Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Филипп старался не думать о том, что предстояло вскоре. За всю жизнь он никого никогда не предал. Это казалось ему ещё более страшным, чем убить или быть убитым. Десять минут остаётся до восьми, а там… Если бы не Андрей, Обер никогда не пошёл бы на такое. Но слово было дано, и забрать его назад он не мог. Теперь уж Обер точно – сука. А ведь, бывало, искренне не понимал, как умудряются ссучиваться другие…
– Мужики, анекдот расскажите, что ли! – попросил Филипп. – А то тоска какая-то за столом…
– Ну, такой вот! – Зайцев, жуя бифштекс, заранее рассмеялся. – Звонят из комендатуры Кремля в Елисеевский магазин и делают разные заказы. То достать, сё… А директор им в ответ: «Я всё выполню, а уж вы устройте мне местечко у Кремлёвской стены…»
– Ну-ну! – подбодрил Кириков.
– Наутро звонят из Кремля в Елисеевский и сообщают: «Есть одно место у Кремлёвской и два – на Новодевичьем. Только ложиться нужно сегодня!»
– Зловещий анекдотец! – под общий хохот сказал Готтхильф. – Но сомневаюсь, что директора Елисеевского после расстрела схоронили там…
Он встал, взъерошил шевелюру Кирикову, похлопал по плечу Зайцева, заботливо взглянул на Марика и вышел из-за стола, зацепив скатерть. Веталь уже чеканил шаг впереди. Филипп догнал его у двери курилки и взял под руку.
– Извини, что так вышло! Не могу же я им всё объяснить…
– Обер, я сумею расплатиться. И помню всё, что было зимой. Не люблю оставаться в долгу, ты знаешь. А Сене ни черта не верю. Он сдаст меня при первой же возможности. – Веталь снял очки и тщательно протёр стёкла.
В зале за крайним столиком сидели молодые люди – все в одинаковых кожаных пиджаках. Обнявшись, они раскачивались и орали, заглушая гортанное пение полуголой мулатки на эстраде.
Пьяная вожатая, мятая вожатая,С кем гуляешь ты теперь, шлюха конопатая?..
– Короче, Веталь, я решил так. Сейчас, прямо отсюда, везу тебя в Песочный. Ты мою «дуру» не посмотришь на досуге? Что-то спуск барахлит… Ты куда пошёл – вон там курилка! Хорошо, народу, вроде, мало…
Как в кино, при замедленной съёмке, они шли навстречу самим себе в громадном зеркале. Филипп достал любимые Веталем сигареты с ментолом, надорвал пачку и достал две штучки. В одной из них содержалась особая начинка из нескольких трав, предназначенная для Холодаева. Теперь оставалось молить Бога, чтобы Веталь не потребовал поменять сигареты, а потом на него ещё и подействовало. Мужик он волевой, даже сейчас может не поддаться…
«Где мусора-то? – думал Обер, закуривая. – Мне решили предоставить честь его брать, что ли?..»
– Трудно стало работать. – Веталь взял сигарету и поблагодарил кивком головы. – На «тамге» не такие теперь лохи, как раньше. Лютуют страшно. Один наш транспорт неделю назад зашухерили. Теперь вот за другой груз душа болит. Про рыжьё до сих пор без дрожи вспомнить не могу. Как проклятье какое-то обрушилось с тех пор…
Наручные часы Филиппа пропищали восемь раз. Холодаев как раз поднёс огонь зажигалки к кончику своей сигареты. В курилке почти никого не было, и Готтхильф занервничал ещё больше. Ведь Веталь вырубится ненадолго, а потом придёт в себя. Впрочем, там ещё одна травка есть, от которой любой сердечник быстро протянет ноги…
Филипп не успел довести мысль до конца. Как завороженный, он смотрел на Холодаева и видел, что после второй затяжки он широко открыл глаза. Зрачки его расширились, а рука потянулась к губам, к горлу. Он надсадно закашлялся, и с удивлением уставился на входящих в курилку оперативников.
Впереди всех следовал вылощенный лупоглазый юноша в «тройке» кофейного цвета. Типичное «дитя фестиваля», какие табунами бегали по Москве после отъезда на родину их арабских и негритянских отцов. Зажав пальцами сигарету, Филипп пригляделся к нему и сразу вспотел. Мальчишка, сразу видно, без «броника», а Холодаева давно уже прозвали «Вильгельм Телль»! Одна надежда на то, что он не успеет пальнуть…
И всё-таки травка подействовала не до конца. Когда громила-блондин в синей куртке и черноглазый коренастый парень в «варёнке» по всем правилам рванули вперёд, Веталь молниеносно рванул из наплечной кобуры «Питон», и широкое дуло его плюнуло огнём в зеркало. Ориентировку в пространстве Веталь потерял, и поэтому не смог оказать сопротивление.
Первые двое, а потом ещё и третий – интересный усатый грузин – схватили Холодаева так крепко, что он не мог и пошевелиться. Пистолет же оказался в руках юноши со сливовыми очами. Обер искренне подивился мастерству Веталя – на зеркальном отражении он пробил своему врагу дугу аорты…
– Что. Львович, красота? Сейчас бы тебя на том свете архангелы с трубами встречали! – Черноглазый «качок» в «варёнке» осмотрел дырку на зеркале. – Сильно… Эй, Львович, ты его загипнотизировал, что ли?
– Я не знаю, в чём дело, Михаил. Так, Тенгиз, держи его, – не обращая никакого внимания на Филиппа, сказал вылощенный мальчик. Он достал из кармана брюк наручники, надел их на Веталя и защёлкнул.
Тенгиз похлопал в ладоши. Как понял Готтхильф, он был в «бронике», да ещё в нагрудный карман пиджака сунул толстый портсигар. Молодец, сразу видно – мужик тёртый!..
– Что ж, Каракурт, с посторонней помощью ты этот тайм выиграл, – тихо сказал Веталь.
Филипп заметил, что губы его посинели, и на лбу выступил холодный пот. Потом он пристально изучил Сашу Минца и удивлённо скривил рот. Тьфу, соплюха, а уж разговоров-то о нём!..
Курилка постепенно наполнялась народом. Рядом с Минцем как из-под земли возник некий шумный армянин, а после вошёл ещё и красавец-хохол с соболиными бровями.
Саша, не теряя олимпийского спокойствия, указал всем на зеркало:
– Гагик, Борис, Миша, обратите внимание – прямо в дугу аорты! Только почему в зеркало?..
Филипп представил, как таким же нудным тоном Каракурт выяснял, откуда Озирский взял мазь.
Позабыв всяческую осторожность, он подошёл к Саше и шёпотом сказал:
– А ты жалеешь, что не в тебя, блин? Кстати, между нами – ты придурок? Слов не понимаешь? Сказано было – «броники» надеть, и их было достаточно. Ты в петле подвинулся или как?
Веталя ещё не успели увести, и он, как завороженный, смотрел на Обера. Саша же глянул печально, слегка надменно.
– Может быть, и придурок. Но не убийца!
– Да ты можешь хоть каждый день мочить. Тебя всё равно по этому, – Филипп покрутил пальцем у виска, – оправдают!
Он потушил сигарету об урну и пошёл к выходу, не оглядываясь на Веталя. Навстречу бежали привлечённые выстрелом служащие «Метрополя» и посетители – все с осоловелыми и шальными глазами. Похоже, им было не страшно, а интересно. Двое из них пытались понять, наяву или в бреду это всё происходит.
Два швейцара, ругаясь и пыхтя, разгоняли любопытных, объясняя, что тут не цирк Шапито. Спустившийся в курилку Петренко от дверей приказал Борису Гуку найти гильзу и пулю.
Потом Готтхильф услышал его голос:
– Минц, ты вообще уже!..
– А что, Геннадий Иванович? – Саша тихо торжествовал и не воспринимал никаких упрёков. – Вы чем-то опять недовольны?
– Я согласился бы на то, чтобы вместо Васиного некролога висел твой, – прямо заявил майор. – Но двое – это уже слишком. Хоть бы о Захаре подумал! Пристрели Веталь тебя сейчас, с него погоны полетели бы… Исусик несчастный! Всё героем хочешь быть! Додумался жилет демонстративно в машине оставить… Выговор ты получишь, и пусть Горбовский хоть лопнет!
Филипп обошёл парня в белой рубашке с закатанными рукавами. Тот сметал в совок зеркальные осколки, и его галстук болтался над полом. Взгляд Веталя жёг спину, и Готтхильф не мог обернуться. Иудины лавры никогда не прельщали его. И всё-таки удалось услышать тихие, но отчётливые слова, в которых излилась вся горечь преданного, обманутого в лучших чувствах человека.
– Когда же ты только ссучился, Обер, мент вонючий?..
В дверь вбежали с Садовой Андрей и Аркадий – оба взмокшие, усталые, но довольные.
Озирский пожал Готтхильфу сразу обе руки и сказал, по своему обыкновению, сквозь зубы:
– Я теперь твой до гроба…
Обер вымученно улыбнулся и прошёл к двери. Сзади раздался голос неугомонного капитана.
– Сашок, ты рехнулся, что ли? Без жилета – да на Веталя…
– Я специально выбрал такой костюм, чтобы кровь не была заметна. А ведь, признайся, гуру, что ты сам презирал бы меня… Разве ты надел бы жилет?
– Наверное, нет! – расхохотался Андрей. – Один-ноль в твою пользу.
– Оба параноики, – процедил Филипп, еле сдерживаясь, чтобы не разбить голову о стену. Его тошнило от собственной измены. И в то же время он знал, что, если Андрей прикажет, сдаст кого угодно…
И всё-таки Филипп увидел Веталя, когда того вели к выходу из ресторана. Глаза бывшего полковника стали пустыми, морщины разгладились. Казалось, Веталь помолодел лет на двадцать.
