Валерий Бардаш - Пещера
Уходя, он поцеловал Марию в щеку: “Я пошел”, закрыл за собой входную дверь, прищурил от яркого света глаза и вышел из двора на улицу. Тепло и шумно. Озабоченные воскресными делами горожане, открытые двери магазинов, мальчишки на велосипедах. Все как прежде, никуда не торопится. Где же я заблудился?
На второе занятие пришли все семь человек. Они весело улыбались, включая инструктора, невысокого сухопарого мужичка близких Павлу лет. Его слегка раздражающая активность компенсировалась умными глазами и уверенной широкой улыбкой. Они расселись по кругу каждый на своем коврике, расстеленном на прохладном деревянном полу просторной комнаты.
К середине занятия Павел окончательно убедил себя, почему это не для него. Он лежал с закрытыми глазами на коврике, раскинув слегка в стороны ноги и руки, и не верил. Не верил, что у остальных собратьев и сестер по группе такие же проблемы, как у него. У молодой девушки с привлекательной фигурой и не очень привлекательным лицом, которому не хватает лишь одного – жизнерадостности хозяйки. У не совсем молодой женщины с расплывшейся фигурой и выражением стеснительности. У лежащего рядом с Павлом крепкого вида мужика с подозрительно красным носом и острым взглядом. У молодого пузатенького парня с неловким телом. У двух подружек средних лет, не стесняющихся обтягивать свои большие зады плотным темным трико. С их проблемами Павел мог бы справиться без труда. Для этого ему не нужна помощь. У него другого рода проблемы. Не поможет ему этот инструктор, они с ним, наверно, товарищи по несчастью.
Командные интонации голоса инструктора постепенно перестали раздражать, он почувствовал расслабление в теле, и это было уже хорошо. Они дышали, представляли разные картинки и отправлялись в благодатные места. Лежать было легко и приятно. Пришел отвлекающий запах. Юная соседка справа. Сильный запах. Такой может возмутить молодые привередливые мужские носы, но был благосклонно принят понюхавшим на своем веку. Запах зрелой упругой плоти. Подавленных эмоций, невысказанных желаний. Павел пытался сосредоточиться на словах говорящего. Послышался тихий храп. Наверно, мужик с красным носом.
Храпела одна из круглозадых подружек. Ее выдала виноватая улыбка. Занятие закачивалось, они опять сели в кружок, чтобы выслушать заключительные указания. На лицах едва заметное просветление и умиротворение. И то хорошо, как будто породнились немного. Павел встретился глазами с молодой соседкой. Довольно смело. Да… Посмела бы ты на меня так посмотреть, когда мне было двадцать пять. Хорошие глаза, умные.
– Ну как? – на лице жены был усиленный интерес.
– Ничего, немного расслабился.
– Тебе нравится?
– Неплохо. Ничего особенного не произошло, но расслабился неплохо.
– Это только начало.
– Надеюсь.
– Ты голодный?
– Да нет вроде. Меня накормили.
После занятия он вдруг решил зайти к Дмитрию домой. Там, несмотря на возражения, Тамара посадила его за стол и накормила вкусным ужином. Она выглядела уставшей и немного истерично покрикивала на сына, который не вызвал у Павла никакой озабоченности. Он выглядел совершенно нормально и не обращал внимания на окрики. Павлу только не понравилось, что он дома в такой хороший день.
Тамаре всегда было легко с Павлом. Она не сомневалась в себе в компании этого мужчины много старше ее. Такая уверенность посещала ее все реже в компании отказывающегося стареть мужа. Теперь, тринадцать лет спустя, она забыла, почему согласилась выйти замуж именного за этого человека, но была почти уверена, что живет не такой жизнью, которой хотела бы жить. Она не спешила никого в этом винить. И в первую очередь себя. Заботы о сыне заполняли ее дни, временами к ним добавлялись заботы о муже. Какой жизнью она хочет жить? В одном не было сомнений. Ей придется решать этот вопрос самой. Это было одним из самых больших разочарований в ее замужестве.
– Очень вкусно. Ты для сына так готовишь?
– Он стал много есть.
– Ему надо, растет.
– Да. Я тоже не прочь. Иногда гости приходят. Сегодня ждем Андрея.
– Пацан выглядит нормально.
– Посмотри, какой он худенький.
– Нормальный. Растет, вот как вытянулся. От Димы ничего?
– Нет. Недели через две объявится.
– А он знает про пацана?
– Про головные боли? Я ему говорила.
Он просидел в гостях несколько часов. Они часто доверяли друг другу довольно откровенные слова и мысли. Павлу уже не нужно было догадываться о том, что Тамара не совсем радостна в замужестве, но и он не спешил винить в этом друга. Ждет, когда муж сделает ее жизнь счастливой. Неразумные ожидания. Совершенно неразумные. Молодая жена друга была для него безоговорочным табу и одновременно неясным соблазном. Ему нравилось чувствовать, как она так же инстинктивно вступает в соревнование с его женой. Неравное соревнование. Павел запивал варенье горячим чаем и обращал внимание на гладкую кожу неспокойных рук.
– Ну, спасибо за стол. Накормила, напоила.
– На здоровье. Заходи чаще.
– Обязательно позвони, когда будут результаты анализов. Я буду сам тоже звонить. Пока.
– До свиданья, – Павел махнул появившемуся в дверях своей комнаты мальчику.
– До свиданья.
Дома тоже сели пить чай.
– Как там Тамара?
– Цветет. Озабочена мальчиком.
– А что?
– У него головные боли.
– Головные боли? Это нехорошо.
– Повезет на обследование.
– А Димы нет дома?
– Нет еще.
– А где он?
– Я же тебе говорил сегодня утром. Лазает где-то.
Она промолчала. Он догадался о ее мыслях и молча согласился с ее решением. Иногда его раздражала готовность, с которой она оставляла попытки проникнуть внутрь его немного глубже. Очень редко раздражала. В остальное время он ценил это качество. Без него им не прожить бы вместе сколько-нибудь продолжительное время. И сейчас оно было кстати. Расспросов не будет, даже если он позволит себе еще несколько выплесков. Уверена в бесполезности своих усилий, сидит и тихо пьет чай. Ну и хорошо.
Он досадовал на свой раздражительный тон. В досаде было не столько чувство вины, сколько недовольство собой. Он переменил позу на стуле в слабой надежде отвлечься. Боль не забывалась. Она занимала место в его голове, совершенно непропорциональное своей силе. Собственно, она не была еще настоящей болью. Больше ожиданием, скрытой угрозой. Он размышлял над играми своевольного мозга. Ни на минуту он по-настоящему не верил, что с ним что-то не в порядке, но вот уже как будто ощущал пугающую близость своей слабости, чувствовал ее разрушительную силу. Вот она уже почти здесь. Он не желал ее ни в каких проявлениях. Ни в воображении, ни в действительности. Не желал превращаться в неистребимого оптимиста или спасаться самообманом. Сильно не желал ничего из этого, несмотря на то, что ничего от него не требовалось и ничто ему не угрожало. Очень реально, мелодраматично не желал, как в хорошей книге.
Он жевал кусок свежеиспеченного пирога, запивая его теплым чаем, и улыбался своим мыслям, не подозревая, что его улыбка и шевелящиеся губы не остаются незамеченными. Жена редко вызывала его из этого состояния. Любопытство не было присуще ей, даже когда дело касалось мыслей мужа. Скорее наоборот, робкий соблазн всегда приглушался отсутствием уверенности в том, что она услышит откровенный ответ, или в том, что она желает его услышать.
Павел вернулся в мыслях на кухню и отметил характерное выражение на лице жены. Опять думал вслух. Ему нравилось смотреть на ее лицо. Несмотря на изменения, оно по-прежнему сохраняло все черты, которые заставили его обратить на нее внимание давно, в первый раз. Почти все черты. Их множество. Все тот же эффект. Как предложение, смысл которого не теряется, даже когда отдельные слова опущены или изменены. Смысл не терялся. Ему всегда будет нравиться это предложение.
Глупости. Все дело в глазах, в их блеске, веселой и теплой искринке. И округлости щек. Он дотянулся до жены и поцеловал ее в щеку, вызвав довольную улыбку на лице.
– Хочешь еще кусочек?
– Хватит, поздно уже.
Где-то в уголке мозга живет настоящий страх. Но он там всегда – наверно, с момента самой первой мысли. С этим товарищем чрезвычайно трудно справиться. Он дремлет – значит, пока все в порядке. Беспокоиться незачем. Если бы не несвязные, бестолковые мысли в голове, которую давно уже не посещало ощущение настоящего спокойствия и счастья.
Как обрести его опять? Состояние спокойствия и счастья. Он ведь испытывал его? Давным-давно. Все отдаленней кажутся те времена. Испытывал. Слава богу, еще помню. Когда-то мир был населен интересными людьми и он был им интересен. Искренний, нескрываемый интерес в глазах. Наполняющий сердце радостью.
Он помнит это отчетливо. Но отчетливей всего беспричинность той радостности, канувшую в лету беспричинность. Не вернуть, не испытать. Он старался держаться в стороне от этой чрезвычайно неприятной мысли. Пугающей. Там, за ней, уже нет ничего. Пустота, бессмысленность.
