Инна Харитонова - Все могу (сборник)
– Марина? Марина Дмитриевна! – Из задумчивости ее вернул окрик начальника.
– Да! Я тоже так считаю. – Марина научилась отвечать на все, даже на неуслышанные вопросы.
– Ты тоже считаешь, что нет политики далекой от реальности? Ты же у нас ответственная за социалку. Твоя полоса так и называется – «Человеческий фактор». И ты так считаешь? Вот! Вот вы посмотрите! Я окажусь прав.
Коллектив загудел:
– Похоже на мантру.
– Или на басню.
– На ораторию.
– Давай я тебя посчитаю, – предложила Анечка. – Вышел месяц из тумана…
– Отстань от тети Марины, – одернула дочку Настя.
Они были сестры. Марина и Настя. Родные и разные. Все с пометкой очень. Очень родные и очень разные. Сейчас было невозможно представить, что когда-то Настя бросила в Марину утюг и разбила сестре бровь.
– Погодки. – Мать даже не разнимала дочек. – У них конкуренция. Что вы хотите? Теперь все дети такие. Вот Шишкины, двойня, брат с сестрой, а в бассейн на разных автобусах ездят. Так ненавидят друг друга.
У Марины с Настей тоже могло так получиться, но жизнь устроилась хорошо и поводов для личной неприязни не оставила.
– Знаешь, Насть, как-то все сложно стало. – Марина не жаловалась, рассказывала.
– Да так и было.
– Нет, не было, иначе бы я не выходила замуж.
– Любовь, чувство, пульс. Ты была слепая.
– Тогда уж слепоглухонемая.
– Теть Марин, а мы зайдем в магазин? В магазин пойдем? А? Теть Марин! Я хочу в магазин. Купим папе водки, а маме вина. – Девочка тянула за руку и озвучивала первостепенные потребности семьи.
Настя, не слушая дочь, придумала выход:
– Может, Марин, тебе найти кого-то?
– Ты не понимаешь. У меня семья разваливается и рушится.
– Вот и я про то же. Должен же кто-то собирать обломки.
Марина тускло улыбнулась:
– Камнепад… А ты, Ань, что больше любишь? Карамельки или шоколадки?
– Я люблю сардельки!
Их и купили. А также водки, зелени и конфет. Настя любила, чтобы было немного пьяно. Марина же хотела, чтобы Насте было хорошо. Хотя по большому счету хорошо той давно уже не было. У Настиного мужа была вполне себе даже официальная любов ница, которая отличалась от своих многочисленных коллег тем, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не хотела замуж за Николая. Она так ему однажды и сказала: «Люблю тебя как сумасшедшая, но замуж за тебя не пойду». Он и звать не собирался, но упреждающая декларация ему понравилась. Николай полюбил еще сильнее. А она все тянула из Коли невидимую жилу, наматывала себе и ему вокруг шеи и все крепче держала. И ни веселая жена, ни симпатичные дочери, ни собака такса, ни пожарские котлеты, ни сочные хачапури не могли вернуть Колю в дом. Он приходил с работы, молча съедал ужин и ложился смотреть телевизор. Спортивный канал. Насте казалось, что ему все равно, что смотреть, он не переключал даже соревнования людей с ограниченными возможностями. Так было и в этот раз. Настя побежала встречать, льнула, а он:
– Привет. Пожрать есть? Я там поем, – кивок в сторону кровати. И все. Программа встречи выполнена, далее следует программа передач.
– Пошел смотреть свой спорт. Трындец. Ему похер что смотреть, лишь бы имел место быть элемент состязания.
Марина пыталась пошутить:
– Как он только успел тебе детей сделать?
– Это было до того, как мы антенну купили и «Спорт» появился. А сейчас – что? Я поправилась, если не сказать разжирела. Все прет меня и прет. Стала похожа на бульонный кубик. Тетка с вместительным тазом без вредных привычек: не курю, не гуляю, не работаю. То ли дело молодость. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Теперь я могу потянуть только секс, и то с некоторыми ограничениями. Знаешь, сестричка, когда ты начинаешь осознавать слова «возраст» и «измена» костями, все удовольствия в жизни могут заменить булки.
«Значит, знает про ту», – поняла Марина. Ей было жалко сестру, жалко себя и особенно было жалко Колину любовницу, которая имела убыточную любовь и всеми силами надеялась получить в один скорый день от этой любви самую наглую прибыль. Марина шла к Насте, чтобы рассказать свое горе, но решила, что пока не надо. Рано.
– Теть Марин, а почему Катя говорит, что от мамы с папой венками пахнет?
– Какими вениками? – хором уточнили Настя с Мариной.
– Венками!
– Какими венками, дочка? Ах! Венками! Ты слышала? Где набралась-то? Ща получишь!
– Это не я, Катька.
– А ты зачем повторяешь?!
Все было как в их детстве. Но все было иначе.
Рано утром Марине надо было уезжать в командировку. Поэтому собираться лучше с вечера. Марина вошла в квартиру, повесила ключ на специальный крючок – Алеша определял каждой вещи свое точное место. И фотографиям, конечно. Хотя фотографий в их доме могло было быть и больше. На одной незначительной стене висели лишь счастливые свадебные, немного военных, пара жанровых. На полу у порога стояла большая дорожная сумка и кофр с профессиональной фотоаппаратурой. «Тоже уезжает», – сказала тихо Марина.
Алексей выбежал встречать, по сравнению с тревожным утром выглядел виноватым.
– Уезжаешь? – Для начала разговора Марина спросила очевидное.
– Да, – согласился Леша.
– Далеко? – Марина знала ответ, но опять уточняла.
– Как обычно.
– Понятно.
Леша нежно, без агрессии, пытаясь обнять, медленно спросил:
– Что?.. Что… тебе понятно? – прижал Марину к себе, погладил по голове. – Я – человек войны. Был человек дождя. А я человек войны. Мне интересно там как фотографу. Это не вопрос денег, престижа и премий. Я езжу туда конкретно работать.
– Да-да. Я все знаю. «К Вам письма в сентябре придут, а он убит еще в июле».
Алексей не любил долгих объяснений, подошел к зеркалу, решил отвлечь:
– Может, мне подстричься? Сейчас модно так, знаешь, здесь много, здесь мало.
Марина улыбнулась:
– Здесь много, а здесь мало – это я, – и показала на себя, на грудь и ниже спины.
– Я серьезно.
Марина кивнула:
– Человек-собака. Эта стрижка называется человек-собака.
– Официально? – Леша не поверил.
– Нет, у люмпена.
Не хотела обидеть, но расстроила. Но у Леши был иммунитет к обидам. Редкое и часто уникальное качество. Вроде бы оно ничем конкретно не помогало, но делало жизненный путь гладким. Даже на войне.
Как фотограф Леша мог снимать моделей, архитектуру, репортажи, а выбрал почему-то войну. Считал, что война несет некую очищающую силу. Открывает в человеке доселе не проявленные черты. Что надо было ему очищать, человеку, который не чувствует обид, было неясно.
«Ужас войны в ее обыденности. В том, к чему привыкаешь, к ощущению чужой смерти, отсутствию бытовых условий. Я антиобщественный человек и знаю свое место на войне». Вот так говорил Леша о себе незнакомым людям, но Марина знала, что это половина правды. Другая ее часть заключалась в нежелании вести оседлую жизнь, но Леша этого никогда не озвучивал, он же не цыган, для которого подобное – привычно. «Зуд ног», – говорила о нем Настя. Лешиной основной творческой религией была война, и он с одинаковой радостной готовностью вступал в бой за хороший кадр, новый оргазм, вкусный плов. Не боролся Леша только за Марину, она, по определению, была частью его самого и не требовала завоевания. Поэтому уже на рассвете, когда было еще непонятно – ночь или утро, – Марина встала закрыть окно, Леша притянул ее к себе за край сорочки и не отпускал долго, до тех пор, пока утро не вышло на работу, пока силы у обоих не закончились.
– Ты из Внукова летишь? – спросила Марина, наспех причесываясь.
– Из Шереметьева.
Марина отложила расческу:
– На какую войну можно лететь из Шереметьева?
Леша шутливо взял Марину за кончик носа.
– А какая работа может быть в Ханты-Мансийске?
– А что не так? – Марине было не до шуток.
– Я не буду тебе рассказывать. Тебя подбросить?
– Нет, я на автобусе.
Они вышли из дому и какое-то время шли рядом, даже умудряясь при всем багаже держаться за руки. Марина думала: «Все хорошо». Леша знал: «Все прекрасно». Они дышали с одним интервалом. А потом Марина села в автобус, а Алексей спустился в метро.
Рейс до Ханты-Мансийска напоминал пригородный рейсовый автобус. Марина и про сам город думала – небось по колено заваленный рыбьей чешуей, пустыми пластиковыми бутылками и бетонными осколками. Оказалось наоборот.
Водитель Марине охотно рассказывал:
– Хорошо у нас. Зелено. Красиво. Но так не всегда было. Вот этот губернатор хороший. И до этого хороший был. А до того здесь коровы по улицам бегали, а вместо дорог доски лежали.
Марина представила, как могут бегать коровы.
Водитель был ангажированный, из администрации, но говорил искренне, хотя наверняка понимал цель ее визита.
– А вы Путина видели?
Марина кивнула.
– Как меня? – Водитель, видимо, задавал этот вопрос всем гостям.
Марина кивнула несколько раз.
– Он красивый?
