Алексей Слаповский - Хроника № 13 (сборник)
– Прямо счастье какое-то! – сказала Ирина Сергеевна, утирая глаза.
Борис Соломонович достал водку.
– На чем? – спросило Павел.
– Ни на чем. Чистая. В определенном смысле жизнь начинается с нуля. Вернее, с простых величин.
– Это очень верно, – покачала головой Ирина Сергеевна, глядя на Бориса Соломоновича с откровенной нежностью, – вы даже не представляете, как это верно!
То был, наверное, лучший вечер в их жизни. По крайней мере, той жизни, которую мы можем назвать пятничной.
Они сидели допоздна: сначала как следует пообщались за едой, потом играли в «литературу» – с азартом, с наслаждением, расходились довольные, как дети после елки.
И была еще одна пятница, и еще одна, и еще.
Первым тостом Бориса Соломоновича теперь были слова:
– За вашу и нашу свободу!
Всем понравился красивый лозунг, хотя те, кто помоложе, оказывается, не знали его происхождения. Широко эрудированный Борис Соломонович рассказал об исторических корнях этого призыва, о протестном движении в послевоенной Польше, о вводе в 68-м году советских войск в Чехословакию, о демонстрации на Красной площади, когда горстка отчаянных людей вышла с плакатами протестовать, была схвачена, избита, а потом их отправили кого в психушку, кого в тюрьму, кого в ссылку.
– Какое у нас было государство агрессивное! – удивилась Лиза.
– Оно и сейчас такое, Лизанька, – усмехнулся Влад.
– Ну, я бы не сказала! – возразила Марина, хотя тоже так думала. Просто она немного ревновала Влада к Лизе.
И в тот вечер некоторым казалось, что в руках у них не карты, а крамольные антиправительственные листовки.
Однажды вечером, когда они закончили ужин и, убрав со стола, переходили ко второй части – к картам, вдруг распахнулись ворота и въехало такси.
Из него вышел Дымшев.
Карты, конечно, тут же убрали, наскоро распихали по углам посуду и другие приметы пиршества, но все сделать не успели, Дымшев уже стоял на пороге кухни и наблюдал за суетой. Он все понял. Неровными шагами направился к столу, сел за него, широко оперся руками и спросил:
– По какому поводу? День рождения? Взятие Бастилии? Хэллу… Хэллоуин?
Ирина Сергеевна, тихая женщина, иногда проявлявшая редкостную смелость, решила все взять на себя:
– Это все я, Николай Павлович. У меня… Годовщина работы здесь, пятнадцать лет, вот я и…
Но Борис Соломонович не позволил ей геройствовать и не хотел ею прикрываться. Он сказал:
– Мы просто остались после рабочего дня пообщаться. Это запрещено?
– Вообще-то да, если с выпивкой, – ответил Дымшев. – Да и без выпивки не приветствуется.
– Насчет выпивки вам лучше знать! – отчеканила Марина.
Дымшев повернулся к ней. Долго смотрел в глаза, слегка покачиваясь на стуле. Марина спокойно выдержала этот взгляд.
– Ладно, – сказал Дымшев. – Вас понял.
Он вышел, прошел в свой кабинет, что-то взял там и уехал.
На другой день им было объявлено, что кухня упраздняется окончательно. Включая кофейный автомат. Мебель и прочее, купленное на личные деньги, вывезти в три дня. А пока помещение будет закрыто.
И явился человек, и врезал замок в дверь.
Это было объявлением войны. Вернее, уже ее началом.
Через пару дней кто-то, оставшись вечером, взломал замок.
Дымшев распорядился поставить дверь металлическую, с замками особой сложности и прочности.
А в коридоре у входа появился охранник.
В России тех лет, о которых мы повествуем, не оставалось ни одного здания, ни одного хоть сколько уважающего себя учреждения без охранника, сотни тысяч, а то и миллионы мужчин в униформе сидели или слонялись у входов – все чем-то похожие: неопределенного возраста, неуловимой внешности и с одинаковой непроницаемостью бог знает о чем думающих глаз.
Но ОТДЭ эта зараза миновала – было бы нелепо, учитывая малочисленность сотрудников и то, что ни разу за всю историю отдела не было попыток проникновения, воровства или промышленного шпионажа – слишком специфичной и узконаправленной была его деятельность.
– Автобус для столовой не сумел выбить, а охранника выбил! – возмущалась Марина. – Как он сумел, интересно, у нас же штат лимитированный!
Вскоре выяснилось как: Дымшев уволил Бориса Соломоновича.
Не подкопаешься – по возрасту.
Хотели устроить демонстративные проводы: сдвинуть в пятницу вечером столы, принести с собой все необходимое, включая шампанское, но Борис Соломонович отговорил.
– Не надо, все равно нам будет не по себе. Лучше просто посидим в ресторане.
Без Бориса Соломоновича стало пусто и скучно, будто не один человек ушел, а половина коллектива.
Павел предложил устроить итальянскую забастовку: все делать только в строгом соответствии с правилами и инструкциями. Не подкопаешься! Спросят, почему экспертные отчеты стали составляться так медленно, мы ответим: начальство требует пунктуальности, вот мы и стараемся!
Но выяснилось, что отдел и без того всю документацию оформлял по правилам и инструкциям, с соблюдением всех мыслимых и немыслимых закорючек. Кто и когда это завел, неизвестно, возможно даже Борис Соломонович, но факт остается фактом: медленней работу делать было невозможно, ибо она и так уже делалась максимально медленно. Зато максимально скрупулезно.
Ограничились тем, что перестали общаться с Дымшевым. Только если о чем спросит. Отчеты приносили и клали ему на стол молча.
Он терпел. Или не подавал вида, что его это волнует. Или его это не волновало.
Тем временем Лиза Станюк поменяла бойфренда и квартиру, жила теперь далеко. И решила уволиться.
Без нее Павел и Влад заметно увяли, Марина это видела, ее это обижало. Она шарила по интернету, искала другую работу.
Пришли предновогодние дни, которым раньше радовались, украшали елочку, растущую у входа, игрушками, вешали на нее электрическую гирлянду, разбрасывали канитель по другим деревьям, в сугробы вдоль дорожек втыкали сосновые веточки, специально купленные на рынке.
Сейчас ничего этого не хотелось делать. А когда несколько дней подряд валил снег, не взялись, как раньше, за лопаты и метлы, протоптали только дорожку от ворот к двери. По распоряжению Дымшева была пригнана небольшая снегоуборочная машина, та за пару часов, бесстыдно тарахча и бесцеремонно катаясь туда-сюда, сгребла весь снег за ворота, оставив голое неприглядное пространство и выворотив, это уж как водится, пару бордюров из окаймления дорожек, которые никто и не подумал поставить на место.
О пятницах забыли.
А потом был нанесен последний удар: ОТДЭ перевели в главный административный корпус, сотрудников посадили в огромной комнате, похожей на цех, в ней за перегородками стояли десятки столов, при этом Павел, Ирина, Влад и Марина сидели даже не рядом, а там, где нашлись свободные места. Сначала они ходили друг к другу в гости, а потом Марина, отыскав работу получше и поближе к дому, уволилась, за нею уволился и Влад, остались только Павел Кочетов и Ирина Сергеевна, которые и раньше были не особенно дружны, а теперь и вовсе не общались.
Прошел год.
Однажды Марина стояла, ждала маршрутку (старая ее машина была в очередном ремонте), мимо проехал маленький красный автомобиль, притормозил, сдал назад, из него выскочила Лиза – похорошевшая и даже как бы помолодевшая, хотя куда уж больше.
Подруги обнялись, наскоро обменялись сведениями о жизни: у них все было хорошо, Лиза собиралась замуж, Марина, как выяснилось, тоже.
– Сама удивляюсь, но – повезло, встретила приличного мужчину. Как миллион в лотерею выиграть!
– Но кто-то ведь выигрывает.
– Вот мне и выпало.
Порадовались друг за друга, Лиза предложила подвезти.
В машине вспомнили о работе в ОТДЭ, о пятницах, об игре в «литературу».
– Как там Борис Соломонович? – спросила Лиза.
– Прибаливает. Павла встретила, он рассказал.
– А что с ним?
– Возраст.
– А это, как его… Дымшев. Вернули его в министерство?
– Понятия не имею, – сказала Марина. – Зато знаю, почему он был таким странным. Когда нас в корпус перевели, мне одна женщина из отдела кадров рассказала. У него, оказывается, жена и маленький сын попали в аварию, погибли оба. Какой-то грузовик виноват, но по суду вышло, что как бы не виноват. Дымшев нашел водителя, избил до полусмерти, ему дали условный срок, посоветовали затаиться, найти скромную работку. Вот он у нас и пересиживал.
– Надо же, – Лиза сморщилась от сострадания. – Если бы мы знали…
– А что бы изменилось? У человека в жизни что угодно может случиться, но он при этом должен человеком оставаться или нет?
– Это верно, – кивнула Лиза.
Некоторое время они молчали, размышляя о крутых поворотах жизни.
Потом Лиза, глядя на сияющую предновогодними огнями витрину универмага, улыбнулась и сказала:
– А я часто вспоминаю наши пятницы.
– Я тоже.
– Хорошее было время.
– Еще бы, – в лад и в тон ответила Марина, но тут же вдруг сама себе возразила: – Да ничего хорошего на самом деле! Так бы и сгнили там насмерть!
