Борис Пугачев - Игры желтого дьявола
– Надо договориться… Что за аренду берут? Выгодно ли. Да и пустят ли такое чудовище. Места сколько занимает.
– Не теоретизируй. Завтра все и выясни. Водители у нас есть, продавцами сотрудники склада поработают. Расходы только на бензин, может, на одежду.
– Попробую…
– Нечего пробовать, со следующей недели начинай. Все остальное – по плану. В целом мы его составили. Можешь по своим делам ехать. Не забудь про субботу. Часиков в десять двинем.
Питкин ожидал их дома. По его лоснящемуся от пота, жизнерадостному, раскрасневшемуся лицу никак нельзя было предположить, что он переживает тяжелейшую жизненную коллизию, способную погубить все его начинания.
– Я думал, Миша, что этот взяточник плачет, бьется головой о стену, посыпает лысину пеплом, а он цветет и пахнет, по-моему, свежим спиртом, – полушутя вместо приветствия заметил Родик.
– Сволочи! – непонятно кого помянул Виктор Григорьевич, расплывшись в улыбке. – Пусть они все усрутся, а мы пили, пьем и будем пить. Пошли на кухню. Там все готово.
Родик и Михаил Абрамович последовали за ним. На засыпанном хлебными крошками столе стояла миска с сомнительного вида солеными огурцами, бутылка и разноразмерные мутные стопки. Картину довершала буханка черного хлеба, от которой уже много раз отламывали куски.
– Да, натюрмортик, – оглядевшись, заключил Родик. – Надо эти объедки выбросить и хоть стол протереть. Я как знал и захватил закуску. Выпивку, кстати, тоже. Это у тебя небось спирт, похищенный с места преступления. Вещдоки уничтожаешь. У тебя хоть какая-то тряпка есть?
– В синагоге все есть, но зачем?
– Я сейчас твоей сестре позвоню и попрошу ее приехать…
– Только не это. Утром Серега приходил. Сволочь, не убрался, но спирт принес. Я ведь к себе пока не хожу.
– Адвокат обещает все положительно решить. Солдата твоего вроде уговорил от заявления отказаться, хотя там есть и другие моменты.
– Знаю. Этот говнюк заявление свое сраное пусть попробует не переписать. Я ему яйца оторву. Недоумок. Хочет отца-командира в тюрягу закатать. Вот ему!.. – показав фигу и описав ею замысловатую фигуру в воздухе, произнес пафосную тираду Виктор Григорьевич. – Сволочь. Подонок. Все подонки…
– Ладно, не горячись, Абрам – свирепый. Сам виноват. Все жадность твоя местечковая. Сидел на теплом месте. Деньги безменом взвешивал. Мало показалось. Солдат стал по мелочи обирать… Вот турнут тебя из армии, а то еще и посадят, – прервал его Родик. – Между прочим, правильно сделают.
– Да класть на этих сволочей. Как деньги брать, в очередь становятся, а как заступиться… Все в кусты. Сволочи. Кто им деньги носить будет? Серега мой, что ли? Усрутся на мое место другого искать. Им еще все из ГДР распродать надо, – успокоившись, примирительно заключил Виктор Григорьевич и сделал попытку расположить свое огромное тело на шатком табурете.
Родик проследил за его движениями и подивился, как такая конструкция выдерживает этот огромный вес и до сих пор не развалилась, а потом заметил:
– Герой! О близких хотя бы подумал. Сестра твоя извелась. Сам же говорил, что она тебе вместо матери.
– Это так… Ритка – молодец. Она всегда меня вытаскивает, а у самой в жизни все наперекосяк. Сначала муж загулял. Представляешь… Такой интеллигентный. На скрипке играл. Подонок. Она все для него, а он к другой сбежал. Хоть дочь была, а теперь и она…
– Давай по пятьдесят, – успев вместе с Михаилом Абрамовичем привести в относительно нормальное состояние стол, предложил Родик. – За твою сестру, хотя я ее мельком видел всего один раз, но, похоже, тебя, кроме нее, никто унять не может. А это достижение.
– Да нет. Погоди. Дорасскажу, – жадно выпив и мусоля засаленными пальцами кусок колбасы, попросил Питкин.
– Ты лучше о своих пируэтах думай, – одернул его Родик.
– Ну-у-у. Дай расскажу, – засунув наконец колбасу в рот и облизав пальцы, взмолился Питкин. – Училась ее сволочь в институте. Ритка из нее в одиночку человека творила. На художественную гимнастику с детства водила, музыке учила. Представляете… Мастера спорта из нее сделала. Что ей это стоило. Так вот… Устроила ее в энергетический. Это с фамилией ее мужа-то. Да и наша не лучше. На втором курсе, когда начался этот бардак, какой-то козел предложил ей в Италии танцевать в ансамбле. Дура… Ритка не пускала. Так она все равно сбежала. Говнючка. Что там с ней было, мы не знаем, но во всяком случае не ансамбль песни и пляски. Думаю, потаскухой стала. Бойфренда какого-то завела. Ритка три года с ума сходит. Знаете, как это случается у приличных еврейских мам. Сволочь эта назад ехать не хочет.
– Может, она там хорошо устроилась, – предположил Михаил Абрамович.
– Эта сволочь? Ритка ей все деньги, что зарабатывает, разными способами передает. Бойфренд ее засранный – безработный. За счет Ритки живут подонки.
– Дочь… Что ты хочешь? – заметил Родик.
– Что хочу? Засранку надо оттуда забирать. Тут выдать замуж и пусть дома сидит.
– Я, вероятно, скоро буду в Риме. Если что надо передать, то имей в виду.
– Я Ритке скажу. Думаю, что надо. Она какими только способами с ней не связывается. Хотя та не в Риме обретается, а где-то рядом с Венецией… В общем, скажу. Давай еще за Ритку выпьем. Люблю я ее очень.
– Давай… Грузовики-то без тебя продают? – спросил Родик.
– Бизнесмены… Сволочи. Человека в тюрьму сажают, а вы о выгоде своей… Сволочи.
– Не только своей. Тебе сейчас больше, чем нам, деньги понадобятся. Адвокат не бесплатный, – парировал Родик. – Да и бизнес на месте стоять не может.
– Да, понимаю. Не пальцем сделан… Сам об этом думаю. С генералом вчера обсуждал. Подождите день-два. Решим. Каптерку мою, может, сюда перенесем, а машины по распоряжению министерства забирать будете. Может, и дело мое успеет уладиться. Твой адвокат обещал…
– Ну, давай за это… – поднял Родик стопку. – Чтобы все благополучно закончилось.
– Спасибо тебе… За все. Кроме тебя и Ритки, никто пальцем не пошевелил. Может, даже радуются. Сволочи.
Глава 17
Нет места лекарствам там, где то, что считалось пороком, становится обычаем.
Сенека
Прошла неделя, которую Родик посвятил ликвидации производства терраблоков. Вопросов было столько, что он почти не бывал в офисе и тем более не успевал контролировать выполнение других дел. Наконец все было решено и оставалось лишь разобраться с тем, что вывезли на Дмитровский завод. Он наметил это на предстоящие выходные. Дальнейшие планы зависели от действий Экерсона, но от него никаких известий не поступало. Родик решил не терять времени и, как намечали, отправиться в Варшаву. Он уточнил у Михаила Абрамовича состояние по билетам и ваучерам. Оказалось, что тот, планируя добираться через Брест, еще ничего не делал. Родик разозлился и распорядился срочно ехать на вокзал. К вечеру с трудом удалось добыть билеты лишь на следующий понедельник. Родик отругал Михаила Абрамовича, но тот спокойно заметил, что общий план не нарушен и все складывается даже удачно, поскольку за оставшееся до выезда время можно будет довести до ума все работы по складу. Родик, в душе понимая, что он прав, все же продолжал еще некоторое время возмущаться, но, посмотрев на часы, пожелал Мише спокойной ночи, разъединил телефонную линию и, откинувшись на спинку любимого кресла, включил телевизор. Мысли непроизвольно обратились к мучившему его в последнее время вопросу о взаимоотношениях с Комиссией: «На прошлой неделе я отправил очередной отчет. Серьезная получилась информация из первых рук о сращивании политики, бизнеса и криминала. На основе ее можно и психологические портреты нарисовать и тенденции определить. Беспокоит, как ее используют. Если для борьбы с этим явлением, то хорошо, а вдруг наоборот. С первого разговора с Алпамысом меня убеждают, что любые мои действия направят на благо страны. Однако каждая информация имеет двойное назначение в зависимости от того, к кому попадет.
Я еще в семидесятые в университете марксизма-ленинизма писал реферат по созданию и применению информационного оружия в холодной войне. Тогда были ясны цели той и другой стороны. Потом мы осознанно сократили этот тип вооружений, как и многое другое из эпохи милитаризма, а они, вероятно, нет. В результате наши руководители перестали отстаивать прежнюю геополитику. Появились безобидные на первый взгляд Макдоналдсы, майки и джинсы с чуждой символикой, фильмы с американскими суперменами, желтая пресса с целенаправленными сплетнями о бывших социалистических идолах. Так сложилось мощное оружие с непрерывным действием и партизанскими методами применения. Результат не замедлил сказаться. Произошел предсказуемый развал социализма.
Западу это понравилось, но встала задача генерации новой системы. Роль информационного оружия здесь трудно переоценить. Я же, бесспорно, являюсь одним из инструментов его создания. Проблема в том, что я не вижу ни всего оружия, ни направления прицела и, естественно, не могу определить результатов от выстрелов. Довольствуюсь только верой в правдивость завербовавших меня людей. Они же все плотнее подвязывают меня, а я не сопротивляюсь. Наоборот, сам лезу в мышеловку. Бизнес по их указке и с их протекцией организовываю. Вдруг все в этом бизнесе ими контролируется? Калеман, Георгий и другие могут быть частью общей игры… Тогда я попал в мировое закулисье, управляющее всем. Рыпнись, и ты ничто. Даже не банкрот. Если так, то разумно плыть по течению. Результат неизбежен. А вдруг все не так? Мой клуб – арена противоборства, и от моих действий многое зависит. Встречусь в Риме с Экерсоном и постараюсь спровоцировать его на откровенную беседу. Если они считают, что меня заарканили, то он проговорится…»
