Александр Проханов - Крым
На тяжелом унылом лице женщины дрогнули губы, она слабо всхлипнула и замерла, оцепенела.
– Ты, Егорушка. – Отец Матвей обратился к инвалиду, уложившему на пол костыль. – Ты усердный в молитвах, сносишь насмешки, побои, безропотно принимаешь свою судьбу и благодаришь Бога за все. Во всем видишь волю Божью. О таких Спаситель сказал: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Ты, Егорушка, вкусишь райских хлебов.
Калека тихо ахнул, и на его изможденном лице счастливо засияли глаза.
– Ты, Виктор, был воином и солдатом, и в военном походе усмирял врага и нес родной земле мир. Пострадал от взрыва, и теперь все мучаешься, так что горлом кровь идет. О таких, как ты, Отец наш Небесный сказал: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими». И теперь ты воин Христов и идешь в поход, чтобы обрести Царствие Небесное.
Парень, к которому были обращены слова священника, задышал глубоко, и на его сером одутловатом лице проступил слабый румянец.
– Ты, Елена, многое испытала, и немалую часть жизни провела в суете, артисткой, певицей, плясуньей, и многим искушениям предавалась. Но Господь вразумил тебя тяжелым недугом, и ты вняла его вразумлению, и чистосердечно отстала от прежней жизни. И теперь ты в малом стаде, которое спасется. О тебе Христос сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».
Елена вспыхнула, и ее усталое лицо на мгновение вдруг стало прекрасным, как будто солнце из-за тучи брызнуло светом, а потом померкло.
– Ты, Семен Семеныч, кроткий и безответный. Сердитого слова от тебя не слышишь. «Бог простит. Бог простит». О таких Спаситель сказал: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».
Семен Семеныч перекрестился, подбежал к батюшке и приложился к его белой большой руке.
– А ты, Федор. – Отец Матвей повернулся к суровому бородачу. – Ты долго искал свою правду. Был милиционером, налоговым инспектором, то есть мытарем, торговую лавку держал и нигде себя не нашел. Нигде не сыскал истины, и только во Христе утешился. О подобных тебе Христос сказал: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».
Бородач засопел и потянул железный кулак к глазам, в которых блеснули слезы.
– А ты, раб Божий, – обратился священник к Лемехову, – не знаю, как звать тебя, зато Господь знает. По виду много тебе досталось в миру, много камней в тебя брошено, но камни эти тебя не убили, а пригнали к нам. И ты благослови эти камни. Вижу по твоим глазам, что нет в тебе зла, а одна боль. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Потерпи, и боль твоя сменится несказанным блаженством.
Впервые за эти недели к Лемехову обратились со словами утешения и любви. Не гнали, не отвергали. Не спрашивали, кто он и откуда. Приняли в свое братство, и он испытал ко всем, кто его окружал, слезную благодарность. Не понимая и не стараясь понять смысл этого ночного собрания, обожал этого батюшку с белым завитком в бороде, который сиял, как серебряный месяц в ночи. Был готов следовать за ним, радостно повинуясь его пастырской воле.
– А ты, Анюта, зачем пришла? – Отец Матвей грозно уставился на маленькую женщину, натянувшую кофту на круглый живот. – Ты не угодна Господу. Ты блудница, и от тебя родится блядин сын. О подобных приблудных младенцах Иисус сказал, что лучше бы им не родиться, такие они примут муки. Ты, как паршивая овца, портишь все наше стадо. Ступай вон!
– Батюшка, не гони! – зарыдала беременная. – Я у Господа вымолю спасение для сынишки. Как же мы будем здесь погибать, как же змеи нас искусают, как же муравьи нас обглодают, как же в котлы с кипятком нас кинут, как же ножами нас посекут? Батюшка, не гони! Господь милосердный простит и не отвергнет!
– Возьмем ее, отец Матвей, – сказал бородатый Федор, – Богу решать, как с ней быть. Отсечь, как негодную ветку, и кинуть в огонь. Или взять в Царствие Небесное!
– Из-за нее никто не спасется, – сказал отец Матвей. – Да видно, от нее не отцепиться.
В избе было душно. Пылали свечи. Качались по стенам и потолку тени. Сверкала золотая епитрахиль. Сиял серебряный месяц в бороде священника.
Лемехов не понимал и не хотел понимать смутные намеки, ускользавшие смыслы увещеваний, назидания отца Матвея. Он был благодарен этим людям, которые приняли его в свой круг, открыли ему дверь среди глухой ночи, пустили в тепло, в свет свечей, в сиянье латунных окладов. Он чувствовал, что в его кромешном горе появилась таинственная воля, которая вела его по городам и селеньям, пересаживала из вагона в вагон и привела по ночной дороге в безвестное село. Усадила в избе на деревянную лавку.
На стене висели часы в старинном деревянном футляре, с римскими цифрами, с узорными часовой и минутной стрелками, с трепетаньем секундной стрелки, которая скользила по кругу, издавая стрекозиный шелест. Казалось, что все висящие на стене иконы, все алые бумажные розы, все многоцветные лампады окружают эти часы, как главную святыню, и белая эмаль циферблата напоминала божественный лик.
– Хочу, дорогие братья и сестры, открыть вам тайну этих часов. Вы не раз приступали ко мне с просьбой поведать эту тайну. И ты, Федор, и ты, Семен Семеныч. Но я откладывал, ибо время не наступило. Ибо есть времена, а есть сроки. И теперь времена кончаются и наступают сроки. – Отец Матвей поклонился часам, как кланяются образу. И все, кто находился в избе, повторили его поклон. И Лемехов, будто его колыхнул неслышный ветер, поклонился часам. – Часы эти принадлежали тамбовскому батюшке, который ездил в Петербург, и эти часы ему преподнес Иоанн Кронштадский. Сказал, даря: «Эти часы не я завел, и не я остановлю. Ты стой на молитве и смотри на часы. Они русское время и русские сроки укажут. Первый раз остановятся гневом Господним, который по нашим грехам остановит русское время. Потом они снова пойдут, когда Господь смилостивится и вернет России русское время. А потом совсем остановятся. Да так, что стрелки с часов опадут, и на них обозначится образ Божий».
Лемехов глядел на часы, слыша их стрекозиный шелест. Ему казалось, что в деревянном футляре прячется тайный клубочек, заложенный в этот футляр от Сотворения мира. Клубочек разматывается, выпуская наружу легкую паутинку. Стрелка в своем кружении сматывает время с клубка, и все, кто ни есть в избе, опутаны этой паутинкой. Существуют, пока она сматывается. Исчезнут, едва она оборвется.
– Первый раз часы встали, когда убили Государя Императора. Священник завернул часы в полотенце и спрятал на чердак. А к нему уже ломились враги рода человеческого. Страшно над ним измывались и умучили. Батюшка прославлен среди новомучеников. Часы достались племяннице, которая держала их в дому в память о дядюшке, благо красивым казался старинный деревянный футляр и узорные стрелки. Часы бесшумно стояли многие годы. Вдруг ночью женщина проснулась от тиканья. Зажгла свет, часы идут. А наутро объявили, что случилась победа над немцами. Господь в знак Победы вернул России русское время. Эти часы перешли ко мне по родству. И теперь они укажут, когда кончится время, опадут стрелки, а вместе с ними опадут звезды с неба и настанет конец света. И мы, братья и сестры, кому Господь уготовил спасение, понесем эти часы в пещеру и по ним станем следить, когда наступит последний срок, и кончится земное время, и вся грешная земная жизнь, и настанет жизнь вечная, где времени вовсе нет.
Отец Матвей восторженно сверкал очами. Вся его паства завороженно и молитвенно взирала на часы, словно ждала, когда замрет бегущая стрелка и за окнами избы начнут полыхать огни и зарницы, знаменующие скончание времен.
– А успеем, отец Матвей, дойти до пещеры? – спросила Елена. На ее увядшем пожелтевшем лице зардел румянец. – Как бы не опоздать?
– Не опоздаем, – ответил священник. – Мне ангел во сне указал, когда выходить. Сейчас и пойдем.
– А нас в пещере огонь не достанет? Она-то не больно глубокая, – спросил калека Егорушка, робея и зябко двигая худыми плечами.
– У входа пещеры встанет Ангел Господний и заслонит от огня. Снаружи все сгорит, леса, города, дороги, реки, само небо сгорит, а нас Ангел Господний заслонит от огня. И мы, какие есть, во плоти предстанем пред Господом, и он нас возьмет в свое царство.
– Больно страшно, отец Матвей, – глухо, с комом в горле, произнесла продавщица, бывшая узница Ирина. – Как наша деревня станет гореть, подумать страшно.
– Страшен Господь во гневе своем. – Отец Матвей воздел перст, и казалось, вокруг воздетого пальца засверкал раскаленный воздух. – Долго терпел Господь, милостивый и любвеобильный. Но кончилось терпение Господа, и он очистит мир от скверны метлой огненной, как хозяин очищает от мусора запущенный двор. Сперва упадет звезда Кровень, и мир запылает красным огнем, в котором сгорят все люди. Потом упадет Синь-звезда, и сгорят все звери, и птицы, и скот, и рыба в морях, и будет огонь синий. Потом упадет звезда Медынь, и в ее зеленом огне сгорят все камни, все горы, все океаны и реки, и сам воздух, и будет кругом пустота, и в этой пустоте уцелеет одна пещера, и мы, малое стадо, которое Господь возьмет в свое царство.
