Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– Нет, – разрушила его надежды Мария.
– Чего же теперь делать? – вздохнул мужчина.
– Может, походить и жильцов пораспрашивать?
– А в какую квартиру она шла? – уточнил Христофоров.
– Не знаю, но там всего два подъезда.
– Тебе и надо пойти, – предложил хитрый любовник. – Ты с работы, к тому же ту женщину, с которой она шла, видела.
– Когда мне ходить? – возмутилась Мария. – У меня работа, дочь, да еще все свободное время в очередях за продуктами простаиваю. А ты целыми днями дома. Тебе как инвалиду войны не откажутся помочь. Скажи, что жену ищешь.
– Ну, не знаю… – в сомнении покачал головой Христофоров.
– Как хочешь. А на меня не рассчитывай, я и так много для тебя делаю.
В комнате нависла тягостная тишина.
– Хорошо. Только если я ничего не узнаю, но увижу среди жильцов женщину, по описанию похожую на ту, которая была с Тамарой, тогда уж ты сходишь, – решился Христофоров, которому не хотелось снова испытывать чувство голода.
На следующий день, надев поверх гимнастерки пальто и прихватив трость, он добрался до злополучного дома и стал определять, в каких квартирах живут люди, высматривая выведенные на улицу трубы печек. Таких было пять, и Бронислав стал обходить их. В двух ему не открыли, в двух других жильцы не понимали, о чем идет речь и почему бывший фронтовик ищет свою жену в их доме. Осталась квартира на пятом этаже, из окна которой вился сизый дымок. Он постучал, и в квартире вдруг наступила тишина.
– Кого вам? – раздался в ответ на повторный стук женский голос.
– Я разыскиваю свою жену Тамару Сергеевну Кроль, – объяснил Христофоров, – она к вам заходила два дня назад.
Внутри замолчали.
– Эй, вы что молчите? – крикнул разозленный Бронислав Петрович.
– Не орите, сейчас открою, – отозвался недовольный голос.
Через пару минут дверь открыла женщина, похожая на описание Марии. Едва удостоив его взглядом, она внимательно осмотрелась по сторонам, а потом молчаливым кивком пригласила войти.
– Я, собственно, только узнать, где Тамара, – промямлил Христофоров.
– А вы правда ее муж? – подозрительно посмотрела на него Зинаида. – Помнится, Тамарочка говорила, что развелась еще до войны.
– Значит, вы ее знаете? – обрадовался Христофоров. – Где же она, где?
– Здесь, – раздался мужской голос, заставивший Христофорова вздрогнуть.
– Меня зовут Людвиг, – протянул руку незнакомый Христофорову мужчина.
Он был пожилой, довольно добродушного вида.
– Я могу ее увидеть? – поинтересовался Бронислав Петрович, тоже представившись.
– Что-то мне ваше лицо и имя будто знакомы… – наморщил лоб в попытке вспомнить Людвиг, не отвечая на вопрос.
Затем добродушно пригласил гостя в комнату со словами:
– Она сейчас отдыхает, устала, бедняжка. Но минут через десять мы можем ее разбудить, если вы так настаиваете.
Едва Христофоров сел на предложенный Людвигом стул, как в комнату вошел еще один мужчина – мрачноватого вида, с заложенными за спину руками. Бронислав Петрович почувствовал, что, несмотря на близость «буржуйки», у него стало леденеть тело.
– Так ты ей на самом деле муж или кто еще? – вдруг совсем другим, грубым и требовательным, тоном спросил Людвиг. От его добродушия пропал и след.
– Знаете, я, наверное, пойду… – встал со стула Христофоров.
– Сидеть, пес! – рявкнул на него Дед. – Пришел вынюхивать, сучий потрох?
– Да я… мне совсем даже все равно… – задыхаясь от страха, заблеял Христофоров, – меня одна женщина попросила узнать и направила сюда…
– Кто такая? – сдвинул брови Нецецкий.
– Кастелянша Мария с ее работы, она ее видела, когда стояла в булочной за хлебом.
– Ну что, кончать? – В руках мрачного мужчины сверкнул стальной клинок.
Бронислав Петрович понял, что попал в банду уголовников, которые наверняка расправляются со всеми, кто переступает порог их квартиры.
– Не убивайте, пощадите! – закричал он. – Я никому ничего не скажу!
– Еще баба осталась. Та, с работы, – подала голос Зинаида. – Которая этого послала по нашему адресу.
– И она ничего не скажет, я смогу заставит ее молчать! – повалился к ней в ноги Бронислав Петрович.
– Скидывай одежонку, – жестко прозвучал приказ Нецецкого.
– Зачем?
– Чтобы не попортить, – ухмыльнулся Федуля, поигрывая тесаком.
Христофоров стал раздеваться, не переставая упрашивать оставить ему жизнь.
– Кальсоны можешь не снимать, – великодушно разрешил Дед, – здесь дама.
– Думаю, бабенка поопасней будет, может и милицию после его исчезновения навести, – шепнула ему на ухо Зинаида в тот самый момент, когда Федуля собрался кончать парализованного от страха Христофорова.
– Погодь, – остановил Дед своего кровожадного подручного. В голове его возник новый план. И он повернулся к пленнику: – А ведь я тебя узнал. Что, певец, может, развлечешь нас, споешь какую-нибудь арию? Ты ведь хочешь пожить еще?
– Да! – Из глаз жертвы брызнули слезы при словах о жизни, с которой он уже распрощался.
– Ну так пой. Если нам понравится, может, и оставим тебе твою жалкую жизнь, один хрен, поживы с тебя нет никакой, – ухмыльнулся Дед.
– А чего спеть? – с очумелым взглядом вскочил на ноги Христофоров.
– Пожалостливей давай, чтобы у Федули рука на тебя не поднялась, – продолжал издеваться Нецецкий.
Христофоров взял первые ноты, но голос его дрожал.
– Мой козел и тот жалобней блеял перед смертью, – засмеялся Федуля.
Бронислав Петрович с огромным трудом стал попадать в ноты, и голос его зазвучал довольно сносно. Мучители не спешили его останавливать. Они, не торопясь, попили под его пение чая, потом закурили. К тому моменту Христофоров начал верить, что, может быть, все обойдется и он останется жив. Стараясь произвести впечатление своим талантом, он был полностью поглощен процессом, голос стал звучать достаточно чисто.
– Ну вот, теперь вроде пение началось, – подтвердил его успех Нецецкий. – Ну все, заканчивай горло драть, – дал он «отбой», видя, что Христофоров боится останавливаться.
Тот, поперхнувшись, умолк.
– И что нам с этим соловушкой делать? – обратился Дед к членам банды.
– По мне, так концерт только время отнимает и от дела отвлекает, – высказался Федуля, повергнув Христофорова в прежний ужас.
– Пощадите! – снова плюхнулся в ноги к главарю измученный страхом мужчина. – Я отработаю свою жизнь!
– Отработаешь? – прищурился Дед. – Как?
– Все сделаю, – заплакал Христофоров, – хотите воровать буду, хотите – убивать.
– Что ж, человечек, дадим тебе шанец один, – согласился Нецецкий. – Завтра утром приводи эту, как ее…
– Марию, – подсказала Зинаида.
– Приведешь ту сучку, которая тебя сюда впутала, вот и отработаешь свою жизнь.
– Приведу, – с готовностью закивал Христофоров.
– Приведешь, конечно, – усмехнулся Дед. – А нет – пожалеешь, что сегодня не умер.
– И не думай к легавым сунуться, иначе тебя на куски порвут, – грозно произнес Дед.
– Да я понимаю, с кем дело имею, – обреченно произнес Бронислав Петрович. – Одно дает надежду: может, я вам и дальше пригожусь?
– Чего? – удивился Дед.
– С вашим ремеслом можно пережить голодную смерть, а я жить хочу, – ответил Христофоров.
– Пожуем – увидим, – перефразировал поговорку Нецецкий – Да смотри, чтобы при сучке карточки были продуктовые.
Зинаида отдала не верящему до конца в спасение Брониславу Петровичу одежду. В дверях его встретил Федуля, чья улыбка моментально напомнила несостоявшемуся покойнику о взятых смертельных обязательствах. Выбежав на улицу, он первым делом подумал обратиться в милицию, но, оглянувшись в сторону рокового дома, увидел три мелькнувшие тени, из которых одна женская, и понял: банда людоедов поменяла место, и милиция в квартире никого не обнаружит, что будет означать для него верную смерть. Христофоров тряхнул головой, изгоняя из себя остатки всего человеческого, что мешало ему принять безопасное для себя решение.31 декабря погода была ясная, без осадков. Мороз не более шестнадцати градусов, но и его хватало, чтобы горожан не покидали мысли, где бы достать побольше дров для согрева. Встреча Нового года проходила в городе как-то буднично, без суеты.
В семье Петраковых настроение было далеко не праздничное. Кроме заботы о топливе для печки, на них, как, собственно, и на весь город, легла тревога о текущем пропитании в связи с ужасными перебоями с доставкой продуктов в магазины. Младшие дети – Катя и Андрей, истощенные больше других, стали постоянно болеть, лишая возможности мать Анастасии не только устроиться на работу, но и стоять в очередях за продовольствием. Карточки оставались неотоваренными примерно на четверть. Однако неиспользованные талоны в следующей декаде не принимались, поэтому пропадали.
Занятий в университете не было, и Анастасия решила сходить на толкучку – попытаться обменять на продовольствие бабушкин шерстяной платок. В комнате был собачий холод. Лариса лежала в кровати бабушки, прижимая закутанных во все имеющиеся тряпки детей к себе с двух сторон, отогревая Катю и Андрея своим телом.
