Аркадий Макаров - Догони свое время
– Это точно. Где склероз прополоз, там не поможет купорос. Слюни подбери! – и Шосин, выразительно всхлипнув, провёл пухлой пятернёй по своему объёмистому подбородку, показывая, как надо подбирать «слюни».
В дневные часы дежурить на телекомпании одно удовольствие. Напротив моего сторожевого поста, на том обширном диване, возле журнального столика, где за всё время работы я никогда не видел ни одного журнала, а лишь заваленную окурками пепельницу из анодированного и местами потёртого алюминия, сиживали разные люди: от депутатов Государственной Думы до бастующих от безысходности дворников. Сиживал здесь и железобетонный Зюганов, и с хлестаковскими замашками младореформатор Немцов, и лидер всех демократов-либералов двуликий Жириновский под присмотром решительной личной охраны.
Всякие люди сиживали, и всякие велись разговоры…
Иногда удавалось и мне со своим наивным словом протиснуться в зазор между паузами, за что я неоднократно получал предупреждения от главного редактора Атуева, когда до него доходили слухи о моей нелояльности. Мол, если ты такой умный, то чего пугалом на воротах стоишь?
Вообще-то Атуев прав. Повстречал я однажды друга детства. Хороший был малый, но к учёбе особого рвенья не имел, ушёл в госторговлю и довольно преуспел к закату советской власти.
Смог даже дважды быть амнистированным, поэтому к перестроечным временам огруз значительным капитальцем, и за скупленные по дешёвке ваучеры приобрёл карьер нерудных материалов.
Теперь песочек с его залежей идёт по цене стройматериалов.
Встретились – хлопает меня по плечу:
– Ну, что, писатель, – говорят, сторожем устроился? А ещё за Ельцина громче меня горло драл! Де-мо-кра-тия! Вот она – демократия! – и вынимает кругляш перехваченных на американский манер тысячных купюр. – Подбросить малость?
– Да, нет – говорю, – вот получку получил, чужих не надо!
– Правда, говорили, что ты дурак, но не до такой же степени! – и ушёл с чувством превосходства и полного удовлетворения.
…Ну, голосовал, ну выворачивал булыжник на московских улицах, по-всякому преграждая движение танков к Белому Дому, бил в ладоши, пил водку за победу демократии, ругал по-чёрному коммунистов! Ну, достали эти самые движения навстречу съездам, пленумам, юбилеям генсеков, и т. д., и т. п! Хотелось свежего ветра. Вот и лови теперь ветер в пустые ладони. Хватай, сколько хочешь!..
Я машинально, как ловят перед самым носом надоедливую муху, захватил рукой воздух и зажал в горсти. Разжал, и усмехнулся: поделом тебе, старче!
Шосин покрутил у виска пальцем и удалился в неизвестном направлении; может домой, а, может – и ещё куда…
День прошёл незаметно.
Как-то незаметно, неуверенными шажками, один за другим стали рассасываться и сотрудники, хотя до конца рабочего дня оставался некоторый запасец.
Атуев строго следил за трудовой дисциплиной, поэтому уходили крадучись, по стеночке, с оглядкой через плечо.
Я так и не понимал: для чего Атуеву режим дня? Ведь журналисты с операторами не у станка стоят. Не вахту несут. Сделал дело – и гуляй смело!
Как-то стал обсуждать с Хайрюзовым эту тему, и снова запал в уши Атуеву:
– Ну, ты точно когда-нибудь договоришься до вышибона, диверсант-самоучка! Будешь ручкой прясть на паперти, – грозился редактор строгими мерами за подзуживание мной коллектива к нарушению КЗоТа.
Теперь вот сижу, помалкиваю, наблюдая, как рассредоточивается публика, пока редактор занят просмотром завтрашних сюжетов.
День проходит быстро, а к вечеру с часами паралич какой-то случается: сколько на стрелки ни смотришь, они всё равно не двигаются.
Ушли все: ушёл и редактор, ушли техники, ушли даже те, кому и уходить некуда.
Хотел было сдать сигнализацию на милицейский пульт, но вдруг услышал в монтажной комнате притаённый женский смешок и рядом густой бас.
Точно! Андрюха Хайрюзов! А это, вероятно, Лола. Наверное, монтируют сюжет. Они часто вместе работают сверхурочно. Опять какая-нибудь сенсация!..
– Где она?
– Кто, Лола? – невзначай сорвалось у меня с языка.
– Какая Лола? Я тебя спрашиваю, Алевтина где?
До меня сразу дошло, что передо мной беспокойно перебирает ногами настоящий Алевтинин муж. Так нетерпеливо и нервно может спрашивать у бдительного охранника про жену только рогоносец. Широкий в крупную клетку пиджак его был расстёгнут, добавляя хозяину напористый и решительный вид.
Охрана – она для того и охрана, чтобы охранять чужих жён, поэтому и требует меня к ответу этот несчастный человек
– Чего ты нервничаешь? Вон, в монтажной она! – я спокойно кивнул головой на дверь, где только что слышался сдавленный грудной смешок.
Конечно, таким женщинам-заманкам, как Лола, надо бы вовсе не выходить замуж. Несправедливо если Лола будет принадлежать одному мужу, эти Лолы – достояние всего человечества. Поэтому обманутые мужья редко у кого вызывают сочувствие, даже у мужиков, хотя каждый может оказаться в том незавидном положении.
Семейные измены – всё равно, что катание на качелях: то взлетаешь на такую высоту, аж дух захватывает, то проваливаешься в бездну бесплодных разборок и примитивных оправданий.
А если оборвутся качели?..
Не успел я зевнуть, как припоздавший посетитель ломанулся в монтажную так, что консоль замочка, язычок железный, придерживающий дверь от случайных любопытствующих, вырвал из косяка проушину. Дверь распахнулась, и – вот она – вся изнанка заполненной электронным оборудованием комнаты с немой сценой глубокого проникновения и плотного монтажа деталей.
Картина «Не ждали!»
Я и сам вначале не понял сюжет. С Алевтиной, вероятно, случился сердечный приступ, – она лежала, навалившись грудью на монтажный столик, а сосредоточенный Андрей Хайрюзов довольно интенсивно пытается ей помочь, дотягиваясь через спину к её лицу для искусственного, вероятно, дыхания «изо рта в рот».
Но когда дотошный до истины внезапный посетитель дико заорал: «Ах ты, сука!» – всё сразу встало на свои места.
Вернее, всё сразу распалось, рассыпалось. Высоченный Андрюха по-журавлиному длинновязо шагнул в открывшийся проём, и тут же исчез в соседнем кабинете главного редактора, защёлкнув за собой замок.
Лола мгновенно пришла в сознание и кинулась следом, но тут же попала под нетерпеливую руку обманутого супруга.
Вид Лолы был настолько несуразен, что, несмотря на весь трагизм положения, кроме давящего внутреннего хохота, не мог вызвать ничего. Её полные красивые загорелые ноги у самых лодыжек были перетянуты белой шёлковой тесёмкой, в которой никак не угадывались спущенные трусики, и теперь она придерживаемая ревнивцем за роскошные волосы, только вприпрыжку кружилась возле супруга, дробно стуча каблучками-копытцами по бетонной мозаике пола, как игривая кобылка, схваченная под уздцы.
Мужик тем временем одной рукой лихорадочно шарил в кармане, пытаясь вытащить какую-то очень важную для этого момента вещь. Но штуковина никак не вытаскивалась, цепляясь за подкладку пиджака. Мужик передёрнул плечом так, что карман затрещал, выпростав наружу матерчатое нутро, рука освободилась, в ней что-то сверкнуло, и Алевтина, Лола эта, изогнувшись, дико завизжала, ухватилась рукой за ягодицу. Сквозь тонкие хрупкие пальчики сочилась кровь, а мужик всё тыкал и тыкал блестящую штуковину в туго натянутый обольстительный шёлк.
Теперь пришла моя пора действовать. Рука машинально нажала тревожную кнопку, и через минуту, как из волшебного сундучка, появились молодцы с короткоствольными Калашами и в бронежилетах.
– Аа, бля!.. – только и успел сказать сохатый муж, выронив на пол брелок с маникюрными ножницами и пилкой для ногтей.
Молодцы в одно мгновение заломили ему «ласты» и кинули в зарешеченную мышеловку на колёсах.
Дежурный майор милиции Собакин, бывший капитан, тот, который из-за алкогольного психоза богатенького «Буратино» мои действия оценил, как «ложный вызов» в отсутствии состава преступления, теперь за свидетеля дал на подпись протокол задержания подозреваемого в попытке преднамеренного убийства.
Протокол я, конечно, подписал, хотя маникюрные ножницы никак не вязались с холодным оружием.
Потом подписал я и другую бумагу, стоившую мне квартальной премии в два оклада. Халатное отношение к своим обязанностям на вверенном объекте было налицо. Здесь майор оказался справедливее.
А Лолу я больше не увидел. Говорили, что после того случая с маникюрным набором её кандидатуру пресс-секретаря в администрации области не утвердили, но это нисколько не подмочило её репутации. После скорого развода с хулиганом-мужем она вышла замуж за недавно овдовевшего Лёню Бронштейна, банкира того крошечного банка, в котором я так неудачно служил охранником. Банк крошечный, а доходы большие…
Особнячок на Кипре пришёлся молодой паре Бронштейнов по вкусу, и они теперь живут на два дома – он здесь, возле денег, она там, возле моря, в солнечном «Зурбагане». Хорошо живут. Дружно.
