Михаил Веллер - О Дикий Запад!
Анархист, уходя последним, с мешком, от порога:
– Простите за беспокойство! – снимает шляпу. – Но бедным мальчикам так хотелось на праздник… И взываю к вашему милосердию: не обращайтесь к полиции – зачем множить число вдов и сирот.
Плакат с портретом парня: 20 000 за живого или мертвого.
Кабинет полковника:
– Бездельник! Олух! – Он срывает петлицы и шевроны с сержанта. – Вон!! – И машинально трогает, держатся ли на плечах его собственные эполеты, отстреленные накануне.
Сержант один у себя: бьет по лицу парня на плакате и трясет ушибленный кулак: «Ну погоди, сука!» Коля пальцы иглой, со зверской рожей неуклюже пришивает шевроны толстенной бечевкой, пробуя на прочность.
Парень, лежа при свече в палатке, прислушивается: голос дочери хозяина:
– Неужели ты забыл, что обещал мне?..
– Ты хочешь мне что-то напомнить? – вкрадчивая угроза в голосе главаря.
Он и она – стоят под звездами у куста.
– Ты больше не любишь меня?.. И боишься сказать это? Какие все мужчины трусы!
– Кто играет со смертью – не боится ничего, – холодно говорит главарь. – А любовь моя стоит дорого, крошка, ты знаешь.
– Прежде плата тебя устраивала…
– А теперь – нет.
– Вспомни – я все тебе отдала!..
– Спасибо. Если хочешь – возьми обратно. – Он глумится.
– Подлец!
Он звонкой пощечиной валит ее наземь:
– Ну, так тебе понятно, что ты мне надоела, потаскуха?
Она мотает головой:
– Ты?! ты говоришь мне это?.. как ты можешь!..
– Я все могу, пора бы тебе и знать. – Главарь поворачивается, чтобы идти, и натыкается на парня. Тот, глухо:
– Проси у нее прощения.
– Поди прочь!
– Я не повторяю дважды.
– А я повторяю: прочь с моей дороги!
Тяжелая пауза.
– Ты сделал роковую ошибку, – говорит парень и страшным ударом рушит его на траву.
Девушка приходит в себя.
– А, благородный рыцарь! – саркастически. – Священные воспоминания, честь дамы! – Кричит: – Я шлюха, шлюха, шлюха, а не дама! У меня нет чести – такие, как ты, лишили меня ее. И не только ее – права на честь, памяти о чести – ничего у меня нет! Грабители, бандиты, убийцы – будьте вы все прокляты!
Ну что же ты молчишь? А, нечего сказать. Ну, так ударь меня, ведь ты настоящий мужчина – меньше слов, больше дела! Или ты хочешь другого, а? А-а… – начинает расстегивать ремень брюк.
– Замолчи! – он трясет ее за плечи.
– Ну нет, я скажу все! Ты был рабом – а стал убийцей! Раны на твоей спине зажили – раны в душах вдов и сирот, чьих отцов и мужей ты убил, не заживут никогда. Лучше бы отсохли мои руки, ласкавшие тебя в ту ночь – единственную ночь моей жизни, когда я была счастлива… – Она плачет, обессилев. – Иди… убивай и грабь дальше. Жги дома… разоряй фермеров и золотоискателей… ведь ты настоящий мужчина, что тебе закон, он только для слабых, для вдов и сирот, для жалких неудачников, стреляющих не так метко, как ты…
И неси на себе проклятие той, кому ты обязан жизнью и свободой. Ты еще хуже, чем тот. Он был таким всегда, он таков от рождения. А ты захотел стать таким – и стал, превзошел даже его. Ты не забудешь меня даже в аду: на тебе будет моя кровь!..
Покачиваясь, она уходит во тьму. Из сумки на поясе достает маленький никелированный револьвер. И стреляет себе в сердце.
Парень бросается на выстрел, трясет ее – мертва. Он снимает шляпу, закрывает ей глаза и целует в лоб. И неподвижно стоит.
Палатка, свеча, парень подпер виски кулаками. Две бутылки – начатая и уже пустая. Пошатываясь, входит главарь, выпивает:
– Забудем. Я сам виноват.
– Да.
– Если позволил себя ударить, не ударил первый сам – так тебе и надо, плати за глупость!
– Ты совершил роковую ошибку, – угрюмо повторяет парень.
– Э, – главарь небрежно машет. – Приласкаю – она и размякнет.
– Не приласкаешь.
– Что, уже уехала? Хм, горячая душа!
– Уехала.
– Приедет еще.
– Нет.
– Я их всех знаю. Приедет и эта.
– Эта не приедет.
– Что такое?..
– Выйди и посмотри… – парень пьет и с грохотом ставит кружку.
Главарь возвращается спокойный:
– Вот дура. Отцу отвезти? милый подарок, порадуем старика. Да никто из ребят и не захочет тащиться с падалью.
– Ты зря сказал это… – медленно, мрачно говорит парень.
– Ты хочешь сказать, что отвезешь сам? – главарь не понимает смысла его слов.
Парень седлает коня. Заглядывает в палатку:
– И сделай так, чтобы я никогда ничего больше не смог услышать и узнать о тебе, – говорит он главарю.
– Я легко могу это сделать, – главарь поднимает руку с колен (сидит за столом) – в ней наведен кольт. – Покойники ничего не знают и ничего не слышат.
– Так что тебе мешает? – кричит парень.
– Мне ничего не мешает. Я просто не хочу. Езжай.
– Прощай, – говорит парень.
– Мы еще встретимся, – говорит главарь.
Луна над прерией, парень на коне поддерживает перед собой мертвую девушку.
Вносит ее в дом на прииске, опускает на кровать, где одну ночь они любили друг друга. Зажигает в изголовье свечу и, обнажив голову, смотрит, прощаясь.
– Кто здесь? – со свечой и револьвером входит хозяин.
Бросается к дочери. Рыдает. Горько и гневно:
– Это ты убил ее!!
– Я, – тихо говорит парень. – Но раньше ее убил ты. Своей жадностью, своей ложью, своим богатством, ледяной расчетливостью своей души. И меня ты убил…
– Еще нет, но сейчас убью! – Поднимает револьвер, парень легко выбивает его.
– Я мог бы размозжить тебе голову, ничтожная ящерица. Но ты сам размозжишь ее, когда будешь в отчаянии биться ею о стену. Живи теперь, если сможешь. Это твое наказание. Твоя казнь.
Звеня шпорами, медленно выходит.
Хозяин в оцепенении смотрит на дочь. Идет в свою спальню и на коленях молится перед портретом жены. В кладовой берет факел – глаза безумны, седые волосы дыбом, – и обходит дом, поджигая занавесы, шкафы книг, бумаги в кабинете. Комнаты пылают: хозяин стоит на коленях, прижавшись лицом к ногам дочери…
В ночи парень оборачивается в седле: высокое пламя над прииском. Отблески пламени и мука в его глазах:
– Твоя кровь на мне… но она не останется неотомщенной. Я не боюсь крови, но не хочу больше проливать ее. Пусть решит закон.
Мучение и решимость в его лице. Шагом идет конь.
Сержант в белье мочится с крыльца домика, смотрит на луну, сплевывает, зевая входит обратно.
У стола сидит парень, кольт на сержанта:
– Добрый вечер, сержант.
– Что тебе нужно? – тот заикается от страха.
– Наденьте брюки и не трясите челюстью – не люблю, когда что-то мельтешит перед глазами.
Тот одевается, косясь на кольт. «Виски, сэр?» – угодливо кивает на бутылку.
– Твоя рожа вызывает у меня желание выпить воды.
– Воды? – удивляется сержант. – Пожалуйста, – наливает.
– Чтоб справиться с приступом тошноты от твоего вида.
– Ты пришел сказать мне это? – сержант выпил воду, очухался.
– Нет. Я пришел сделать тебя офицером.
– Ты уже назначен к нам полковником? – Сержант овладел собой.
– Бери бумагу. Ручку. Пиши: «Порядки стали строги. Я не могу больше предупреждать вас о действиях полиции. Ваш налет на бал губернатора едва не стоил мне места и чина. Я не могу рисковать за прежние деньги. Или вы удваиваете плату за мои услуги, или я нахожу более щедрых партнеров». Написал? Давай сюда.
– Что теперь будет? – от ужаса под дулом сержант опять ничего не соображает. – Не убивай меня!
– Теперь, – парень прячет листок, – это письмо получит губернатор, если ты не будешь делать то, что я тебе скажу.
– Не надо горячиться, – лебезит сержант.
– Так вот слушай. Ты все равно не поймешь… Но сделаешь то, что я тебе скажу… Дай карту!
Сержант расстилает на столе карту. Парень обводит кружок:
– Банда здесь. К утру твои люди должны быть вот тут, – ставит несколько значков вокруг кружка.
Утро в ущелье. На фоне неба показываются со всех сторон головы солдат.
Стрельба, сражение, разгром. Раненый главарь захвачен живым.
– Может, я и неправ, парень… – тихо говорит он сам с собой. – Но ты обошелся со мной хуже, чем я с тобой…
Сержант торжествующе хохочет ему в лицо.
Колонна тянется из дымящегося ущелья под солнцем дня.
Здание полиции. Парень спешивается у крыльца, швыряет поводья часовым, обомлевшим на фоне его плаката, и четко проходит в кабинет сержанта.
– Добрый день, сэр, – угодливо приподнимается сержант.
– Я свое слово сдержал. А письмо в надежных руках. Если волос упадет с моей головы – то повесят нас вместе. Где деньги?
Сержант угрюмо выкладывает из сейфа на стол гору пачек денег. Парень сгребает их в мешок:
– Здесь только половина. Где еще двадцать тысяч?
– Какие?.. – Сержант растерян. – За что?..
– За МОЮ голову, – жестко говорит парень. – Она тоже оценена в такую сумму, не так ли? Ну, так я имею большее право, чем кто бы то ни было, заработать на собственной голове. Живо!
Сержант выскребает из сейфа все до мелочи:
– Меня сошлют на каторгу за такую растрату!
