Лев Брандт - Пират (сборник)
– Жулик!
И, как по сигналу, с разных мест раздалась сотня свистков. Публика рванулась к барьеру и, размахивая руками, исступленно вопила. Слова тонули в общем гаме, сливаясь в один вой. Издали казалось, что тысячи прикованных к скамьям людей стараются вырваться из охваченного огнем здания. Пожилой рыжебородый, похожий на мясника человек, засунув в рот два пальца, оглушительно свистел, свесившись через край барьера. Свиста Африкан не слышал. Он видел только черные, как у негра, руки и раздувшиеся до отказа малиновые щеки. Яблоко пролетело над самой его головой. Браслет вздрогнул и стал мельчить шаг. Африкан перевел вожжи, строго приказывая идти ровно.
Лошади подходили к концу. Наездники поднимали вожжи, взмахивали хлыстами, горячили лошадей, но Африкан, казалось, забыл, что он на призу, и, продолжая ехать в спину, сдерживал лошадь. Рыбкин испуганно захлопал глазами, побледнел и, поймав губами кончик уса, пригвоздил его к месту. До столба не осталось и двухсот метров, а Африкан все еще сдерживал лошадь.
«Скандал, – взволновался старик. – Передержал. Теперь поздно».
Он сильно вздохнул и забыл выдохнуть. Перед глазами пошли синие и красные круги, а дорожка с лошадьми поплыла, как огромная карусель. Старик уцепился за перила, чувствуя, что сейчас грохнется на пол. Теряя сознание, он увидел, что все лошади на карусели, вытянув шею и быстро перебирая ногами, стояли, не двигаясь с места. Только одна, с развевающимся хвостом и гривой, летит по кругу мимо замерших на дорожке лошадей. Рыбкин с хрипом выдохнул воздух. Дорожка покачнулась и разом остановилась.
На трибунах уже стояла мертвая тишина. Люди застыли, вытянувшись как на параде, и следили за неожиданным финишем. Казалось, что у Браслета разом выросли крылья. Но метров за пятьдесят до столба он стал выдыхаться. Африкан поднял вожжи и стегнул его хлыстом. Вытянув шею до последней возможности, напрягая мускулы, Браслет весь тянулся вперед, но силы его таяли на глазах у публики. Другая лошадь выскочила вперед и стала уверенно его обходить. Браслет увидел караковую кобылу и мгновенно ощутил непреодолимое желание броситься на нее. Злоба сделала то, чего не могли сделать ни хлыст, ни Африкан, ни сам Браслет. В последний раз напряглись размякшие мускулы и превратились в стальные. Он рванулся с невиданной силой и пролетел столб первым, на полголовы опередив соперницу. Другого такого финиша припомнить не могли знатоки.
Наездники повернули лошадей и съезжали с круга мимо трибун. Публика неистово кричала и хлопала в ладоши. Африкан, улыбаясь, раскланивался, отвечая на приветствия. Он был бледен, и крупные капли пота скатывались с его лба. Через весь ипподром с верха рублевых трибун гремел знакомый бас, покрывая выкрики и хлопки:
– Браво! Браво! Молодец!
Рыжебородый огромный дядя, оглушительно хлопая черными руками, стоял у барьера.
Когда Африкан слез с качалки и пошел на весы, Рыбкин заметил, как сильно у него дрожали руки. Носовой платок он сунул мимо кармана и не заметил этого.
Браслет стоял рядом, покрытый мылом. С неровным шумом поднимались и опускались бока. Ноги дрожали мелко и часто. На выводке он шел следом за Сенькой, не интересуясь ни аплодисментами, ни шумом. В глазах у него застыли усталость и тоска.
* * *После приза Браслет начал прихрамывать. Ветеринар нашел растяжение мускулов плеч и крупа.
– Без отдыха гоняли, пока не перетянули, ироды, – определил Рыбкин.
– Выходится, – решил Лысухин.
Браслета лечили. Два раза в день массировали поврежденные места. Ветеринар впрыснул ему под кожу жидкость, от которой вспухли лопатки и суставы на ногах.
Недели через две Браслет перестал хромать, и его первый раз попробовали работать махом. Помощник Африкана проехал два-три круга, ослабил вожжи и послал жеребца на мах. Браслет пошел широкой размашкой. Помощник щелкнул языком и отпустил вожжи, заставляя жеребца идти резвее, но Браслет шел только размашкой, упорно не слушаясь. Помощник съехал с круга. Через полчаса он снова появился на нем. В руках у него был длинный английский хлыст.
– Жеребенок на все четыре ноги жалуется. Зачем они его мучают? – возмущался Рыбкин.
Седок взмахнул хлыстом и щелкнул языком. Браслет рванулся и сразу заскакал.
– Гляди, скакать начал, – плакался Сенька, тормоша Рыбкина.
– Бежать больно, оттого и скачет, – сказал Рыбкин.
Помощник остановил Браслета и, вернувшись на прежнее место, опять послал его врезвую. Браслет не принял и пошел тихой рысью.
Тогда седок подался вперед и с силой ударил Браслета хлыстом. Жеребец замотал головой и пошел быстрее. Лицо у ездока расплылось в довольной улыбке. Но, поравнявшись с воротами, Браслет на полном ходу повернул вправо и влетел во двор. Качалка с треском ударилась о косяк и разлетелась. Все это произошло с молниеносной быстротой. Седок не успел даже испугаться, как уже лежал, растянувшись на земле. Браслета задержали во дворе и повели распрягать. Неудачный ездок поплелся следом, ругаясь и прихрамывая. У конюшни его встретил наездник.
– Лошадь сошла с ума, она разбила качалку и чуть не убила меня, – жалобно сказал помощник.
– Почему же вы сразу не съехали с круга? Лошадь не должна чувствовать, что она сильнее, – орал всегда спокойный Африкан на своего помощника. – Теперь я должен в третий раз ехать на нем на круг. Заведи лошадь в конюшню, закрой ворота и подай хлыст, – приказал он Сеньке.
Сенька подал хлыст. Африкан спокойно, без злобы, стегнул несколько раз Браслета хлыстом. Браслет метался и дрожал при каждом ударе.
Третий раз Браслет вышел на круг. Сам Африкан Савин сидел в качалке. Очутившись на дорожке, Браслет, не дожидаясь посыла, рванулся и понес. Африкан откинулся назад и почти повис на вожжах. Разбрызгивая пену, храпя, Браслет несся по кругу. Мыло пышными хлопьями повисло на сбруе. Удила рвали рот, но он уже не чувствовал боли. По кругу раздался тревожный крик:
– Берегись!
Наездники, торопясь, съезжали в сторону.
По большой дорожке, закусив удила, неслась обезумевшая лошадь. Она неслась прямо на забор и каждую минуту могла убить наездника и убиться сама.
Но вот Браслет разжал зубы. До забора не оставалось и десяти метров, когда, почувствовав ослабление вожжи, он чуть-чуть отпустил удила. И в то же мгновение Африкан изо всей силы потянул к себе вожжи и, упираясь в стремена, разогнулся, как пружина.
Изо рта Браслета брызнула кровь. Он захрипел и грохнулся на песок вместе с качалкой. Мгновенно сбежались люди и окружили упавшую лошадь. Браслет лежал не двигаясь, откинув голову, и тяжело дышал… Африкан встал с земли, отпустил подпругу и подтянул уздечку. Браслет открыл глаза, поднял голову и посмотрел на людей, словно проснувшись. Африкан ласково похлопал его по шее и дернул еще раз. Браслет поднялся и теперь стоял, дрожа и пошатываясь. К потным бокам прилип толстый слой песка. Капли крови медленно скатывались с губ. Рыбкин взял его под уздцы и повел в конюшню. Сенька сзади поддерживал разбитую качалку. В конюшне Рыбкин сказал, ни к кому не обращаясь:
– Такой наездник, и такой дурак!
На следующий день между хозяином и Африканом Савиным произошел короткий разговор.
– Господин Лысухин, – сказал Савин. – Браслету Второму нужен длительный отдых. Мой совет – увезти его на это время за город на траву.
– Через три недели разыгрывается десятитысячный приз, и когда его возьмет Браслет Второй, тогда можно будет говорить о травке.
– Браслету Второму необходим немедленный отдых, – повторил Африкан.
– А мне необходимо десять тысяч. Конюшня последнее время слабо себя оправдывает, – упрямо сказал хозяин.
– У него плохое сердце, он может погибнуть.
– Что же делать, спорт связан с риском. Кстати, Браслет теперь стоит дешевле суммы приза. Свою стоимость он уже отработал, и я могу рискнуть.
– Лошадь отказывается работать. Она будет защищаться.
– Такой наездник, как вы, может заставить ее идти и сделать все, что он хочет. Двадцать процентов будут ваши. Браслет все равно пойдет на приз, и вы потеряете две тысячи. Подумайте.
– Я на нем не поеду, господин Лысухин. С Браслетом Вторым раньше двух месяцев наезднику делать нечего. Я не ветеринар и не коновал.
– А я десять тысяч считаю в своем кармане, – услышал наездник, уходя из кабинета.
* * *Скоро в конюшне появился новый наездник – англичанин Фильмер.
Фильмер славился умением укрощать строптивых лошадей. Сам он рассказывал множество невероятных и поразительных случаев из своей тренерской практики. Среди специалистов он пользовался неважной репутацией. Настоящие тренеры и наездники старались держаться от него подальше. Зато у барышников, у мелких владельцев и игроков он был в большом почете. Внешность его приятностью не отличалась. Небольшого роста, кривые короткие ноги в ботфортах подпирали большое, сильное туловище. Длинные руки свисали почти до колен. Голова квадратная, из-под крючковатого носа торчали пушистые усы. Сизые от бритья щеки и круглые черные глазки под редкими бровями дополняли портрет. Говорил он очень громко и очень много.
