Николай Семченко - Соглядатай, или Красный таракан
Девочка, умильно улыбаясь, восторженно вперила пустые глазницы в синеву неба. Какой-то шутник вставил в её кулачок бутылочку из-под пива «Балтика №9», и казалось: малышка только что сделала из неё глоток и довольна всем, что вокруг неё творилось – этими машинами, заполонившими двор, и грудами пестрого мусора, до которого дворникам не было дела, и таксофоном с разбитым телефоном, и молодыми людьми, которые, пристраиваясь к пыльным кустам смородины, устроили писсуар местного значения.
Не обращая на всё это никакого внимания, мать влюбленно оглаживала взглядом своих детенышей-мутантов. Разрушительное время почти не задело её: по крайней мере, все формы сохранились, и лишь гипс пожелтел да накопилась в его трещинах тяжелая городская пыль.
Эта скульптура стояла тут, за углом, наверное, никак не меньше сорока лет. Когда-то подобные украшения были необыкновенно популярны, и, наверное, нет в России такого населенного пункта, где бы не обитали гипсовые Ленины, пионеры-герои, Зои Космодемьянские, колхозники и рабочие, счастливые малыши и гордые матери. Они сопровождали нас по жизни, и мы привыкали к ним, не замечая, как вместе с символами уходящего века разрушались и эти штамповки, задуманные, как средство воспитания в людях чувства прекрасного. (Чур меня, какого прекрасного?!) Скорее, это были некие высоконравственные идеи, воплощенные в недолговечном гипсе. Мрамора на них, видимо, было жалко. Это древние греки почем зря расходовали мрамор на тиражирование своих богов и героев.
– Подайте инвалиду на корочку хлеба…
Я вздрогнул, услышав за спиной плаксивый, скрипучий голос:
– Копеечку подайте на пропитанье!
Опираясь на костыль, бородатый старик протягивал сухую морщинистую ладонь и пронзительно-остро глядел прямо в глаза.
– Нет у меня мелочи, – сказал я.
Эту фразу в течение дня приходилось произносить неоднократно, и, видимо, нищие слышали её не только от меня.
– Дай хоть сигаретку, – проплакал старик. – Курить хочу – уши пухнут!
– Не можешь курева купить – бросай дымить, – ответил я, в очередной раз подивившись своей жестокосердности. – На всех вас никаких сигарет не напасёшься! Халявщики… Ну и что, что инвалид! Пенсию-то ведь получаешь…
Старик молча развернулся и, подпирая себя костылем, довольно бодро поскакал прочь. Но что-то в моём монологе его всё-таки задело, и он остановился, чтобы крикнуть:
– В Совдепии не только скульптуры портились, – старик ткнул пальцем в живописную гипсовую семейку. – В Совдепии души кастрировали. Эх, ты! Такой молодой, а чуткость потерял…
– Скачи, дед, дальше, скачи!
Однако он небрежно взял костыль подмышку и чуть ли не строевым шагом завернул за угол.
И что меня уж совсем удивило, старик высунул голову из-за угла и крикнул:
– Сам скачи!
А в это время толстый белый голубь лениво плюхнулся на голову гипсовой мамаши и, отклячив хвост, оставил в её волосах ещё одну отметину.
– Папа! Хочу птичку! Достань птичку!
Карапуз в модном джинсовом костюмчике и желтых кожаных ботинках на толстой подошве тянул пухлые ладошки к голубю и требовательно топал правой ножкой.
– Это голубь, – ответил молодой папаша, подстриженный под Леонардо Ди Каприо. – Его нельзя ловить. Потому что он общий – и твой, и мой, и вон того дяди…
– Нет, только мой! – топал ножкой карапуз. – Это моя птичка! Достань мне её!
– Нельзя, – терпеливо папаша. – У голубя может быть какая-нибудь нехорошая болезнь, ты подержишь его в руках и попадешь в больницу. А там делают уколы и всех поят микстурой…
– Всё равно хочу птичку!
И тут голубь, сорвавшись с головы гипсовой матери, пролетел над ревущим мальчиком и нагло капнул ему на плечо.
– Кака! – удивленно воскликнул карапуз. – Птичка сделала мне каку!
– Видишь, какая нехорошая птичка, – наставительно сказал папаша. – Если возьмёшь её в руки, она тебя с ног до головы перемажет дерьмом.
– Такая красивая птичка – и кака, – пацанчик разочарованно развел ручками. – Не люблю таких птичек! Купи мне лучше игрушечную птичку…
– Ладно, – согласился папаша. – Заработаю денег и куплю.
– Когда заработаешь?
– Скоро…
– Нет, давай заработаем сейчас, – пацанчик топнул ножкой. – Не хочу скоро, хочу сейчас!
– Так не бывает, – возразил папаша. – А бывает так: работа – деньги – товар, например, та же птичка.
– Нет, бывает! Потому что я так хочу…
– Ну, мало ли что ты хочешь…
У меня с собой был блокнот и карандаш: с одной стороны – красный, с другой – синий. И сам не знаю, почему, но я быстро нарисовал какую-то невообразимую птицу с красной головой, синими крыльями и маленькими лапками, похожими на утиные.
Я подошёл к пацанчику и протянул ему рисунок:
– Возьми. Синяя птица уважает тех, кто хочет всего не потом, а сейчас. Взрослые потому и бывают скучными, что забывают, как были детьми…
– Но-но! – сказал папаша. – Я не скучный!
– Красиво, – оценил мой рисунок мальчик. – Спасибо, дядя.
– Я тебя учил: никогда ничего не бери у чужих, – строго нахмурился папаша. – Добренький дядя может оказаться маньяком…
– Маньяки не разводят сказочных птиц, – возразил мальчик. – И не умеют рисовать!
Я усмехнулся и, не обращая внимания на десятку, протянутую отцом ребёнка, продолжил свой путь внутрь двора. Там, за гаражами, в железобетонной ограде был пролом. Пользуясь им, я сокращал дорогу до дома минут на пятнадцать, не меньше. Правда, иногда и сам не знал, зачем спешу, ведь всё равно потом бесцельно брожу по квартире, пялюсь в надоевший экран телевизора, от нечего делать курю сигарету за сигаретой.
Наверное, мне следовало бы пойти в какое-нибудь людное место, например, в кафе или бар. Взять кофе, рюмочку ликера, какое-нибудь пирожное, лучше – безе, и сесть так, чтобы в окно были видны девушки и парни, мужчины и женщины, молодые и старые, военные и штатские. И смотреть на этот людской водоворот, и выхватывать из толпы интересные лица, и ни о чем не думать. Ни о чём!
(Если смутно на душе, съешь пирожное безе! Рецепт хорош, но не звенит в кармане грош… Да, черт побери, в этом-то всё дело: гроши не звякают, зато лежит сотенная бумажка, которую мне не хочется разменивать. Я заметил: стоит это сделать, как более мелкие купюры начинают испаряться из кармана, и ведь вроде бы ничего существенного не покупаешь, всё больше по мелочам, а денежки – тю-тю. У меня кончаются краски, и черная тушь нужна, и бумага для акварели… Нет, не пойду я ни в какое кафе!)
Через пролом в стене я попал в крохотный скверик, посередине которого красовалась клумба петуний и ещё не распустившихся астр. В её центре торчал шест с прибитым к нему указателем: «Дискотека „Великан“– прямо, 3 метра! Начинай шевелить ножками уже сейчас!».
Асфальт вокруг клумбы подметали дворники – дед да бабка.
– Вот, глянь-ка, Шура! Почти целый пирожок валяется… А тут что? Кажется, пакетик арахиса. Нет, ты погляди: чуть надорван, орешки – один к одному, целехонькие! Ну, что за молодёжь? Кусь-брось! Ничего не ценят. Всё им даром достаётся…
Маленький, пухлый старичок в блеклом синем плаще, подпоясанный желтым шнуром с разлохматившейся кисеей, возмущено тряс над головой своей добычей. В его ногах валялась метла, чуть поодаль стояло высокое цинковое ведро, куда он собирал мусор.
– А им что, молодым-то? – лениво откликнулась такая же маленькая и пухленькая бабулька. – Это мы в молодости каждую копейку считали. А они нонча к дурным деньгам приучены. Думаешь, кто сюда, в эту «Великану», ходит? Бедный человек, поди, дома сидит, телевизор глядит. Ежели он у него есть. А сюда прут те, кто на рынках торгует да народ всяко-разно облапошивает…
– Нет, Шура, тут и студентов полным полно, – возразил дед. – Сам слышал, как они между собой переговариваются, кто где учится… У них-то деньги откуда? Наверно, родители богатые. Если в сытости и довольстве растут, то им пирожок – не пирожок, хлеб – не хлеб…
– Ну да! Они тока за вход выкладывают сотенную, не меньше, – кивнула бабулька и поправила платок, сползший на глаза. – Они и сигареты, глянь, до половины выкуривают, остальное бросают…
– Ты их в пакетик собирай, – напомнил старик. – Я табак из них вытрясу, на «козьи ножки» пойдёт.
– А это что? – бабулька подняла пестрый пакетик, поднесла к глазам и, поскольку предмет оказался ей хорошо знакомым, с негодованием бросила его в ведро:
– Тьфу, дьяволы! Без энтих резинок, кажись, ни одна дискотека ещё не проходила. Прямо целыми пачками закупают! И все, глянь-ка, пустые…
– А ты что, хотела цельный презерватив найти? – тоненько хихикнул дед. – На что он тебе, старая? И в молодости без них обходились, а теперь и вовсе без надобности…
– Тьфу на тебя! – старуха сердито замахала метлой, наступая на деда. – Каким был бесстыдником, таким и остался…
