Виктория Токарева - Римские каникулы (сборник)
– Достаточно было одного «да». Три – это слишком, – упрекнул Федерико.
– А Джульетта Мазина похожа на своих героинь?
– Джульетта католичка. Из буржуазной семьи. Мы вместе пятьдесят лет.
Они познакомились на радио. Обоим было по двадцать.
– Я хочу, чтобы вы пришли к нам в гости.
– Нет, нет, я боюсь Джульетту, – пугаюсь я.
Я представляла ее наивной круглоглазой Кабирией, и мне трудно вообразить ее строгой католичкой с безукоризненными манерами.
Я жду, что Федерико начнет опровергать и уговаривать. Но на Западе никто никого не уговаривает. Не хочешь – значит, не хочешь.
– Она благодарна вам за свои роли?
– Это вопрос к ней. Думаю, нет.
– Почему?
– Джульетта считала себя чисто трагической актрисой. Я доставал из нее клоунессу. Она сопротивлялась. Я ее ломал.
Федерико вытащил клад, глубоко запрятанный, заваленный сверху средой и воспитанием.
– Я много размышлял над идеей брака, – задумчиво говорит Федерико. – Это все равно что двух маленьких детей посадить в один манеж и заставить вместе развиваться. Это не полезно. И даже опасно. Но люди почему-то держатся за брак. Вы держитесь?
– Держусь.
– Я тоже.
Земля круглая. Человек должен за что-то держаться, чтобы не соскользнуть.
– «Ночи Кабирии» – это последний фильм, в котором я пользовался литературной основой.
Мне не совсем ясно, как делать фильм без литературной основы. Наверное, как художник: увидел – мазок, еще раз посмотрел – еще мазок. Поэтому в авторском кино главное – не сюжет, а образы. Образы «Амаркорда», например. Ожившая живопись Параджанова.
Я вспоминаю свою работу в кино, и мне почему-то жаль своих лет, «растраченных напрасно».
Жаль, что на моем пути попадалось мало гениев. Да ведь их много и не бывает. Один-два на поколение. Природа больше не выдает.
Хозяин ресторана – живописный итальянец: на груди цепочки и бусы в шесть рядов. Волосы стянуты сзади в пучок и висят седым хвостиком. Худой. Значит, правильно питается.
Люди с лишним весом относятся к группе риска. Поэтому среди богатых толстых почти не бывает.
Хозяин выходит навстречу Федерико и его гостям. Приветствует лично в знак особого, отдельного уважения.
Выходят и жена, и дочь. Дочь я не запомнила. Жена состоит из густого облака дорогого парфюма, коротенького кошачьего личика и платьица выше колен. Сколько ей лет? Непонятно. Судя по взрослой дочери, лет пятьдесят. Но это не имеет значения. Все зависит от умения радоваться. Если умеет радоваться, то наденет коротенькое платьице, обольется духами – и вперед. Всем на радость и себе в том числе. Как говорила моя мама: «Пятьдесят лет – хороший возраст. Но это понимаешь только в шестьдесят».
– Ты думаешь, чей это ресторан? – лукаво спросил меня Феллини. – Ее или его?
«Конечно, ее», – подумала я.
– Ее, – подтвердил мои мысли Феллини. – А он – так…
Хозяин посмотрел на меня соколиным взором, кивнул головой, дескать: ага… так… погулять пришел.
Но я поняла: кошечка тоже держится за брак. Все идет до тех пор, пока этот бесполезный муж в цепочках ходит и посматривает. Зачем-то он нужен. Убери его, и все скатится по круглому боку Земли в тартарары.
Мы сели в саду. Хозяин принял заказ.
Я решила, что сейчас хорошее время для моей идеи. Сейчас я ее расскажу. Но что-то разомкнулось в нашей орбите. Я никак не могу начать.
Подали спагетти из самодельной лапши, с каким-то умопомрачительным соусом. Хозяин сел вместе с нами.
Я рассеянно накручивала лапшу на вилку, все примеривалась, когда бы приступить к изложению идеи. Мне мешал хозяин. Я холодно смотрела на его цепочки.
Он немножко посидел и ушел.
– Клаудия, – окликнула я свою помощницу, как бы призывая на решительный бой.
Клаудия сглотнула и отодвинула тарелку.
Я начала. Клаудия повторяла. Федерико смотрел перед собой с отсутствующим видом. Моя энергия уходила в никуда.
– Вы слушаете? – проверила я.
– Да, да… – рассеянно сказал Федерико. С ним что-то происходило.
А происходило следующее: он не спал ночь. Почувствовал, что давление лезет вверх, ломит затылок. Достал таблетку, понижающую давление (они у него всегда при себе), выпил. А потом – забыл и выпил еще одну. Давление стало падать. Начали мерзнуть руки и ноги. Федерико прислушивался к себе, и показалось, что его поезд подходит к последнему вокзалу. Он испугался. Ведь никто не знает, как ТАМ.
Я в это время что-то говорю, Клаудия повторяет. Зачем эти дополнительные шумы? Федерико охотно бы попросил: «Замолчите, пожалуйста». Но он тактичный, нежный человек. Он не может обидеть людей, даже в такую смятенную минуту. И он сидит под нашими словами, как под дождем. И боится, как заблудившийся ребенок.
И в этот момент входит его лечащий врач. Федерико видит врача. Врач видит Федерико и направляется к нему. И уводит Федерико за собой куда-то в основное здание. Может быть, в кабинет хозяина. Там он смерил давление. Дал таблетку, повышающую давление. И организм маэстро заработал в привычном режиме…
Появление врача – что это? Совпадение?
Да. Обычное совпадение. Просто вечером к врачу пришли друзья, жена не захотела возиться у плиты, и они решили поужинать в загородном ресторане.
Федерико вернулся к нам через десять минут. Он не просто вернулся. Он любил нас в десять раз больше, чем до страха. Его поезд снова шел и весело стучал колесами, а впереди еще много вокзалов, один прекраснее другого. И он был очень этому рад.
– Ты что-то хотела мне рассказать, – вспомнил Федерико.
– Нет. Ничего.
Я поняла: раз идея не прозвучала, значит, она и не должна быть выслушана. Я фаталист.
– Все-таки здесь холодно, – замечает Федерико. – Давайте перейдем под крышу.
Мы уходим с террасы в здание ресторана. Садимся за столик.
Я замечаю, что посетители мало-помалу тоже тихо перемещаются в закрытый зал. Итальянцы любят своего великого современника и хотят находиться с ним на одном пространстве.
Напротив нас молодая женщина кормит ребенка из ложки. Ребенок протестует и зычно вопит.
Федерико это не мешает. Он ласково смотрит на ребенка, на мать, что-то у нее спрашивает. Молодая женщина приближается к нам с ребенком на руках. Мадонна. Лицо Федерико, обращенное к женщине, светлеет и молодеет. Он влюбляется прямо у нас на глазах.
Только что помирал на глазах, уже влюбился.
Мадонна отошла. Федерико тут же ее забыл по принципу: с глаз долой – из сердца вон. Поднялся и пошел звонить. Он бросил нас всех и пошел звонить своей Джульетте.
Подошли три кошки. Мы с Клаудией стали молча скармливать им остатки еды.
– А у Федерико была когда-нибудь роковая любовь? – спросила я.
– Все его любви роковые. Но контролируемые.
Кошки ждали еду, подняв мордочки. Одна из них была длинноносая.
Первый раз в жизни я видела длинноносую кошку.
На другой день вернулся Валерио Беттони и тут же захотел меня повидать. Ему было интересно узнать: как движутся дела с Федерико Феллини. Сумела я его уговорить?
Валерио ждал нас в своем кабинете. Над его столом в тяжелой старинной раме портрет прадеда Беттони: бравые усы стрелами, в светлых прямых глазах выражение запрятанной усмешки. Черный узкий сюртучок тех времен. Девятнадцатый век.
Прадеду лет сорок, но выглядит старше.
Двадцатый век сильно помолодел. Валерио тоже в районе сорока, но выглядит моложе. Красив. Как две капли воды похож на своего предка: те же самые прямые синие глаза с усмешкой, усы другие. Современные. Рубашка расстегнута до третьей пуговицы. Совершенно без комплексов, но не наглый. Полноценный, уверенный в себе человек.
– Как ваши дела? – спросил Валерио.
– А ваши?
Он слегка удивился вопросу.
– Но работа с Федерико – это ваши дела, а не мои.
– Он будет делать кино о России? – прямо спросил Валерио.
– Думаю, нет, – прямо ответила я.
– Почему?
– Снимать то, чего не знаешь… Зачем ему это нужно?
– Он говорит то же самое, этими же словами, – задумчиво подтвердил Валерио. – Но независимо от того, как сложатся дела с Феллини, мы хотим иметь с вами дело.
– Прошу больше гениев не предлагать. Найдите мне нормального халтурщика.
Валерио обозначил усмешку и еще больше стал похож на своего предка.
– Какой вы хотите получить гонорар? – Он посмотрел на меня своим синим взором.
– За что? – не поняла я.
– Вы приехали в Рим. Отвлеклись от своей работы, ваш день наверняка стоит дорого.
Я приехала в Рим, жила на море, двадцать часов беседовала с самым интересным человеком мира. И еще должна за это деньги получить?
Я растерянно посмотрела на Клаудию. Та сидела с непроницаемым видом.
Деловые люди ценят время других людей. Знал бы Валерио, от чего я отвлеклась. От забора, двух шабашников и трех дворняжек.
– Не стесняйтесь, – подбодрил Валерио. – Я вас слушаю.
– А я вас.
Вошел американец – высокий, в светлом. Какой-то неубедительный. Валерио представил нас друг другу.
