Алексей Смирнов - Обиженный полтергейст (сборник)
Произнося слово «яма», я сделал невольное глотательное движение, будто давясь, будто самолично туда, в изреченную яму проваливаясь: появилась Жотова. Она бочком проникла в конференц-зал, грузно протрусила по проходу, уселась в первом ряду и виновато улыбнулась Нагнибеде: опоздала. Тот небрежно отмахнулся – пустяки, слушайте внимательно. Однако слушать было нечего, речь моя снова прервалась.
– У вас все? – осведомился Дмитрий Никитич.
Конечно, лучшим для меня выходом было бы кивнуть утвердительно и убраться куда подальше, но чисто биологическое, живучее самолюбие помешало мне скомкать сообщение, и я помотал головой: нет, не все.
– Так продолжайте, – подтолкнул меня Нагнибеда. – Что с вами творится?
– Простите, Дмитрий Никитич, -выдавил я из себя. – Немного нездоровится. Сейчас. Сейчас я продолжу.
Воцарилась тишина. Аудитория ждала, и теперь даже те, кто вовсе не слушал оратора, будучи погружены в свои мелкие делишки, обратили внимание на мою персону, почувствовав неладное. Надвигалась катастрофа.
– У меня есть еще несколько слов насчет лифтов, – объяснил я с жалкой улыбочкой. – Уловитель запаха – хорошее изобретение, но… возникают проблемы… В дальнейшем, я хочу сказать…– Слова разбегались, я путался. Жотова не уходила, и Жотовой захотелось высказаться. :
– Можно мне сказать два слова, Дмитрий Никитич? – спросила она, поднимая руку. – С места.
Нагнибеда серьезно закивал. Он не знал, что означает мое поведение, и надеялся, как всякий талантливый начальник, что проблема разрешится сама собой. Известно, что девяносто процентов проблем решаются сами по себе, и мудрое руководство в том и состоит, чтобы не обращать внимания на львиную долю заявок, рапортов, жалоб и ходатайств.
– Я хочу пожаловаться на лифт, – прогудела Жотова. – Я вот живу на двенадцатом этаже. Вчера какой-то негодяй зашел в кабину и собрался… ну, вы понимаете, – она покраснела. Странная история. Мне всегда казалось, что врачи не краснеют, когда говорят о естественных отправлениях организма. – Датчик сработал, и он застрял между четвертым и пятым этажами. Так вот: мало того, что бригаду пришлось ждать целых два с половиной часа, так еще вдобавок и вся лестница слышала пьяную ругань из этого лифта. А каково женщине моей комплекции подниматься на двенадцатый этаж пешком? В общем, я считаю, что наше изобретение несовершенно. Почему должны страдать порядочные жильцы?
Тут я вспомнил вдруг, какие у Жотовой имя и отчество, что почему-то помогло мне обрести уверенность в себе. Подобающим образом к ней обратившись и видя, что это и вправду она, я перехватил инициативу и предложил перейти непосредственно к пожеланиям.
– Какого рода усовершенствования хотелось бы вам, собственно, внести в лифтовое хозяйство?
Вот так я выразился – или немножко иначе, но в целом похоже.
Жотова смешалась и покрылась пятнами. Разумеется, она не могла предложить ничего толкового. Я набрал в грудь воздуха и выпалил:
– Надо вмонтировать в двери остро заточенные стальные пластины! Конечно, если двери раздвижные. Пусть датчики, которые фиксируют аммиак, командуют дверям сомкнуться в момент, когда пьяница собирается покинуть кабину. Одновременно выдвигаются ножи, и…
Нагнибеда разинул рот, потрясенный новой мыслью.
– Не только аммиак! – воскликнул он, и хлопнул по столу сразу обеими ладонями. Он лукаво улыбнулся сперва Жотовой, потом – мне, а после уже – всем остальным. Из левой ноздри Нагнибеды не то со всхлипом, не то со всхрюком вырвался и замер победный зеленый пузырь. – Звуковые датчики! Для разных писак! Царапанье грифеля по дереву, скрип… энциклопедия матерной брани. (Нагнибеда был целомудрен, как шестилетнее дитя). Ведь пишут же! Пишут, не успеваешь стирать!
В зале оживились, стали шептаться. Обсуждали двери, бритвы, ножи и соплю. Гениальная догадка заставила меня задрожать. В сильнейшем волнении я выпалил:
– Общественный транспорт! Чем не мера? Метро! Турникеты! Давка! Осторожно, двери закрываются!
И понял мгновенно, что снова на коне – восседаю героем с коготочками, выставленными вперед. Лицо, потерянное парой минут раньше, вернулось ко мне – облагороженное, со скромно опущенным взглядом, готовое принять заслуженные похвалы.
3
Джекил и Хайд: я назвал имена, но так и не обмолвился ни словом о сути проекта. Понятия не имею, кто первым предложил это название, но аналогия подобралась удачная. Уж не знаю, как отнесся бы к ней Стивенсон, но мертвые (на это обратил внимание другой, современный уже британский писатель) молчат, за что им большое спасибо. Если у автора «Острова сокровищ» добродушный доктор Джекил содержал в себе черты демонического, кровожадного маньяка Хайда, то в нашем учреждении сочли за лучшее поменять их местами. Вернее, не их поменять, а знак. Тайный, до поры сокрытый Хайд наделялся воистину благородными чертами. Его преступные наклонности отныне были призваны служить общественному благу; доктор Джекил же, имея внутри затаившегося душегуба, поневоле приобретал для себя нечто отрицательное. Он делался опасным, этот Джекил, как опасна плюшевая игрушка, начиненная бомбой. Кстати сказать, с игрушек дело и начиналось – вещь неприятная, однако эффективная в определенных ситуациях. Я говорю о локальных конфликтах, зонах ограниченных боевых действий и наведения конституционного порядка на отдельных объектах и в отдельных субъектах. Такие вещицы сеют здоровую панику и возбуждают в населении естественную ненависть к местным зачинщикам мятежа. От последних медленно, но верно отворачиваются, недавним героям плюют в лицо, их чохом сдают и закладывают, а то и просто умножают на ноль – короче говоря, мистер Хайд совершает благо, беря пример с известной силы, что вечно хочет зла. Такая получается диалектика.
Выполняя первый заказ, мы создали «Роботов». То были точные копии обычных людей, подверженных заурядным страстям: пьяницы, бомжи, недалекие обыватели – все они в совокупности именовались «Робот-1». «Робот-2» сидел глубоко внутри – чудовищный по своей разрушительной силе механизм, способный нанести прицельный – в том числе тактический ядерный – удар с предполагаемой площадью поражения в 48 гектаров. Робот-2 включался в игру лишь при определенных, строго обозначенных, обстоятельствах. Растиражированные куклы направлялись в глубинку, на юг, где – в силу обманчивой внешней безвредности и показного идиотизма – становились крайне соблазнительными для тамошних джигитов. Украсть подобного болвана казалось делом нехитрым, он для того и предназначался – современный троянский конь. Его везли к ущельям и арыкам, в горы, надеясь использовать либо как товар, либо как рабочую скотину. И вскоре знакомились с Роботом-2 – так и не успев ни ощутить, ни осознать очарования знакомства. Так мы выиграли несколько крупных кампаний.
Дальше – пошло-поехало.
Общество медленно, но верно выпускало коготочки вперед, вынужденное обороняться. Поскольку на кону стояла безопасность государства, нам волей-неволей приходилось проводить полевые испытания. Не все они заканчивались успешно, и в конце концов мы нарвались на неприятности. Некоему Роботу-1 присмотрели бальзаковского возраста вдовушку, имея в мыслях подвергнуть его последнему испытанию на прочность. Выйди он победителем, можно было бы с чистой совестью заявить о практически полном стирании различий между машинным изделием и средним представителем социума. Вдова, возможно, и не стала бы мириться с программой Джекила, где предусматривались простые слабости типа бутылки «девяточки» в три часа ночи, зато её вполне устраивал Хайд, который в нужную минуту спешил на помощь. Особенности конструкции, целью которой была совершенная имитация человеческих органов, её бесконечно удивляла и радовала. Особенно в минуты, когда Джекил, будучи не в силах войти в противоречие с заданными людскими стандартами, оказывался не на высоте – тут-то Хайд и говорил своё веское, механическое слово. Восторгу дамы не было предела. Возлюбленный делался неистощим на выдумки. Но вот в недобрый час Джекил-Хайд приналег на совесть, да где-то что-то не сконтачило, и целый жилой дом – все двенадцать этажей – превратился в гору горящего мусора.
Мы поняли, что города и села – это тебе не кишлаки с аулами, и тактику смягчили. Криминал наступал, отморозки плодились, как кролики. Почтенные горожане обходили стороной кафе и рестораны, а вечерней порой городские улицы вымирали. О садах и парках и говорить нечего. По ночным электричкам без особой пользы шлялись наряды транспортной милиции, которые зачастую оказывались гораздо страшнее тех персон, на которых им вменялось в обязанность охотиться. Детские площадки приходили в такое состояние, что впору было думать, будто вражеская авиация бомбила замаскированные оружейные склады. И все-таки, в надежде на лучшее, рассчитывая на остатки благоразумия, Мистер Хайд поостыл, ограничиваясь слезоточивыми газами, наручниками, электрошоком и пронзительными сиренами. Однако общество – система с обратными связями, и на любую гайку находится болт. Вандалы обзавелись масками и темными очками, в их карманах появились ножовки и напильники, не говоря уже о прорезиненных перчатках. Их собственный мистер Хайд, настоящий, жадный до бессмысленного хаоса, не дремал. А доктор Джекил, напротив, спал беспробудным сном, чаще всего – алкогольным. Нам пришлось ужесточать доктрину, не довольствуясь уже «Роботами» и даже пуская их побоку, а я – признаюсь без ложной скромности – стоял у истоков новых разработок. И авторское выступление, хотя и скомканное, и бестолковое по вине Жотовой, вторгшейся в мои мысли и смутившей их, встретило в аудитории понимание, получило горячий отклик, а также полную поддержку руководства в лице прозорливого Нагнибеды, который всегда держал нос по ветру и оттого обладал замечательным чутьем на все новое, перспективное.
