Максим Кантор - Хроника стрижки овец
Религия, таким образом, выполняет ту же роль в отношении души человека, какую выполняет медицина в отношении его тела, а образование – в отношении его интеллекта.
Молитва – ровно то же самое, что и утренняя зарядка: просто предназначена для души, а не для тела. Биржевик, проснувшись, бросается к сводкам акций, а верующий читает Отче наш – и, право же, это нисколько не хуже, а, вероятно, гораздо лучше.
Бессмертие имеется – это настолько очевидно, что даже досадно. Очень хочется, чтобы злодейство умерло безвозвратно, но не умирает ничто из содеянного. Тело умирает (вообще говоря, Христос это продемонстрировал наглядно), а дела и память о них остаются. Это и есть бессмертие – хотим мы того или нет. Увы, бессмертен даже Гитлер и его преступления. Злодей находится в аду навсегда – а как именно выглядит ад, это уже вопрос иной. Точно так же праведники остаются навсегда с нами, их положение в нашем сознании можно назвать раем. Впрочем, Данте и Эпистемон (ученик Пантагрюэля) побывали в раю и, вернувшись, рассказали о том, как там устроено: это согласуется с нашими ощущениями – мы ведь ощущаем присутствие умерших. Умершие далеко не ушли от нас, наши отцы и учителя всегда с нами. Философ Федоров написал книгу «Философия общего дела», в которой показал единение всех со всеми, – то, что мы ощущаем иррационально, он представил как общий замысел бытия.
Можно верить обозревателю газеты. ру, который думает, что люди обращаются в компост, а можно верить Данте и Федорову, которые считали, что люди пребывают в мире неизменно.
Что уж говорить о том, что любовь и забота – воплощают наше бессмертие в иных поколениях. Дети – наше бессмертие, но даже те эгоисты, которые живут лишь для себя, – они делают бессмертным свой эгоизм. Эгоизм остается как пример и урок пустой жизни, и в этом отношении эгоизм тоже бессмертен.
Главное же состоит в том, что не существует частной, приватизированной совести; не существует приватизированной чести и индивидуальной нравственности, поскольку совесть, честь и нравственность – понятия общие. Душа – она, конечно, у каждого своя, но одновременно это как бы часть общей души, именно этим своим свойством душа и интересна. Душа – это то, что объединяет, а не то, что разъединяет. В качестве индивидуального владения совесть не стоит и медного гроша – совесть является совестью постольку, поскольку она представляет единство человека с себе подобными. Стыд является стыдом, поскольку это свойство обозначает закон поведения меж людьми, а вообразить наличие приватизированного стыда – невозможно, стыд существует по отношению к другому. Если бы существовало индивидуальное представление о девичьей чести, офицерской чести и чести ученого – то не было бы вовсе семьи, армии, науки – и общества бы не было.
Да так оно, вообще говоря, и происходит: общество на наших глазах умирает, приватизировав совесть и честь.
Наше время запомнится страшным словом «приватизация», в котором содержалось, по видимости, освобождение от тоталитаризма – но по сути приватизация обозначает просто распад.
То, что «философию общего дела» Федорова (вдохновлявшую Льва Толстого, кстати сказать) заменили на «приватизацию» Чубайса – и определило умирание общественного организма.
Мнилось, что «частное», «индивидуальное», «персональное», «личное» – есть защита и гарантия, противостояние казарме и воле злого коллектива. Волшебный пароль, горделивое слово «личность» – повторяли прежде всего в связи с частной собственностью, индивидуальными правами, отсутствием общественного долга.
Однако забыли уточнить, что индивидуальным бывает только сознание. И еще садовый участок бывает частным, а все остальное – общее, причем не только у коммунистов. Частной совести и приватизированной морали – нет и быть не может. Приватизированная совесть называется «бессовестность», и частная мораль называется «аморальность». Личность – это совсем не тот человек, который отличается от других. Личность – это всего-навсего человек, который за других отвечает.
А религия существует затем, чтобы это общее знание скрепить заповедями.
Динарий кесаря
Формула «отдай Богу – Богово, а кесарю – кесарево» описывает неудобный для общества детерминизм. Так просто поступать уже никому не хочется.
Эта формула времен натурального обмена, и не берет в расчет сложных рыночных отношений развитого финансового капитализма.
Теперь не так.
Борьба за свободу сегодня заключается в том, чтобы Богу – всучить Кесарево, а Кесарю – не дать вообще ничего, объясняя это тем, что кесарева доля уже отдана Богу.
А вы что – предпочитаете сатрапу отдать? Уж лучше прямо в горние ведомства.
Кесарю доказывают, что кесаревой доли теперь нет вообще – свободные люди служат не земному трону, но небесному.
Мы отдаем Богу то, что с нас спрашивает царь земной.
Кесарь недоволен, и это понятно, на то он и тиран. Хуже то, что мнения Бога не спросили.
Никто не сомневается, что Бог рад получить вместо сострадания к ближнему и праведности – свободное предпринимательство и высокую маржу. Многим представляется, что бизнес и креативная прибыль – есть свободное проявление личности, это уже аксиома.
Открыл ресторан, заключил контракт на продажу холодильников, написал детектив, сляпал из пяти процентов двадцать пять – и при чем же тут кесарь? Это ведь свободное проявление личности, то есть души; это ведь творчество – то есть дух.
Уравнение простое: предприимчивый человек = состоявшаяся личность = граждансая позиция = общественная мораль = нравственное совершенство. Где-то среди этих знаков равенства произошел сбой, но сразу не скажешь, где именно.
Вроде бы все логично, но когда спекулянт сосисками оказывается нравственным ориентиром – с ходу бывает трудно понять.
Растолкуют, покажут на пальцах: вот ты и сам видишь – все просто, как дважды два. Вот ловкач и пройдоха, он же – флагман прогресса, а значит, праведник. И стало быть, он столп истины и бастион борьбы с кесарем. И все верно, все сходится. Но нимб над спекулянтом сосисками не зажигается.
Смотришь на прогрессивного человека, слушаешь его пылкую речь, и в целом согласен с риторикой: ну да, за свободу, ну да, долой произвол – но стойкий запах сосисок стоит в воздухе.
В отношениях со Спасителем обыватель воспользовался здравым правилом бизнеса: убрал посредника, то есть кесаря. Проблемы маржи и кредитов – обсуждают в терминах Справедливость и Свобода, Нравственность и Милосердие. У кесаря аргументов против этого быть не может.
Чуть что, кесарю напоминают, что маржа напрямую связана с Моралью, а индекс Доу – Джонса – с гражданской позицией. И кесарю ответить нечего.
Хуже то, что и у Бога аргументов на это нет.
Бог не в курсе перемен валют и волатильности акций. Зоны ответственностей поменялись. Богу несут пеструю дрянь с рынка, а кесаря упрекают в несовершенстве мирового порядка.
И Бог с изумлением взирает на то, как несчастному тирану вменяют в вину то, что мир во зле лежит, а человек смертен.
Эта каша выдумана для того, чтобы не называть вещи своими именами.
В основе упрека кесарю лежит обычная трусость – боязнь окончательного суждения.
Вы думаете, детские больницы закрывают и грабят зарвавшиеся чиновники? Вы думаете, что продукты дорожают оттого, что жадные госслужащие распоясались? Вы думаете, что людей выселяют из квартир чекисты?
Да нет же. Это все происходит потому, что страной и миром правит капитализм, который вы все приняли за моральный и прогрессивный строй. А это не так. Это ошибка, данный строй – несправедливый и злой.
И претензии, которые следовало бы предъявить капитализму как таковому, – вы предъявляете банде Путина.
Но произнести этакое – язык не повернется.
Капитализм-то тут при чем?
Ведь капитализм – это же благо.
Ведь где-то кем-то доказано как дважды два, что капитализм – это прогресс, а неравенство – лучше, чем равенство. Это правило – неоспоримо!
Это же на скрижалях написано, что десять долларов лучше, чем два доллара. Это же высшая мудрость человечества.
Мы на верном пути! Вот в некоторых частностях, да – Путин, шельмец, виноват, больницу закрыл.
А так все нормально: сильный душит слабого – это хорошо и прогрессивно, на рынке выживает верткий и хищный – это условие движения вперед. Курс-то у корабля верный, только в кают-кампании мебель расставлена плохо.
Нам бы устроить, чтобы чиновники не воровали, а уж насчет маржи мы с Богом договорились напрямую.
И сказать, что сам по себе капитализм – это мерзость, мы никак не осмелимся. Страшно очень. И работодатель не поймет, и кореша отвернутся.
Но зато храбрости хватает, чтобы не отдать кесарю его динарий.
Динарий нам самим нужен. Мы его вообще никому не дадим.
Вера в трамвай
Задали вопрос, считаю ли я страны колонизаторы: Англию и т. п. – демократическими. Конечно, считаю – но, помимо этих стран, существовали и демократические Афины времен Перикла, полис, в котором тоже использовался рабский труд. Демократия – это просто форма организации общества, одна из форм, но совсем не цель развития, это лишь инструмент, который используют.
