Александр Рей - В поисках настоящего
– Как и сейчас.
– Нет, сейчас уже не так. Сейчас кто в Большой Город уехать может, кто приторговывает чем-нибудь – варианты есть. А тогда, во времена настоящей свободы, когда даже заборов не было, кроме как пасти овец, ничего не оставалось. И мало того, что каждому нужно было четко знать сколько у него овец, сколько нужно сена, сколько они будут сжирать на пастбище, сколько продать, сколько чего купить… Жить здесь – значило все равно что по канату идти – не туда качнешься, сразу упадешь. Все трудности вертелись вокруг травы для скота. Горы на камни богаты, а способная к рождению земля скорее исключение. К тому же, в то время каждый мужчина должен был уметь сражаться, чтобы отстоять деревню. Но в первую очередь всегда животных защищали, нежели дома.
– Почему?
– Потому, что дома можно новые построить, а если уведут овец – голодная смерть обеспечена. Поэтому бараны были воплощением жизни. И эти сражения между деревнями за землю продолжались из века в век. На Кавказе каждый на мясе и войне вырос – поэтому мы такие вспыльчивые и скоры на расправу. Иначе не выживешь. А прадед твой совсем не такой был – «не как все»…
– И чем же он отличался?
– А вы с ним похожи – оба добрые и в мирах своих далеких витаете. В отличие от остальных он как бы все со стороны видел. Не свысока, не снизу, а именно со стороны – это редкое умение достойное великих людей.
– Я ничего о прадедушке не знаю. У нас в семье это запрещенная тема, – раздосадовано, что не слышал этого раньше, признался Алан.
– Да, у него был настоящий дар. Но, что удивительно, как это часто бывает, он не смог посмотреть объективно на последствия своих поступков.
В соседней деревне, что вниз по дороге («Деревня Цокоя!» – понял Алан) за последние несколько лет родилось много детей, и наш староста предполагал, что соседи на нас могут напасть в самое ближайшее время, чтобы ослабить селение и забрать себе часть овец и земли. «Если не напасть первыми, то мы наверняка потерпим настоящее бедствие!» – призывал староста деревни. Все поддержали решение пойти войной. Все, кроме твоего прадеда. Он категорически выступал против…
– Но почему?
– А ты сам как думаешь? – лукаво спросил старец.
Алан замолчал, задавая себе вопрос: «Почему?».
– Потому что, как я уже говорил, он обладал редчайшим даром, достойным посланников небес, – ответил на свой же вопрос Азамат. – Он не делил людей на чужих и своих – он видел людей как единое, неделимое существо. Понимаешь? Не было такого, пусть свои живут, а другие мрут. Он понимал, что война – это смерти людей .
– Он предложил договориться с другой деревней и вместе найти выход?! – догадался Алан.
– Ты это знаешь, потому что сам бы так поступил, верно?! И участь у тебя та же, если не будешь хитрее. Его изгнали с позором из деревни, посчитав его объемную душу и умение понимать ценность любой жизни за трусость, предательство, слабость не достойную война. Я до сих пор помню, как галдящая толпа кричала на него со всех сторон, скандируя единственное слово – «слабак!». Он стоял в центре, недоуменно озираясь по сторонам. Он не понимал, причем тут слабость, когда речь идет о человеческих жизнях. Его сделали врагом, когда он был спасителем. Староста пригрозил ему, что если он не покинет деревню в течение часа, то его самого, и всю его семью убьют, как трусов. Хотя какая разница, его практически обрекали на погибель… Семья жены отказалась от него и заставили тоже самое сделать и его супругу, с годовалым сыном на руках – твоим дедом. Так он остался один. Прадед уходил тихо, незаметно, только почему-то решил спускать не вниз с Гор, а наоборот, подняться к Старому Городу. Я единственный кто это видел. Он, как и ты был каким-то образом связан с пятеркой саклей и тем возлежащим в центре белым камнем. Возможно он шел попрощаться с духами обитающими там, а может еще что… Знаю одно, после его ухода, тот камень стал теплый, будто подогревался изнутри. «Почему? Что? Как?» – мне почти ничего не известно. Просто твой прадед соединил свою судьбу со Старым Городом, как и ты. Теперь еще вот часы странные нашел. Будь осторожнее… и иди до конца, коль начал свой путь. Твой предок не воспользовался напором и той силой, что хранилась у него внутри. Он попытался уберечь людей от беды, которая их, в конце концов, настигла – почти половина мужчин из нашего селения были перебиты в том нападении. Твой прадед начал делать то, что не смог завершить. Он думал, что люди должны его понять, но он побоялся быть сильным, и за это поплатился изгнанием, а его семья до сир пор ощущает последствия того поступка. Люди не любят признавать своих ошибок, предпочитая обвинять других. Поэтому все выбрали молчать, вместо того, чтобы вслух признать свою ошибку – они должны были послушать твоего прадеда. Но все просто закрыли рты, не обсуждая произошедшее, все также считая его трусом и предателем. Послушай, воин… Иди вперед сколько хватит сил, никого не слушай, тогда сможешь быть там, где сам захочешь. Твой прадед ушел, а ты здесь. Будь хитрей…До Старого Города Алан добрался за считанные минуты. Только лишь выйдя за калитку, он кинулся к мистическому, всегда притягивающему месту, побежав что было сил, словно спасаясь от мчавшегося вслед хищника. Алану хотелось как можно скорее добраться до белого, вырастающего из земли, идеально гладкого камня. Он не хотел ни о чем думать, поставив на любые мысли запрет, пока не доберется до убежища.
Привычной дорогой до подвижного моста, пройти пятьдесят девять брусков, почувствовать кач тросов, всегда, как впервые, бояться кубарем упасть в дикий поток… А там уже горной тропой, все равно что лестницей вверх, пока не сравняешься взглядом с равным каменно-землистым пластом, служащим опорой для этого «канала между мирами».
Усевшись на камень, приложив к нему ладони, Алан отдал себя в объятия неземному теплу от гладкой поверхности расходящейся по всему телу к самому сердцу. Оторвав нагретые ладони от камня, он приложил их к лицу – спрятавшись в потустороннюю, чудну́ю теплоту. Глаза закрыты ладонями и вовсе будто нет глупого мира, со всеми его условностями, которые нужно постоянно учитывать, чтобы было хорошо… Только вот хорошо все не становится, а только хуже и хуже…Раньше Алану нравилось убегать сюда. Ведь здесь можно ощутить себя увешанным луком и мечами древним воином, защитником любимых от врагов. Потом это место стало единственным, где можно скрыться от людей и побыть одному. Но сейчас находиться здесь, значит исчезнуть, испариться из этого запутанного, сложного мира… отдать себя жизни, в которой нет предстоящих выборов и решений, нет ошибок и неверного пути, нет одиночества и непонимания… А что тогда останется? Останется лишь вечное – теплота и гладкость камня…
Сейчас перед Аланом раскинулись два мира – маленькая бесцветная деревушка («Вот уж что в действительности можно назвать Мертвым Городом!»), но где помимо всех минусов и проблем жили самые близкие и родные. «Мама, Алина, Тимур – это те, кто дает мне силы жить, наполняют будни немногочисленным удовольствием и радостью. Как я могу оставить их?! Как я сам смогу без них?!».
И к тому же теперь, после рассказа дедушки Азама, Алан наконец понял, почему отец всегда не принимал сына таким, почему он так рьяно хотел сделать из него «настоящего мужчину» – чтобы оправдаться пред теми, кто сами слабы, не сумевшими признать своих ошибок… доказать трусам и отстоять право быть таким же, «не отличаться». Алан с детства чувствовал довлеющее над семьей клеймо «слабаков». А какого́ было отцу, а деду расхлебывать выдуманное наказание за несуществующие грехи другого человека ?! Алан теперь почему-то совершенно не злился на отца, будто то, что он пережил оправдывало его роптание перед мнением большинства. Так или иначе, этот мир из серого вдруг превратился в прозрачный, «из которого можно сбежать, а можно и попытаться решить свои проблемы». Мари оказалась права – выбор не один…
Другой мир – это мир возможностей, свободы, удивительных открытий и… неизвестности. Мир музыки, ценности красоты и странствий – мир Мари.
«Мне предрекли прекрасное будущее. Меня с первых же минут начали ценить, чего я не смог добиться здесь семнадцать лет, – размышлял Алан. – Там я чувствую себя своим. Мне хорошо с ними, но… не верю, что всего этого я заслуживаю. Может быть Алина права, и я просто не вижу реалий? И может быть прав Тимур – я не стремлюсь туда, я стремлюсь отсюда?»
Вопросы, размышления, неуверенность и варианты выбора облепили мальчика маленькими слизкими колючками, ослепляя, заползая в рот, ноздри, уши… Он отбивался от них, стараясь высвободиться, снизить давление, остаться в пустоте, но ему это не удавалось. Решение никак не приходило, и тупая боль начала победоносно заполнять его сознание, овладевая телом, нестерпимыми вспышкам давая о себе знать. Алану казалось, что он без глаз в абсолютной тьме кружится в поиске выхода, а со всех сторон сотни рук толкают его и бьют, швыряют из стороны в сторону, сбивая с пути. Он оборачивается на удар, чтобы защититься, но в тот же момент удар следует с другой стороны, и снова, и снова… И отовсюду доносится гомон, хрип взбешенных глоток: «Слабак! Слабак!!!».
