Северной Пальмире? Будет ли импульс от удара крыльями усиливаться, пока не вызовет смерч? И могут ли в мире, где все так взаимосвязано, совершенно незначительные возмущения опрокинуть любую систему в полный хаос?

В тот или иной момент времени планета развернет крылья-полушария всего лишь на одну сотую градуса больше или меньше в какой-нибудь точке, и циклон разразится здесь, а не там. Не так ли говорил Анри Пуанкаре еще до того, как Эдвард Лоренцо показал «чувствительность системы» к начальным условиям? К начальным условиям нереализованной любви, в нашем случае, когда «эффект бабочки» приводит к хаосу, где не может быть ни победителей, ни побежденных.

Эпилог

Доброе утро, страна

А утром в одиннадцатом часу, что слишком рано, меня разбудил – БАМ-БУХ! – не вкрадчивый мышиный звонок, а слоновий топот и барабанный бой в дверь. Секунду спустя я сидел на кровати и ничего не понимал – кто это так настойчиво ломится ко мне? Яумуль Ахад. Воскресенье первый день, так говорят арабы. Ибо Всевышний создал этот мир за шесть дней. Я знаю, что в воскресенье Он не отдыхал, потому что не знает усталости. Более того он сам создатель времени и пространства. По отношению к нему нет ни вчера, ни завтра. И ему нельзя приписывать человеческих качеств – мол, он расслабился. С этими мыслями я сидел на кровати, обхватив голову руками, чувствуя: мне тоже не удастся отдохнуть.

«Боже мой, – подумал я, – сколько же я спал? Уже саммит вовсю идет. Уже пол-одиннадцатого. Есть те, кто встает в восемь и работает строго до шести. Я не из них».

Стук и трезвон не утихали ни на миг. Подойдя к двери и взглянув в глазок, я понял, что смотреть в него небезопасно, как, видимо, и в подзорную трубу. С той стороны, на площадке, стоял Федор Сергеевич Бабенко. Да не один, а с автоматчиками-спецназовцами и суровыми дядьками в штатском. Целая лестничная клетка.

– Неужели началась война или всемирный потоп? – ругался я, распахивая дверь и запахивая халат. Видимо, действительно потоп. Перед моим лицом разверзшейся волной сверкнуло удостоверение сотрудника ФСБ, и толпа незнакомых мне людей хлынула в квартиру, в миг запрудив все комнаты.

– Что случилось? – спросил я, но был вежливо отодвинут в сторону.

– Захват здания, – сказал один из цепочки входящих. – Извините, но мы по законам чрезвычайного положения вынуждены временно конфисковать вашу квартиру. Здесь будут располагаться наш наблюдательный пункт и штаб.

– В чем дело, какой штаб?

– Ваши окна как раз напротив Большого зала отеля, – сказал ФСБ. – Экстренная ситуация. У вас есть полчаса, чтобы одеться и взять самое необходимое… Вас отвезут в номер гостиницы, который мы забронировали и оплатили.

– Что случилось, – не понимал я, – в конце концов кто-нибудь мне объяснит?

– Теракт, папаша, теракт, – похлопал меня по плечу молодой парень в штатском, которого, как выяснилось вскоре, звали Васей. – Ну и детишки сейчас пошли, совсем оборзели и страх потеряли!

– А, понятно, – кивнул я, еще до конца не осознав, что произошло, и сразу не узрев мистического совпадения.

«Но там же Аля! – вдруг дошло до меня. – И, возможно, Мурад!»

– Неизвестные террористы, подростки захватили участников конгресса, – пояснил мне агент 008. Все же мы были знакомы.

– Но зачем? Каковы их требования?!

– Пока ничего неизвестно. Но, кажется, они требуют переписать коммюнике о помощи странам третьего мира и увеличить эту помощь в сотни раз – это их основное требование.

«Что за глупость? – подумал я. – Зачем им это надо? Раньше, захватывая заложников, требовали мешок денег для себя и самолет». А сам почему-то схватил кусок мешковины и начал стряхивать хлебные крохи со стола и подоконника. Ужасно неудобно, когда кто-то врывается в твою квартиру, а там не прибрано. И нужно срочно навести хоть какой-то порядок.

– А это что? – остановил мою руку человек в штатском прямо у валяющегося на столе бэйджика, позволяющего пройти в гостиницу: я там иногда обедал. Он, видимо, решил, что я суечусь специально, пытаясь замести следы.

– Пропуск, – спокойно ответил я.

– Откуда он у вас? – с подозрением зыркнул на меня один из сотрудников ФСБ.

– Хозяин гостиницы – мой свояк.

– Вы не будете возражать, если мы пока попользуемся вашими бытовыми приборами? – подоспел с вопросом Федор Сергеевич. – Чайником, Интернетом, кофеваркой и телефоном. Все, разумеется, потом будет оплачено.

И только, когда я уже был выведен на улицу и посажен в служебную машину, до меня дошло: моя квартира никакой не штаб, а снайперская точка. Из моей квартиры будут целиться в детей, и я, стряхивая крошки с подоконника, как бы готовил место для кукушки. Ужасно стыдно.

Кукушка, кукушка, может ли человек разрушить за неделю или один выходной то, что Всевышний создал за шесть дней? Я боялся, что меня, возможно, уже не выпустят из «забронированного номера». Стоит им открыть мой компьютер и увидеть мои тексты, они могут принять меня за организатора теракта, за тайного меддаха, за скрытого имама, и пожизненно усадить в тюрьму.

Из работавшего в машине радиоприемника вслед за песней «А утром их заберет ангел-самолет» на музыкальной развлекательной волне раздались тревожные позывные, и в экстренных новостях ведущая рассказала, что террористы, захватившие здание гостиницы, заявили, что они мстят взрослому миру за «Норд-ост» и Беслан и что уже есть первые жертвы. Но пока неизвестно, кто и сколько.

– Какой ужас! – Я попросил высадить меня на проспекте. На свежем воздухе голова лучше работает. Только тут до меня дошло мистическое совпадение. Это же я писал роман о подростках, собиравшихся захватить гостиницу «Эльбрус». Это в моих текстах как раз идет речь о нападении на президентов в том самом отеле.

«Как же так получилось, что мой вымысел вдруг оказался реальностью? А может, мои герои просто вышли из повиновения своему автору-демиургу? – лезут мне в голову довольно банальные мысли. – Как там бывает в процессе написания романа? Примерно до середины ты тащишь роман, придумываешь персонажей и их характеры, а потом в какой-то момент роман начинает вести, везти и волочить тебя самого на пузе, даже если ты упираешься ногами и руками. С середины романа уже твои герои управляют тобой, берут тебя в заложники. Потому что все в этом мире взаимосвязано. Потому что Бог присутствует в каждую секунду в каждой точке. И мой Ирек влияет на меня не меньше, чем я на него.

И то, что я собирался писать совсем другой финал, хотел дать своим ребятам шанс на спасение, ничего уже не значит. Они сделали свой выбор. И сделали его вполне осознанно в соответствии с заложенными в них характерами и взглядами.

А может, все дело в том, что где-нибудь в темных закоулках моей души жил этот несчастный террорист Ирек, герой-одиночка, который получил шанс и вышел на страницы романа, вырвался из подсознания и стал бесчинствовать. Он олицетворяет мою вторую, скрытую, сущность, мои низменные инстинкты, мое стремление к свободе без ответственности. Но не бывает абсолютной свободы, как не бывает свободы без ответственности, к чему так стремятся асоциальные писатели вроде меня».

Оглушенный происходящим, я зашел в гипермаркет, в отдел бытовой техники. Я смотрел на сотни экранов, показывающих одно и то же: щуплых мальчишек-подростков, делающих перед камерами заявление, – словно я находился не в салоне, а в каком-то штабе или операторской. Человек восемь или девять: кто-то сидел, кто-то стоял за стульями, как на групповом фото. Только их лица были спрятаны под черными масками с прорезями для глаз и губ. В руках они держали автоматы, а один, стоя на колене, распростер перед собой знамя с надписью «ХУШ». Губы сидевшего в центре шевелились чаще. Время от времени начинали синхронно шевелиться губы всех остальных. Я не слышал, о чем поет этот молчаливый хор, потому что звук в пустом зале салона был выключен, что мне очень напомнило заключительную сцену оперы «Мадам Баттерфляй».

Заявление подростков прервали кадры, снятые в гостинице и возле нее. Информационно-новостные каналы мира отменили развлекательные программы и не показывали других передач, кроме прямой картинки с неудавшегося саммита. Казалось, весь мир в эти минуты был настроен на одну волну, а репортаж с места события ведет тайный имам, засевший у меня в душе.