Евгений Бузни - Жизнь и Любовь (сборник)
– Это что ли драчуны? – спросил прапорщик, окинув подростков едва ли не презрительным взглядом.
– Они, товарищ милиционер, они самые. Только один не виноват – затараторила, было, вскочившая со своего места седовласая женщина. И я…
Прапорщик не стал слушать, коротко бросив:
– Мы полицейские, – и, обращаясь к юношам, скомандовал, – выходим. Там разберёмся.
Так что задержки поезда не произошло. Проследовали к эскалатору. Впереди прапорщик и один из полицейских, за ними задержанные парни и ещё один полицейский. Так и поднимались наверх, где сразу свернули в маленькую дежурку.
За небольшим письменным столом сидел почтенного возраста майор. Глаза кажутся уставшими. Повидали на своём веку достаточно. Но выправка сохранилась. На погонах по одной звёздочке. В таком возрасте, когда пора уж на пенсию, имеют иные уже по две, а то и три звезды. Но в Москве дослужиться до полковника не каждому майору удаётся. Тут дело не только в служебном рвении и деловых качествах. Претендентов на должность повыше слишком много. Часто побеждает не сам претендент, а то, какие у него родители или иные связи. Майор хорошо знал популярный среди военного люда анекдот, когда сын спрашивает отца генерала:
– Папа, я буду лейтенантом?
– Будешь, сынок.
– А капитаном?
– Будешь, конечно.
– А полковником?
– Будешь, сын, будешь.
– А генералом буду?
– И генералом будешь, малыш. Не волнуйся.
– Так я и маршалом буду, папа?
– Э-э, нет, сынуля. Маршалом ты не будешь.
– Почему, папа? Хочу быть маршалом.
– Нет, не будешь, потому что у маршалов свои сыновья есть.
Майор прибыл на Автозаводскую с обычной инспекторской проверкой, как тут же поступил сигнал о происшествии.
– Ничего особенного, товарищ майор, – доложил слегка вытянувшись прапорщик. – Мелюзга шалит.
– Ну, всё равно будем разбираться. Зафиксируем хотя бы. Сажай мелкоту на стулья. Опять мне ими приходится заниматься. Двадцать лет детской комнатой милиции заведовал. Молодёжь, как была сорванцами, так и осталась. Сейчас, правда, больше кражи да разбои, а так, чтобы драки в общественном месте – это пореже стало. – И обращаясь к «ирокезу», спросил:
– Так что, петушок-орлиный глаз, нос не уберёг? Сам ударился или кто помог?
– Ничё, господин майор, – проговорил спокойно «ирокез» отнимая платок от носа, – свидетелей-то сюда не привели. А что мы оба врать будем, то какой смысл? Кому из нас верить? Отпустите нас, мы сами разберёмся.
– А ты, я смотрю, хорош гусь, – рассерженным голосом проговорил майор. – Я, брат, старой ещё закалки и к господскому отношению не привык. Панк несчастный будет меня господином звать.
– Я не панк, – мрачно буркнул парень с хохолком. – Я кибергот.
– Что ты говоришь? А то я не догадался по виду? Мне по должности положено знать вашу субкультуру. Конечно гот. Это твои дружки съели девушку в Петербурге?
Майор, конечно, имел в виду широко освещавшуюся в прессе и по телевидению историю с шестнадцатилетней Кариной Будучан из Санкт-Петербурга, мечтавшей стать журналисткой, которую лидер музыкальной группы Максим Бловацких и его друг Юрий Магнов, увлекавшиеся готической субкультурой, в крещение 19 января убили и съели.
– Никого они не ели. А если и было, так поделом ей. Парни проявили свою уникальность.
– Ишь ты какой! Я вот тебя сейчас посажу на пятнадцать суток, там порассуждаешь, кого можно есть, а кого нет. Там тебе дружки за решёткой покажут каждый свою уникальность так, что тошно станет.
– За что меня? Не имеете права.
– Права у меня есть. Ты учинил драку в общественном месте. За нарушение общественного спокойствия и получишь по всей строгости.
– Это не я. Это он дрался, – выкрикнул кибергот, указывая на крепыша, сидевшего молча на стуле.
– До него дойдём, не волнуйся. А ты пока назови мне свою фамилию… имя… отчество… адрес… где работаешь или учишься.. – Майор говорил с расстановкой, делая паузу почти после каждого слова, подчёркивая значимость любой информации.
Из ответа стало ясно, что парня зовут Владлен, школу он закончил, но нигде не работает.
– Документ с собой есть?
– Нет, конечно. На кой он мне?
– А почему не работаешь? – поинтересовался майор.
– Нет необходимости. Пусть рабы работают.
– Во как! – изумился полицейский. – Но я так и думал. Будь сейчас советская власть, я бы тебе припаял срок за тунеядство. Жаль ушло это время.
– Бодливой корове бог рог не даёт, – усмехнувшись, ответил Владлен.
– А ты не торопись, щенок, с выводами. И не зли меня.
– Ничего вы мне не сделаете. У вас нет свидетелей.
В это время в дверь постучали, и вошла дежурная эскалаторов.
– Товарищ майор, – проговорила она извиняющимся голосом, – тут мужик стоит, не решается войти. Пришёл со всей группой, да остался позади. Ждать ему, али нет?
– Ну, пусть войдёт. Кто такой?
В комнату вошёл мужчина, который удерживал в вагоне «ирокеза» и, слегка волнуясь, стал сбивчиво говорить:
– Мы тут стоим, понимаете. Вдруг, думаем, нужны будем. А то пришли вместе с пацанами. Я разнимал их. Ну, может, как говорится, нужен зачем буду. Вот и стою. Попросил вахтёршу подсказать вам. Если не нужен, уйду. Дела тоже есть.
– О! – обрадовался майор, – вот и свидетель есть. Сейчас протокол составим и всех впишем. Всё будет чин по чину. А ты, Владлен, переживал, что без свидетелей.
– Так я с товарищем, – добавил вошедший, – только он вышел за двери покурить. Я, как понимаете, не курящий сам.
– Прапорщик, сходите вместе, пригласите второго свидетеля.
– Слушаюсь, товарищ майор.
Двое вышли, а майор, пользуясь возникшей паузой, спросил дружелюбным тоном:
– Ты, гипер, объясни мне, что ты хочешь. В чём твоя философия безработного человека.
– А вы и не поймёте. Мы своим видом выступаем против серости мира, в котором все люди, как из мясорубки мясные червячки – все одинаковые. Работают, получают зарплату, идут в магазин. Оделись, наелись и спать. А мы считаем, что каждый человек исключительно индивидуален. Я поставил на голову ирокез и стал непохож на других. Пусть мне подражают, кто хочет.
– Ха-ха-ха!
Это смеялся молчавший до сих пор крепыш.
– Вот ты и прокололся, тюфяк. В чём же будет индивидуальность каждого, если они начнут подражать тебе? Ведь и ты не сам придумал свой ирокез. И ты подражаешь кому-то. Все никогда не смогут быть уникальными. Зато поговорка «С волками жить – по-волчьи выть» является старинной народной мудростью, с которой никто не поспорит.
– Но наша одежда – это не всё, – неуверенно возразил Владлен.
– Дело в том, что у нас особый дух борьбы за справедливость. Мы переживаем за несовершенство мира. Мы хотим его переделать, сделать не таким серым, чтобы он был ярким. Мы хотим действовать нестандартно.
– Вот те на, – изумился крепыш. – Ты развалился на сидении в вагоне, не желая уступать место пожилой женщине, едва стоявшей на ногах. И это считаешь борьбой за справедливость? Это твоё нестандартное решение? В этом твоя яркость? Да тебя мало утюгом по голове трахнуть, чтоб ты понял, как себя вести в обществе.
Майор, не вмешиваясь, с интересом наблюдал за спором двух молодых людей. В этот момент вошли два свидетеля и прапорщик.
– Так-так, – произнёс майор, – представьтесь, пожалуйста, мы запишем вас, и расскажите, что вы видели, как разворачивалась драка в вагоне.
Рассказ обоих мужиков начинался с того, как они услышали нецензурную брань.
– Вы ж понимаете, товарищ майор, что мы мужики и сами любим мат перемат, когда требуется, но не в поезде же да при женщинах. А там и молодые девчонки стояли. Как же можно? – спрашивал один.
– А тут кто-то завопил. Ну, мы вскочили. – Рассказывал другой. – Я вижу, что этот с петушиным хохолком платком нос утирает и готов кинуться на другого. Стал поперёк дороги, а он так и рвётся в бой. Пришлось схватить за бока да подержать до остановки и вытолкнуть на ваших ребят. Если бы ваши не подошли, я бы всё равно его выкинул из вагона.
– Значит, этот юноша с ирокезными волосами рвался в бой? – уточняюще спросил майор, – я правильно вас понял?
– Ну, конечно. И помню, что он угрожал другому котлету из него сделать. Я бы сам из этого петуха отбивную сделал, да жаль юнца. Не оперился ещё.
Майор посмотрел на крепыша, уставившегося в пол взглядом, и спросил:
– Ну а этот второй, я ещё не узнал его имени, что делал?
На этот вопрос отвечал другой мужчина:
– Так он что же? Я думал его удерживать, а он никуда и не рвался, а уговаривал старушку сесть на освободившееся место.
– А кто кого первый ударил, вы видели?
– Честно скажу, что чего не видели, того не видели. Мы разговаривали о своих делах. А потом уж вмешались, когда люди расступились.
Майор поднялся из-за стола, глянул на сидевшего рядом сержанта, записывавшего всё, что следовало внести в протокол, и сказал удручённым голосом:
