Александр Самойленко - Долгий путь домой

– Не всё так плохо, – пошутил Грим. – Назарбек ведь тебя очень обрадовал, а?

Она отмолчалась.

– У Артема машина новая, поедем, отметим?

– Еще б я машины с мужиками обмывала! Утром дрезина, днем кладбище, вечером пьянкас мужиками! – она зло посмотрела на Грима. – Бухайте без меня!

– Фу-у, какой моветон, графиня! – насмешливо воскликнул Грим и пошел к двери. По пути грустно сказал: – Покатилось золотое яичко по столу, упало и разбилось…

Поехали к Данияру. Узбек обрадовался, усадил их подальше от кухни, в уединении, лично принес закуски, водку.

– Я же за рулем, – вяло сопротивлялся Артем.

– Зачем за рулем, когда такси есть! – удивился Данияр. – У тебя праздник, машину купил! Поставь её у меня во дворе, покушай, выпей! Завтра заберешь!

Вечером у Данияра были скрипка и пианино. Пока гости не напивались и не уходили в загул, старик и старушка, он на рояле, она на скрипке, играли менуэты, романсы. Грим сидел, прикрыв глаза, слушал Моцарта. Был он в эту минуту сутулый, старый, усталый. Он слушал скрипку, хмурился. Майор спросил:

– Ты что какой-то… загнанный? И Мария Владимировна не в себе.

– Налей, – сказал Грим. Артем налил.

– За тачку, – Грим угрюмо, не чокаясь с Артемом, выпил. Его передернуло. – Надо поесть, весь день во рту ничего не было. Кроме чая на кладбище…

Наблюдательный Данияр принес две пиалы бульона.

– Настоящий шорпа! Попей, дорогой, тебе хорошо станет!

– Налей, – сказал Грим Артему, выпил вторую стопку и принялся за шорпу. Тянул в себя шумно, жадно, пока на лбу не появились капельки пота. Артем прихлебывал осторожно, с ложки, наблюдая, как Грим глотает грячий бульон.

– Горячий же…

– Животворящий! – Грим слегка оживился. – Моцарт и узбекская шорпа в одном флаконе, это элексир жизни! – Он расчистил стол перед собой, достал из пакета панку.

– Артем, включай голову и внимательно слушай… У меня есть брат, младший. Надо его найти.

Артем поперхнулся бульоном, оцепенел, брови его поползли вверх. Грим достал из папки фотографию, на которой майор бронетанковых войск Звягинцев и его жена держали на руках мальчонку.

– Этот пацан Петька, мой брат. Эти люди усыновили его лет тридцать пять назад. Надо найти этого майора. Попроси комдива, пусть пробьет по своим каналам, где он сейчас, этот майор… – Грим выжидающе замолчал. Молчал и Артём. В зале тихо грустила скрипка, голос её стремился вверх, к страданию. Рояль отвечал нежно, успокаивая. Грим в упор смотрел на майора. Артем сосредоточенно разглядывал фотографию, как карту боевых действий.

– Генерал – это не вариант. У меня в Москве есть надежные друзья, бывшие сослуживцы, один уже сам генерал. Надо искать этого Звягинцева через них.

– Найдешь? – спросил Грим.

– Думаю, да. Майоры не пропадают бесследно. Давай вводную!

– Чего давать? – не понял Грим. Артем достал блокнотик, ручку.

– Вводная, это кто, где, что, когда, как… Диктуй.

– Ты лучше спрашивай, я буду отвечать…

Артем четко, по-военному спрашивал, записывал.

Грим перебирал документы, отвечал. Людей в зале прибавилось, стало шумно. Данияр подошел к старикам, сказал им что-то. Старик опустил крышку рояля, старушка положила скрипку и смычок в футляр. Старик взял её под руку, и они пошли к ширме у кухни, там для них был накрыт столик. Старики ели медленно, склонившись над тарелками и держа ладони у рта, чтобы не выронить пишу. Старик при этом следил, как ест старушка, заботливо давил вилкой у нее на тарелке кусочки и протягивал ей стакан с соком. Старушка послушно пила.

Потом Данияр подал старику небольшой пакет, они благодарно поклонились ему и пошли под ручку из ресторана через кухню, чтобы не омрачать своим видом настроение людей в зале. В согбенные их спины, нещадно фальшивя, мужик выл в караоке:

– Не будем прогибаться под изменчивый мир, пусть мир прогнётся под нас!

Ему аплодировали.

Вопросы у майора кончились, он смотрел в блокнот, осмысливая вводную. Грим, пока рылся в документах, расчувствовался, взял письмо матери.

– Вот смотри, что она мне пишет… «Ванятка, ты найди его, братика своего. Живите далее вместе в дому. Я дом и землю на вас отписала, завещание в чайной банке…» Видишь, как… – в глазах Грима стояли слезы.

– Я найду этого майора Звягинцева, – сказал Артем, тоже расстроганный.

Данияр вызвал такси. Они вышли из ресторана, обнявшись за плечи. У машины Артем участливо спросил:

– А что с Марией Владимировной, приболела?

Грим кивнул.

– Еще как приболела! У нее сегодня крышу снесло. – Грим протяжно присвиснул и махнул ладонью в сторону, показывая, как у его Машеньки слетела крыша. – Ох, беда будет, чует моё сердце.

Артем высадил Грима у дома, помог ему дойти до крыльца.

– Спасибо тебе от меня и от ребят за тачку, теперь у нас в совете есть своя машина.

– Нормально! – сказал Грим, примериваясь к преодолению крыльца. – Я на связи.

– Ты пьяный, что ли? – крикнула она из темной спальни.

– А ты сомневаешься? – Грим зажег на кухне свет. На плите стояла грязная сковородка, на столе тарелка с остатками яичницы, крошки, чашка с недопитым чаем. Он насмешливо спросил:

– Как прошел ужин?

Машенька появилась в темном проеме двери, босая, в кособокой комбинации, с колтуном придавленной сбоку прически.

– Мне что теперь, с голоду помирать?!

– Вы не справедливы, графиня, вас приглашали… Были превосходные закуски, бараньи ребрышки на шпажках…

– Фу-у-у! – она с отвращением окатила Грима ледяным взглядом. – Вот это уж точно моветон!

– А нам что, – начал дурачиться Грим. – Мы не графья, нам можно… Извини-подвинься, – он отодвинул её из дверного проема, войдя в спальню, раскрыл настежь окно.

– Как упоительны в России вечера!

– Трепло! – буркнула графиня.

В ночи теплый ветер шелестел молодой листвой, далеко за городом ворочался весенний гром. Грим сел на кровать, раздеваясь, возвышенно продекламировал:

– Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром… – повалился на бок и уснул.

Утром чай пили молча. Графиня налила только себе, сидела за грязным столом в криво накинутом халате с лицом оскорбленной в лучших чувствах. Грим налил себе чай, сел напротив.

– Надо к отцу Никону ехать…

– Зачем? – холодно спросила она после долгой паузы.

– Ты же пообещала в деревне церковь построить, он посоветует, что и как…

– Ну, обещала! – графиня нервно дернулась, будто её уличили во лжи. – Я же не сказала, что завтра построю! А можно спокойно пожить?! Душ принять, по магазинам пройтись! – Она сняла Грима с прицела своих зеленых холодных глаз, приняла гордую осанку. – Я не собираюсь жить бегом!

Грим, склонив голову набок, изучающе смотрел на Машеньку, гонял желваки на скулах.

– Душ принять можно! – сказал он, как на плацу командуют «Смирно!», с грохотом бросил грязную сковородку с плиты в раковину и вышел из дома.

По переулку к проспекту прошагал быстро, зло. Машину ловить не стал, пошел к храму пешком на звон колоколов. После ночного дождя парил асфальт, важно покачивались гроздья сирени, на клумбах из влажной земли торчали факелы тюльпанов. Но Грим всего этого благолепия не видел. Он шел погруженный в себя, сумрачный. Иногда останавливался, горестно покачивал головой, вздыхал и шагал дальше на колокольный звон. Веселые от весны люди обгоняли его, оборачивались и смотрели на него с недоумением, пьяный, что ли, с утра пораньше?!

7

На ступенях храма он поднял голову, ослеп от нестерпимо сияющих куполов, перекрестился и вошел. Прихожан в храме не было, только одна женщина ставила свечку за упокой, и перед иконой Христа Спасителя на коленях как-то бойко молилась бабушка, она поглядывала на икону и быстро-быстро шептала что-то морщинистыми бескровными губами.

Грим поискал глазами – к кому обратиться. Горбунья в черном подметала пол у алтаря. Он пошел к ней, подойдя, увидел в глазах горбуньи страх, Грим напугал её своей решительностью, в храме так не передвигались.

– Мне нужен отец Никон.

– По какой надобности? – детским голосом спросила горбунья, глядя на Грима снизу вверх, она с детства не могла разогнуть спину.

– Он венчал меня и графиню, скажите, что я пришел…

– Там подождите, – пискнула горбунья, указав веником на скамью в притворе у входа.

Грим отошел на указанное место, сел. Бабушка продолжала нашёптывать что-то Всевышнему, женщина ставила уже третью свечку за упокой. С паперти в дверь просунулись головы двух девчонок с наушниками в ушах. Глаза их были выпучены от любопытства. Увидев тёмное и оттого кажущееся бесконечным пространство внутри храма, горящие свечи и пугающе плоский лик Христа, они весело взвизгнули:

– Ой, боженька! – и со смехом поскакали вниз по ступеням.

Отец Никон шел к Гриму с распростертыми руками и радушной улыбкой, он был приятно удивлен появлением в храме повенчанного супруга графини Грушницкой.