Сергей Дроздов - Правдивые байки воинов ПВО
Шура Керогаз отобрал себе самый легкий билет, мы разобрали остальные и начали их лихорадочно учить. У меня до входа в аудиторию было минут пять. Быстро пробежав содержание вопросов, я вошёл в класс. Взял билет, убедился, что Жора не подвел, и приступил к подготовке. После меня еще пара человек вошло и, судя по их довольным физиономиям, они тоже взяли «свои» билеты. Все шло как по маслу.
Настал черед Вовы Колосова. Войдя жутким строевым шагом, Вова дрожащей рукой взял билет и застыл.
Кучма: «Ну, товарищ курсант, докладывайте».
И Колосов «доложил», от волнения «булькая» скороговоркой больше обычного: «Товарищ полковник, я взял не свой билет. Разрешите взять второй билет?»
Кучма смерил Жору уничтожающим взглядом, перемешал все оставшиеся билеты, добавил новых и сказал: «Разрешаю!»
Вова трясущимися руками взял билет.
«Ну, теперь – свой?!» – ядовито поинтересовался Кучма.
Колосов, выпучив глаза, сумел кивнуть.
«Садитесь, готовьтесь».
Кучма пресек попытку пунцового Жоры покинуть экзаменационный класс: «Посидите пока, товарищ майор!». После этого он сам вышел в коридор и приказал Керогазу: «Заходите все оставшиеся вместе!»
Оставшиеся курсанты, не подозревая ни о чём, дружно вошли. Выражение их лиц, когда они брали билеты и читали их номера, не поддается никакому описанию. Все эмоции в диапазоне от предвкушения удачи до «это песец!!!» отражались на них. Каждый, после того, как обнаруживал, что номер – не его, с ужасом и мольбой глядел на Жору. Тот, с кирпичного цвета мордой, ненавидяще смотрел на Колосова.
Когда Керогаз увидел номер доставшегося ему билета, он скривился так, что я стал опасаться, что его парализует.
Рассадив всех, Кучма выставил за дверь Жору: «Идите, товарищ майор, вам тут больше делать нечего!» и приступил к экзекуции.
Итогом было: куча незапланированных «троек», в том числе Керогазу. Колосов исписал мелом две доски и «булькал» минут пятнадцать. Кучма подвел итог: «Очень слабо, товарищ курсант, «два!»
Колосов обратился к нему с просьбой взять третий билет!
Кучма, не без яду напомнив, что для того, чтобы получить хотя бы «тройку», Колосов должен ответить на «пять», разрешил.
Вова взял третий билет и исписал ещё две доски. Кучма, выслушав его ответ, сообщил: «Могу вам поставить только „неуд“!»
В результате Колосов загремел вместо отпуска в «дурбат», а оставшиеся два года учёбы на все экзамены (включая государственные) ходил только первым. За этим лично следил возненавидевший его Шура Керогаз.
Хиль
Нас ждёт нелёгкий труд,
Нас комары – сожрут,
Вы дома не увидите отныне…
Но спросишь у ребят:
«Комар, или комбат?!» —
И комары – покажутся родными…
Старший лейтенант Нахилюк командовал первым взводом нашей батареи. Это была – ФИГУРА!
Хиль начинал свою службу в училище лейтенантом, с бесславной прапорщицкой должности начальника гауптвахты, но быстро «вырос» до взводного, а затем сменил Грабара на должности нашего комбата, к великой радости всех курсантов.
На первом курсе мы частенько слышали, как старшекурсники приветствовали Хиля, ведущего наш строй, репликами: «О, начальник гауптвахты Нахилюк идёт!»
Хиль тоже носил значок «Внук Ученого» и был ярким выразителем лучших качеств украинского народа в армии. Умный, хитрый, любящий поучить других уму-разуму, говоривший с мягким южным «гэ», он на фоне мрачного Грабара смотрелся «лучом света в темном царстве». Будучи взводным, он докладывал комбату, немного «глотая», обычно, своё воинское звание: «Батарея на развод построена! Старший Нахилюк!» Так его сначала и звали, но потом к нему прижилась кличка «Хиль», созвучная его «щирой» фамилии.
Тем более что голос наш Хиль имел такой силы, о которой его знаменитый в те годы сценический прототип мог только мечтать.
Когда что-нибудь случалось во взводе или батарее, Хиль имел привычку построить нас и учинить словесный разнос, различной силы и интенсивности. Одним из самых любимых выражений его было «Вакханалия!!!». Мы и именовали эти соло Хиля «вакханалиями». Со временем они получили градации «Вакханалий 3-й, 2-й и 1-й степени, в зависимости от продолжительности, громкости хилевских воплей и образности используемых метафор, эпитетов и определений. В ходе исполнения «Вакханалии» Хиль краснел, как помидор, шея его раздувалась порою шире головы, и голос приобретал силу иерихонских труб. Нам казалось, что его рулады были слышны даже на гореловской платформе электричек. Пару раз за 4 года обучения мы слышали незабываемые «вакханалии экстра – класса» в его исполнении. О них стоит упомянуть.
Первая случилась по трагическому случаю. В конце первого курса в 21-й группе хилевского взвода повесился курсант Попов. Дело было так: группа сдавала рядовой зачет по английскому языку, несколько человек его с первого раза не сдало, что было обычным случаем и не грозило никакими неприятностями. Отдельные индивидуумы умудрялись сдавать зачеты по 10 – 15 раз, не теряя оптимизма и бодрости духа.
Среди не сдавших в этот раз зачёт оказался и Попов. Время было предобеденное, они опаздывали, и замкомвзвода Цыпа, наскоро построив группу, бегом отправил ее на обед.
Когда мы, пообедав, возвращались в казарму, посреди плаца батарею поджидал Хиль. Его вид не предвещал ничего доброго: багровое лицо и раздувшаяся шея говорили, что впереди нешуточная «вакханалия».
«Анциферов! – гаркнул Хиль. – Где у вас Попов?!»
«В строю!!!» – бодро ответил Цыпа.
И тут грянула буря: «Он у тебя в сортире 2-го учебного корпуса висит!!!» Дальше минут пятнадцать Хиль бушевал с неимоверной силой. Из того, что он сказал Цыпе, печатными были только предлоги.
Это была первая «вакханалия экстра – класса» в исполнении Хиля…
Выяснилось, что Цыпа не стал «считать» всех курсантов перед отправкой в батарею, а в это время Попов пошел в уборную учебного корпуса и повесился на своем брючном ремне.
Причин такому трагическому шагу не было ровным счетом никаких. Он был членом сборной училища по бегу, вел довольно свободную по сравнению с нами жизнь, частенько бывая на сборах и соревнованиях. За самых тупых «спортсменов», при крайней необходимости, «сдавали» зачеты и экзамены комбаты, договариваясь с преподавателями. Опасности для Попова от несдачи этого зачета не было вовсе. Про то, что у нас вовсе не было никаких «неуставных отношений», и говорить не приходится. Тот случай остался для всех нас загадкой человеческой психики.
Другая «экстренная вакханалия» случилась на 4-м курсе и по более веселому поводу.
Слегка «оборзев» за годы учебы, четверокурсники не ходили, обычно, на вечерние прогулки, а смотрели телевизор в казарме.
Однажды во время прогулки в казарму прибыл уже «взведенный» какой-то неприятностью Хиль. Набросившись на старшину и дежурного, он погнал нас на плац на «прогулку», нарушая неписанные традиции. Народ ворчал, но видя настрой Хиля, нехотя вышел «гулять». Построив батарею, Хиль решил, видимо, «воспитать» нас, подав команду «Запевай!». Это было уже слишком. Мы молча шагали строем вокруг плаца. Выждав два круга, Хиль остановил строй и сообщил, что «молча» мы будем гулять до самого утра. Ситуация накалялась.
«С места, с песней, шагом МАРШ!» скомандовал Хиль.
И Женя Кацер запел популярную у нас тогда песню:
«В жизни давно я понял: кроется гибель где:
В пиве никто не тонет, тонут всегда в воде!
Реки, моря, проливы – сколько от вас вреда
Губит людей не пиво, губит людей вода!!!» – грянули мы за ним в 120 глоток.
«Скажем, в работе нашей, друг незабвенный мой
Пиво всего однажды взял и развел водой.
И, улыбнувшись криво, крикнул в день суда:
«Губит людей не пиво, губит людей вода!» – снова «рявкнул» строй.
«Если душевно ранен, если с тобой беда,
Ты ведь пойдёшь не в баню, ты ведь придёшь сюда.
Здесь ты вздохнёшь счастливо, крякнешь и скажешь: «Да!»
Губит людей не пиво, губит людей вода!» – дважды самозабвенно проорали мы озорной рефрен.
Самое интересное, было то, что Хиль внимательно прослушал в нашем исполнении все три куплета, хотя мог остановить пение «неуставной» песни сразу.
