Виктория Токарева - Розовые розы (сборник)

Косой приблизился.

Достав из мешка высокие пестрые носки, подшитые оленьей кожей, Трошкин вложил их в руки Косого.

– Носи на здоровье. Это домашние.

– А на фига мне они? У меня и дома-то нет.

– Будет, Федя. Все еще впереди… А пока и в тюрьме пригодятся.

– Только и знаешь, что каркать! – расстроился Косой и вернулся к столу, не испытывая никакой благодарности.

– Гаврила Петрович! – Трошкин продолжил роль Деда Мороза. – Это тебе, – и протянул Хмырю такие же тапочки.

– Спасибо, – поблагодарил Хмырь, заметно обрадовавшись. – Настоящая шерсть… – по-хозяйски отметил он.

– И это тоже тебе. – Трошкин протянул Хмырю письмо.

Тот поглядел на конверт, прочел обратный адрес и быстро вышел из комнаты.

– А это тебе, Вася. – Трошкин подошел и протянул Али-Бабе пару носков.

– Давай. – Али-Баба взял носки и сунул их в карман.

Трошкин снял маску и разлил по бокалам остатки шампанского.

– Ну, будем, – сказал он.

– Кислятина, – поморщился Косой. – Скучно без водки.

– А что, обязательно напиваться как свинья? – возразил Трошкин.

– А чего еще делать?

– А вот так посидеть, поговорить по душам.

– Я не прокурор, чтоб с тобой по душам разговаривать, – хмуро отозвался Косой.

– Можно поиграть во что-нибудь, – предложил Трошкин.

– Хе! Во дает! – Косой восхитился наивностью предложения. – Нашел фраера с тобой играть: у тебя в колоде девять тузов!..

– А необязательно в карты. Есть много и других очень интересных игр. Вот, например, в города – знаете? Я говорю: Москва, а ты на последнюю букву – Астрахань, а ты, Вася, значит, на «Н» – Новгород. Теперь ты, Федя.

– А что я?

– Говори на «Д».

– Воркута.

– Почему Воркута?

– А я там сидел.

– Ну хорошо, Воркута. Теперь ты, Вася, говори на «А».

– Джамбул, – грустно сказал Али-Баба.

– При чем тут Джамбул?

– Потому что там тепло, там мама, там мой дом.

– М-да… Ну ладно, – махнул рукой Трошкин. – Давайте тогда так: я выйду, а вы что-нибудь спрячьте. А я вернусь и найду.

– Ты бы лучше шлем нашел, – посоветовал Косой.

– Мы будем прятать, а ты в дырку смотреть, да? – недоверчиво отозвался Али-Бабд.

– Ну хорошо, – терпеливо согласился Трошкин, – тогда пусть Федя выйдет и спрячет, а ты следи, чтобы я не подглядывал.

– Почему я? – обиделся Косой. – Чуть что, сразу Федя!

– Пасть разорву, паршивец этакий! – строго пообещал Трошкин.

– Пасть, пасть… – сразу струсил Косой и, взяв со стола спичечный коробок, пошел его прятать.

– Слушай, Доцент, ты когда-нибудь был маленький? – неожиданно спросил Али-Баба.

– Был.

– У тебя папа-мама был?

– Был.

– А зачем ты такой злой? Зачем такой собака?

Трошкин посмотрел на Али-Бабу трошкинскими своими глазами.

– Эх, Вася, Вася!.. – вздохнул он.

Скрипнула дверь. На пороге обозначилась безмолвная фигура Косого.

– Спрятал? – обернулся к нему Трошкин.

– Хмырь повесился… – тихо и без всякого выражения проговорил Косой.

А через год попал я в слабосилку,

Все оттого, что ты не шлешь посылку,

Ведь я не жду посылки пожирней,

Пришли хоть, падла, черных сухарей… —

с чувством пропел гардеробщик. Налил себе стакан водки, чокнулся с человеком, которого мы видели в кепке (сейчас он был без кепки). Выпил и заплакал.

– Митяй, – спросил он человека без кепки, – ты меня уважаешь?

Митяй кивнул.

– Пришить его надо, легавого этого. Всю песню мне испортил.

В дверь постучали сложным условленным стуком.

Двое вскочили из-за стола. Гардеробщик встал за дверь, а Митяй взял со стола второй стакан, кинул его под кровать. Потом быстро открыл дверь и отскочил.

В дверях стоял Белый-Доцент.

– Э-э-э… – пьяно хихикнул гардеробщик. – Сам пришел…

– И ты здесь… – прохрипел Доцент, закрывая за собой дверь, устало прислонившись к косяку. – А я было к тебе сунулся, да только почувствовал: засада там. Я чувствую. Я всегда чувствую… Схорониться мне надо, Митяй…

– Пошли, – сказал Митяй, надевая пальто.

Трое подошли к каркасу строящегося дома, по деревянным мосткам полезли вверх.

– Куда это мы? – спросил Доцент.

– Идем, идем…

На площадке девятого этажа Митяй остановился.

– Вот и пришли, – сказал он.

Доцент огляделся. Стен у дома еще не было, внизу пестрыми огнями переливалась новогодняя Москва.

В руках Митяя сверкнул нож. Гардеробщик достал из кармана опасную бритву.

– Понятно, – прохрипел Доцент, отступая на край площадки.

Митяй замахнулся ножом, потом, изогнувшись в прыжке, выбросил вперед руку. Доцент едва заметным движением увернулся, в какую-то секунду оказался за спиной Митяя и двумя руками с силой толкнул его в спину.

Митяй балансировал на самом краю площадки, пытаясь удержаться. Доцент легко подтолкнул Митяя, его нога ступила в пустоту, он с коротким криком полетел вниз.

Сзади к Доценту подкрался гардеробщик. Взмахнул бритвой.

Хмырь лежал на широкой профессорской кровати, маленький и жалкий. Косой и Али-Баба сидели рядом, а Трошкин на пуфике возле трюмо.

– Больно, Гарик? – участливо спросил Али-Баба.

Хмырь потрогал шею, покрутил головой.

– Больно, Вася… – всхлипнул он.

– Чего врешь-то? – вмешался Косой. – Откуда ж больно, когда ты и голову в петлю толком не успел сунуть!..

– Молчи, – сказал Али-Баба. – Ему тут больно, – он постукал себя по левой стороне груди. – Да, Гарик?

– Да, Вася, – простонал Хмырь. – Прочти! – шепотом попросил он.

– Опять? – недовольно сказал Косой.

Али-Баба развернул тетрадный листок, исписанный крупным аккуратным почерком, и начал читать:

– «Здравствуй, дорогой папа! Мы узнали, что ты сидишь в тюрьме, и очень обрадовались, потому что думали, что ты умер…»

Хмырь заплакал.

– Интересно, – бодро сказал Косой, – какая зараза Хмыренку этому про Хмыря накапала?

– Цыц! – рассердился на него Али-Баба и продолжал чтение: – «И мама тоже обрадовалась, потому что, когда пришло письмо, она целый день плакала. А раньше она говорила, что ты летчик-испытатель».

– Летчик-налетчик, – усмехнулся Косой.

– «А я все равно рад, что ты живой, потому что мама говорит, что ты хороший, но слабохарактерный».

– Точно! Слабохарактерный… – снова перебил Косой. – Стырил общие деньги и на таксиста свалил.

– Канай отсюда, падла! Рога поотшибаю, – вскочил, не выдержав, самоубийца и вцепился в Косого. – Хунзак паршивый! Вырядился, вылез из толчка: «Битте, дритте, данке шен!»

– Кто хунзак? – Косой побледнел. – Ответь за хунзака!

– Федя! – вмешался Али-Баба. – Отпусти Гарика, Гарик в очень расстроенном состоянии.

– А ты бы помолчал, поджигатель. Кактус!

– Что ты сказал? Это я кактус, да? А ну повтори…

– Кактус, кактус, кактус! – кричал Косой на Али-Бабу.

– Хунзакут, хунзакут! – вопил Хмырь на Косого.

– Прекратите! – истошно заорал Трошкин так, что стекла задрожали.

Трое отпустили друг друга, сели на ковре, уставившись на Трошкина.

– Ну что вы за люди такие! Как вам не стыдно! Вам по сорок лет, большая половина жизни уже прожита. Что у вас позади? Что у вас в настоящем? Что у вас впереди? Мрак, грязь, страх! И ничего человеческого! Одумайтесь, пока не поздно. Вот мой вам совет!

Трошкин поднялся и вышел из спальни.

Хмырь, Косой и Али-Баба недоуменно переглянулись.

– Во дает! – сказал Косой.

Али-Баба встал, прошелся по комнате, поцокал языком.

– Правду он советует, этот ваш Доцент. Идем в тюрьму!

– Во-во! – усмехнулся Косой. – Рябому он тоже советовал-советовал, тот уши развесил, а он ему по горлу: чик! От уха до уха!

– Сколько у меня было? – спросил себя Али-Баба. – Один год! – Он поднял палец. – Сколько за побег дадут? Три. – Он поднял еще три пальца. – Сколько за детский сад и за машину? Ну пускай десять! – Пальцев уже не хватило. – Сколько всего будет?

– Четырнадцать, – сипло сказал Хмырь.

– И что вы думаете, я из-за каких-то паршивых четырнадцати лет эту вонючку терпеть буду? Которая горло по ушам режет, да? Не буду! Вы как хотите, а я пошел в милицию!

– Вась, а Вась, – с уважением сказал Косой, почувствовав в Али-Бабе новое начальство. – А я давеча ему говорю: у меня насморк, а он…

Полковнику Верченко Н.Г.

от зав. детским садом № 83

Трошкина Е.И.

писал Трошкин за столом в кабинете Мальцева.

…Иду раскрываться. Если что случится, прошу никого не винить. Е. Трошкин

Трошкин скатал записку в трубочку и сунул ее в стакан с карандашами. Встал и решительно зашагал из кабинета…

Он раскрыл дверь в спальню, но там было пусто.

– Эй, где вы? – позвал Трошкин.

– Здеся! – отозвался с веранды голос Косого.

Косой, Хмырь и Али-Баба сидели на корточках, держа в руках конец ковровой дорожки, идущей к двери.