Анна Матвеева - Перевал Дятлова, или Тайна девяти
Дятлов И.
Кавказский дневник оказался самым подробным, но размашистых записей Дятлова я в нем больше не встретила, видимо, как начальник, он имел право отвертеться от этой работы. Зато про Игоря охотно и много пишут другие участники похода:
...Встал вопрос, оставлять кого или нет здесь сторожить вещи. Коля, и Славка, и Пашка усиленно наседали на Игоря, уверяя, что всё украдут, если не оставить никого. Игорь сначала решительно сказал «нет», но после вторичного наступления ребят он встал, и, как Наполеон, долго думал, и спокойно произнес: «Останется Коля и ты, Женя». Для меня это было неожиданностью, так как я не изъявлял желания оставаться и хотел вернуться.
Сразу за этими заметками следовала длинная, подробная запись на семь страниц, сделанная разборчивым, четким почерком. Я сразу обратила на этот почерк внимание и потом уже увидела, что он часто встречается в дневнике. Обладательница (без сомнения, обладательница) почерка рассказывала о своих впечатлениях с удовольствием, ей нравилось писать.
...1 сентября 1957 г.
Добрый день!
Да, действительно, это добрый день.
В разных концах Советского Союза бегут в этот день, кто в первый раз с родителями, а кто уже и не первый раз, в школу, сколько встреч, радости, рукопожатий, поцелуев, взвизгиваний при встрече и прочих вещей происходит 1 сентября. Может, сегодня и у нас, в УПИ, за несколько тыс. км отсюда, у спортклуба собрались наши друзья походные и обмениваются своими впечатлениями о проведенном лете, кто-то побыл на Саянах, кто-то на Урале, но все радостные и веселые бегут к спортклубу. Правда, их, должно быть, немного, многие на практике, а многие и в походах.
Добрый день! В этот день все, и старые и молодые, все помнят о нем. Да и как о нем не помнить! Вот и мы, 12 человек, шагаем по Чегемскому ущелью, и невольно вспоминается, что сегодня 1 сентября!
Неумело, но искренне, как говорит моя мама, «с душой». Я перелистнула несколько страниц – до последнего абзаца этой записи:
...…Кругом горы, горы, снежные вершины, поднимаемся выше и выше, встречается лес и красивые цветы, изредка малина, брусника в лесу, но вот перешли еще один ручей и остановились на привал. Место очень, очень красивое, островок, кругом вода и горы, погода противная стала, дождь идет. Вот уже горит наш туристский костер и готовится ужин, и так каждый день – всё новое и новое открывается, горы так грандиозны и величавы, что человек кажется среди них букашкой, а ведь в то же время он всемогущ. Может быть, еще допишу что-нибудь, но пока на сегодня хватит.
С приветом, Зколм…
Та, что писала эти строки, – возвышенная душа, – Зина Колмогорова? Зиночка, красивая даже по нынешним безумным представлениям брюнетка, через два года вместе с другими дятловцами трагически погибнет. Пока же они идут по Кавказу, любуются незнакомой природой и тщательно фиксируют увиденное в коллективном дневнике.
Старается незнакомый мужской почерк:
...Лес на правом берегу Чегема, и первый привал. Мы оказались в настоящем уральском лесу: сосняк, береза, иногда ива. Из ягод – брусника, черника, земляника. Зина набрала полные руки грибов и на ходу пыталась расталкивать их в карманы рюкзаков ребят.
А вот девушка пишет:
...Как только кто-нибудь из нас повышает голос, раздражается или слишком бурно реагирует на окружающую среду, тому сразу приписывают горную болезнь. Сегодня она очень сильно проявилась у Игоря. На предыдущем привале он так долго ворчал на Лилю из-за йода, что Лиля пожалела, что у нее нет с собой никаких средств лечения (как то: каплей, мази, таблеток и пр.) от горной болезни.
Я увлеклась, читала теперь уже всё подряд. Кавказская группа действовала профессионально и шла строго по маршруту. Успевали шутить и смеяться.
...Особенно комичной была переправа Зины, которая взгромоздилась на спину Коле и таким образом, с ужимками на лице под дружный смех товарищей, перебралась на другой берег. Бедный Коля! Ему пришлось потрудиться, его собственный вес 64 кг да еще + такой же вес Зины – итого 128 кг. Трудновато!
Сейчас обеденный привал. Всё хорошо, кроме того, что у дежурных пригорело какао, пачку которого нашел Игорь в дупле большой сосны у места нашего привала. Перевал мы не прошли, а только дошли до него. Шли без особых приключений, «по горам, по долам». Место для ночевки выбрали довольно удачно. Здесь много дров, которые приносят сюда альпинисты. Сейчас Володя (дежурный) дует во всю мощь и силу своих легких, способствуя этим горению дров. Но вода нагревается что-то очень медленно, а когда закипит – и совсем неизвестно.
Ближе к концу тетрадки мы с Шуми наткнулись на еще одну Зиночкину запись. Текст меня поразил. Может, у Зины были предчувствия?
...Надо сказать, что здесь не жарко, и мы идем на перевал. Если перевал Донгуз-Орунбаши можно назвать перевалом «костей конских, ишачьих и вообще скотских», то перевал Басса можно назвать перевалом «костей людских», но неизвестно, немецких или русских, т. е., буржуазных или советских. На перевал ведет довольно нудная тропинка серпантином, и вообще перевал легкий. Видели с него перевал Чипер-Азау, кое-кто пожалел, что не пошли через него, но большинство ничего, песни поют про долины и море. На ночлег остановились на ровной площадке, где на бугорке стоит могила, и, видимо, всяк, кто пройдет через эти 2 перевала, поклонится этой могилке. Сейчас все ушли за дровами и мне надо идти.
Стало не по себе. Я аккуратно закрыла последний в пачке дневник и положила его на пол. Прижала к себе Шумахера (ух, как звучит все-таки!) и уснула.
7.
Очнувшись поутру, я обнаружила возле постели две пары тапочек. Нет, со мной никто, кроме кота, не спал, и ног у меня всего две, не четыре… Недолго подумав, вспомнила, что мне померещился ночной звонок в дверь – я бегала в коридор босиком, и вернулась обратно уже в других тапочках.
«Шизофрения прогрессирует», – печально думала я. И тут раздался реальный звонок: телефонный.
– У аппарата.
– Знаешь, мне так легко представить себе твой сон…
Так по-дурацки начать беседу может только один человек (из мне известных, разумеется). Вадик. Мой бывший муж.
– Вадик, какой именно сон ты имеешь в виду? Откуда тебе знать, что мне снится?
– А еще писатель, – расстроился Вадик, – я ведь о тебе говорю. Как ты лежишь, свернувшись калачиком, и…
– Заткнись, пожалуйста, – сказала я искренне.
Вадик обрадовался энергии в моем голосе. Энергия движет миром.
– Открывай дверь, девушка, я у тебя под окнами. Надо поговорить.
– Говори по телефону.
– Так деньги ж капают!
Шумахер побежал за мной следом, и расстроился, что я направилась не к холодильнику.
Вадик уже стоял на лестничной площадке. Худой, длинный, нескладный. С кривой улыбкой и мимозой в руке. Господи, где он ее выкопал, болезную?
Я погладила желтые пушистые ветки. Холодные! Шумахер неодобрительно выглядывал из-за стены – так что видно было только полморды, как на фото писательниц из новой серии «Вагриуса».
– Здорово, Хаккинен! – радостно сказал Вадик, и Шуми скривился от его глупости. Вадик попытался погладить котишку, но тот увильнул – побежал в сторону кухни. Задал нам обоим верное направление.
Я размахивала мимозой, как веником. Вадик шумно разувался и говорил слишком громко:
– Тут такое дело… Мы с Машкой расстались.
Машка – некогда ближайшая моя подруга, которая полтора года назад решила, что Вадик подходит ей больше, чем мне. Всё это время, по моим представлениям, она должна была почивать на лаврах. Вернее, в супружеской постели с еще не остывшим после моих ласк Вадиком. Пусть так. И спасибо, что хотя бы квартиру себе не забрали.
– Расстались? А как же безумная страсть, перешедшая в ровное теплое чувство?
Вадик ярко покраснел, потому что именно этими словами лечил меня год назад.
– Теперь Машка любит Наташкиного Гришу.
Я в это время набрала в рот воды – некстати, потому что, захохотав, подавилась.
– Ей просто нужно чужое, – сказал Вадик.
– Наконец-то.
– Что наконец-то? – не понял экс-муж.
– Наконец-то до тебя дошло!
– Аня, – грустно сказал Вадик, – не язви. Мне и так больно.
– Больно ему, надо же! И что я должна сделать? – Шумахер в смиренной позе стоял перед холодильником, вознося молитвы Большому Белому Брату, а я накладывала ему в мисочку мясные колобки фарша. Вадик жадно смотрел на мясо. Голодный, наверное. – Пожалеть тебя и пустить обратно? Не дождешься, Вадик! Большее, что я могу для тебя сделать, – это накормить обедом. И только потому, что сама есть хочу.
