Мария Ладова - Выше боли

Я быстро сосчитала людей, которых даже и не собиралась прощать в своей жизни. Их получилось немного, но они были. «Да, – ответила я, – всех простила». А разве могло быть иначе в этой ситуации? Ведь это была такая мелочь!

«Ну, вот и хорошо, – ответил батюшка. – Причащения не надо ждать, – в следующий раз, когда будешь готова, а сейчас возьми вот эту просвиру, раздели её пополам, одну половину съешь сама, а другую дашь сыну со святою водой. Теперь иди к Ней и проси». К Ней – это значит к Ксении, здесь мне не нужно было больше слов.

Я прямиком направилась к часовне, двери которой уже открылись, а к мощам стояла довольно длинная очередь. Вика понесла класть записочки и ставить свечи перед часовней, а я, попросив прощения у стоящих в очереди людей, с невысыхающими от слёз глазами, вошла вовнутрь. Там было светло и тихо, всё в свечах и иконах, а перед мраморным надгробием люди по одному просили о помощи.

Никто не сказал мне ни слова, словно все понимали, что мне на самом деле было очень срочно надо. Я встала на колени и, стараясь долго не задерживать очередь, искренне попросила о том, чтобы Святая блаженная Ксения Петербургская помогла моему сыну… Я просила о даровании жизни с условием возможного счастья Паши, я понимала, что слепое хватание за хоть какую-нибудь ниточку существования без пользы самого бытия, в принципе, неуместно. Помолившись, я встала и вышла. Вика ждала меня у входа. Мы молча пошли к воротам кладбища. Боль в сердце успокоилась, зияющая дыра плотно затянулась, и не было больше слёз…

Через пару дней ко мне пришло осознание того, что я должна дать взамен. Что касается прощения: как бы проверяя моё обещание в течение довольно короткого времени, люди, которых я тогда простила, так или иначе появились снова в моей жизни, и я сдержала своё слово.

В больницу мы с Димой приехали после часу дня. Когда дежурный врач-реаниматолог вышел к нам, он сказал, что состояние Паши остается тяжёлым, но оно стабилизировалось и, по всей видимости, больную «ногу» сохранят, и у него теперь есть шансы на жизнь…

Глава II

Врач резал вдоль и поперек…

«Там, где боль, чёрные полосы и серый дым,Пламя огня, я не хочу уйти молодым,Мало тем, кто не ценит своё бытие,Ведь есть два пути – идти или быть в земле…»

В реанимации клиники военно-полевой хирургии Паша пролежал четверо суток, и каждый день были операции – противовоспалительная блокада мягких тканей, обработка раны и удаление мёртвых тканей… И круглосуточно – боль, на грани возможного…

В первый же день пребывания в клинике – 10 ноября, ему поставили аппарат КСТ – это такой железный круг вокруг таза со спицами внутри. Получалось так, что Паша лежал только на верхней части спины, а его таз находился в центре этого круга, на спицах. Зрелище не для слабонервных. Надо сказать, что в реанимации жалость к сыну особо никто не проявлял, там все привыкшие, а медсестры – холодные и жёсткие, равнодушные. Понятно, ведь там лечат тело – физику, а до психики совсем нет дела, это уже вопрос десятый…

И тут-то уже точно в реанимацию не пускали никого, даже близких родственников, даже если больной умирал. Мне можно было только стоять под дверьми и буквально «ловить» сына, когда его вывозили на очередную операцию. У меня на то, чтобы его увидеть, было всего пять секунд туда и пять – обратно, и то, если угадаешь, когда повезут: утром, в обед или к вечеру – время операций не регламентировано.

«Сынок, как ты?» – один раз я задала вопрос в одно из приоткрытых окон на улице (реанимация в клинике ВПХ на первом этаже) и попала в точку: там лежал Пашка. «Мама, принеси тёртого яблока, каким ты меня в той реанимации кормила», – крикнул он и ещё что-то сказал, но звук проезжающего мимо автомобиля заглушил его голос. И тут я услышала ругань медсестры, жестко захлопнувшей окно и высказавшей в мой адрес что-то нелицеприятное. А потом удивляются, почему их пациенты пытаются выпить ртуть из градусника, предварительно разбив его об стенку…

За это сына привязали. И он, такой всегда свободолюбивый и активный, а сейчас беспомощный и изуродованный, лежал, закованный в железо, с невыносимой болью и страданиями, без какой-либо возможности даже пошевелиться. Он ничего не мог сделать, и никто даже не мог сказать ему хоть одно слово любви или проявить хоть каплю сочувствия. Позже он напишет друзьям: «Ребята! Пишу вам из ада, теперь я знаю, что это такое. Не ожидал я такого поворота событий. Не ожидал… Две недели неподвижного разглядывания больничного потолка сильно ломает человека… В Питере 4 дня пролежал в одной пустой комнате. На таз и ногу были подвешены 2 утяжеляющие шины железные. Ночами не спал, орал от отчаяния… Морально сломлен полностью.».

14 ноября у Паши прошла ещё одна очередная операция, в процессе которой один металлический аппарат сняли, другой – аппарат Илизарова – поставили. После активных споров врачей сына перевели из реанимации в общую палату № 21 хирургического отделения клиники – чтобы родители могли за ним приглядывать, заботиться и ухаживать постоянно. К этому времени уже прилетел Пашин отец (он давно живёт с другой семьей) и стало чуть легче – мы по очереди, круглосуточно дежурили возле сына. Когда один оставался в больнице, другой ездил за медикаментами, необходимыми бумагами или просто отдыхал.

Посоветовавшись с Димой, я решила отправить его домой. Младший брат навестил Пашу в палате, пообщался с ним и сказал мне, что теперь может ехать спокойно; он уверен, что всё теперь будет хорошо. «Ты ведь, мама, уже не плачешь». 16 ноября он сел в поезд Санкт-Петебург – Ставрополь и благополучно добрался до дома, а я из гостиницы перевезла вещи на квартиру к только что обретённой новой родственнице – родной, но незнакомой тёте моего мужа, и стала днями и ночами пропадать в больнице.

Было очень больно и трудно «оттаскивать» сына от края пропасти, ведь практически первые его слова после реанимации были такими: «Отпусти меня, мама, пожалуйста, не держи… так больно… отпусти… Не хочу больше».

В общую палату уже могли приходить друзья. Как только у меня появилась возможность, я поехала в храм – Собор Казанской иконы Божией Матери – за святой водой. Из всех церквей тогда выбрала почему-то эту, а уже потом, сопоставив события, поняла, что не просто так моё сердце привело меня туда, ведь авария случилась в день празднования Казанской иконы Божией Матери…

От борьбы за жизнь, от бесконечных болей, потери крови и операций Паша совсем обессилел: гемоглобин – 67, белок в крови – 34, температура постоянно около – 39, а до главной, основной операции на таз, от исхода которой зависело его будущее, было ещё очень далеко. Сиды таяли с каждым днём, а их нужно было ещё много. Врачи прописали «усиленное» питание – есть мясо, овощи и витамины. Но аппетита не было – ни пить, ни есть Паше не хотелось, жить уже не хотелось: «Мам, у тебя же есть деньги, купи мне пистолет или найми человека… ну что же ты за мать… неужели ты не видишь…».

Но мы боролись – боролись за каждый сделанный им глоток воды, за каждый съеденный кусочек пищи, за каждый взгляд «не в потолок», за каждую улыбку, которая появлялась на его лице только при виде друзей… И именно приход лидеров молодежных движений Пашиного окружения изменил вектор развития этих печальных событий.

Дружба

«Я узнал, что у меня есть огромная семья…»

Живя и учась в Москве, сын особо не посвящал меня в свои дела и свою жизнь – только в самых крайних случаях или если ему требовалась моя помощь. Я знаю только, что его жизнь была активной, у него было очень много друзей и знакомых.

В жизни каждого человека случается разное, в том числе и горе. Очень часто многие друзья отворачиваются в эти минуты или делают вид, что ничем помочь не могут, но здесь всё было по-другому.

Вначале патовой ситуации произошла срочная мобилизация всех сил и энергий, имеющих хоть какое-то отношение к молодежи Москвы и Питера, сразу начала поступать материальная помощь, чуть позже – моральная поддержка. На нескольких сайтах в интернете многие люди узнавали об аварии. Они сочувствовали, переживали, помогали словом, предлагали помощь и молились за ребят.

В минуты острой необходимости на Пашин телефон пришло более 110 поддерживающих дух сообщений из нашей страны и ближнего зарубежья: Санкт-Петербурга, Москвы, Казани, Владивостока, Севастополя, Пятигорска, Ставрополя, Пскова, Ростова-на-Дону, Поволжья, Волгограда, Оренбурга, Ульяновска, Нижнего Новгорода, Брянска, от ребят из Чехии, Сербии и Украины. Это были разные послания, все просто невозможно уместить:

«Скорейшего выздоровления, брат, с Божьей помощью. Весь Питер с тобой!», «Сильный человек спокойно преодолевает новые и новые препятствия, независимо от того, предвидел он их или нет», «Держись, братюнь, Украина с тобой. Выздоравливай поскорее!», «Воин, воин… Будешь снайпером! И тогда всем ппц настанет, держись, мужик», «Паша, крепись, милый, все силы тебе посылаем!», «Паша, очень много неравнодушных парней интересуются ситуацией и все поддерживают тебя, даже те, с кем ты не знаком. Ты – не один!», «Держись брат! Владивосток с тобой!», «Пашка, держись! Ты сильный. А мы поможем изо всех сил!», «Никогда не падай духом, зная, что есть верные друзья, вспомни их. И ад вдруг станет раем. Боль уйдет, как талая вода. Держись.», «Крепись и не опускай руки. Значит, так надо. Будь сильнее. Терпенья.», «Братан, жизнь продолжается, как бы тяжело не было! Мы все рядом! Тебе огромный привет от всех, поправляйся.