Станислав Белковский - Зюльт
КОЧУБЕЙ. Да, кажется, помню. Она жива еще?
ТОЛЬ. Муж ее скончался от разрыва аорты. А она жива.
КОЧУБЕЙ. И она живет там же, на этом острове?
Хворост.
ТОЛЬ. Какой-то странный вопрос ты задаешь, Игорь. Она продает остров. Верней, ее сыновья продают. И если мы покупаем – то есть, если ты покупаешь – то никакой Софии Лорен там не будет. Ее, в сущности, и сейчас там нет. Она живет где-то совсем в другом месте.
КОЧУБЕЙ. Почему? Ей разве не нравится адриатический остров? А если ей не нравится, почему там должен жить я?
ТОЛЬ. Ты не должен. Ты ничего не должен, Игорь. Елки-палки. Я же говорю тебе. Прекрасный остров. Пятизвездочный отель. Легко переоборудуется в семейный дом. Толстые стены красного камня. Кругом кондиционеры. Винные погреба. Пляж шестьсот метров. Парк три гектара. Гольф-поле на полторы лунки. И всего полтинник! Всего. Из твоей доли – из твоей доли у нас – мы заплатим хоть завтра. Ты переедешь туда и забудешь эти сумерки. Отдохнешь как следует. Придешь в себя. Станешь человеком.
КОЧУБЕЙ. Кем?
ТОЛЬ. Это главное, что я собирался тебе сказать. Если ты согласен, я завтра же даю команду на оформление. Через две недели…
КОЧУБЕЙ. Когда?
ТОЛЬ. Ну ладно, через пять недель у тебя будет свой остров в Адриатике. Гражданство черногорское делается за семь секунд. Я проверял. Ты даже не представляешь, какой там климат! Не зря София Лорен в свои семьдесят выглядит на пятьдесят.
КОЧУБЕЙ. Ты думаешь, так просто можно купить?
ТОЛЬ. Проще некуда. Нужно только твое согласие. У тебя на наших общих офшорах скопилось триста восемьдесят. Остров стоит всего пятьдесят. Твоя отмашка – и все. Пять недель. И никакого Святого Плотника.
КОЧУБЕЙ. А там есть хорошая спальня?
ТОЛЬ. Где?
КОЧУБЕЙ. На острове. Ты же рассказывал мне про остров!..
ТОЛЬ. О, Господи… То есть я хотел сказать совсем наоборот. Там есть лучшая спальня Адриатики. Спальня самой Софии Лорен. Белая кровать под пальмовым балдахином. Я видел на фотографиях. В каталоге адриатических отелей. Сам видел. Еще прошлой весной. Когда мы с женой собирались. Но…
КОЧУБЕЙ. Если бы здесь был Гоц, он рассказал бы, как Лоренцо трахал жену под пальмовым балдахином. Это, должно быть, очень красиво, правда?
ТОЛЬ. Я попросил Гоца подождать. Он кокетничает с твоей домработницей.
Негромкий смех невидимого существа.
КОЧУБЕЙ. Я мог бы поехать на Адриатику. Тут ты прав.
Но сначала мне нужно закончить мое главное дело.
ТОЛЬ. Какое главное дело?
КОЧУБЕЙ. Покаяние.
Пауза.
Разве я тебе не говорил?
ТОЛЬ. В каком смысле покаяние?
КОЧУБЕЙ. В том самом. Я должен довести это до конца.
Я начал, но до конца далеко. Я должен покаяться.
ТОЛЬ. За что ты должен покаяться, извини?
КОЧУБЕЙ. За кого. Не за что. За кого. За нас за всех.
ТОЛЬ. Знаешь, я не хочу вдаваться в подробности. Всей этой несусветной фигни вдаваться не хочу. Я только обязан сказать тебе, как друг и соратник многолетний, что покаяние – самое гнилое слово, какое только бывает. Ты можешь вспомнить, откуда оно появилось?
КОЧУБЕЙ. Не могу. Уже не могу. Как будто ниоткуда появилось.
ТОЛЬ. Откуда, откуда! От грузинского режиссера. Году в восемьдесят шестом. Или седьмом. Хрен его разберет. Самые сытые люди, которые сидели в особняках на берегу Куры. Сначала подарили нам Сталина, а потом пили вино немереными бочками в особняках. Они навязали нам это чертово покаяние. И все начали вопить: покаяние, покаяние!.. Так и развалили страну, черти. С покаянием с этим все и развалили.
КОЧУБЕЙ. А разве это не мы страну развалили?
ТОЛЬ. Нет. С чего ты взял, что мы?
КОЧУБЕЙ. Мне так показалось.
ТОЛЬ. Тебе ничего не должно казаться, Игорь. У тебя есть фактура. Все как было на самом деле. Мы сделали эту страну. С нуля. Из руин. Голод, гражданская война – помнишь? Мы все предотвратили. А потом построили страну. Нам никто и спасибо не сказал, а мы построили.
Повышая интонацию.
Но мы и не ждем никакого спасибо. Мы работали не за спасибо. Мы…
КОЧУБЕЙ. Толенька, я так люблю слушать тебя. Особенном в этом пиджаке. Он молодит тебя лет на восемь. Честное слово. Именно эта кокосовая клетка. Очень молодит.
ТОЛЬ. Это шотландский пиджак. Из чистого овечьего вымени. Нового урожая.
Смотрят в разные стороны.
Вот, ты знаешь, Игорь. Я вчера проезжал мимо консерватории. И что я увидел? Четыре «Майбаха» и два «Бентли». Ты можешь себе представить? Там вчера нищие старухи толпились. Меняли лишний билетик на пачку гречки. А сегодня – четыре «Майбаха» и два «Бентли». И туча охраны. С рациями. В ушах. Первый, первый, я прикрою.
Вздох.
Вот какую страну мы построили!
КОЧУБЕЙ. И там не было ни одного «Роллс-Ройса»?
ТОЛЬ. Чего?
КОЧУБЕЙ. Ни одного «Роллс-Ройса». Это мой любимый дизайн. Я очень люблю «Роллс-Ройс Фантом». С квадратной мордой. Маленькими круглыми глазками. И дверьми, которые открываются наоборот. От конца к началу. А не от начала – к концу. Больше я любил только хурму из сада отца. Сорок лет назад. Ташкент. Или больше.
ТОЛЬ. Ты пытаешься шутить, Игорь?
КОЧУБЕЙ. Нет. Уже не пытаюсь. Я делаю покаяние. Я хочу его сделать.
ТОЛЬ. Прекращай этот бардак. У меня не так много времени. Пусть Маша позвонит мне сегодня, и мы срочно займемся Адриатикой.
КОЧУБЕЙ. Ты сердишься на меня, Боренька?
ТОЛЬ. Я не могу на тебя сердиться. Не имею права. Ты всех нас привел к власти. Всех сделал людьми, в конце концов. Но я больше не могу сдерживать эту ситуацию. Меня уже все спрашивают. Меня президент спрашивает: а что, Корпорация вечной жизни финансирует эти Кочубеевы эстакады?
КОЧУБЕЙ. Что финансирует?
ТОЛЬ. Эстакады. Я что-то не так сказал?
КОЧУБЕЙ. Я вроде никаких эстакад не строил. Надо посмотреть в словаре. Зачем мне эстакады?
ТОЛЬ. Я могу в чем-то ошибаться, но слова президента я всегда передаю точно. Ты знаешь. Я не какой-нибудь легкомысленный аспирант.
КОЧУБЕЙ. Аспирант Школы Тициана.
ТОЛЬ. Кого? О ком ты сейчас сказал?
КОЧУБЕЙ. Если ты не очень сердишься на меня, то послушай. Я тут дал интервью немцам. «Зюддойче Цайтунг». Нет. По-другому. Да. Точно. «Зюддойче Цайтунг». Я сказал им, что вся твоя приватизация была коррупционная. Вот так и сказал. Что раздали собственность своим людям бесплатно. А толку потом – ноль.
ТОЛЬ. Ну что ж. А ты сказал им, что подо всей приватизацией стоит твоя подпись? Что я все делал по твоим постановлениям? По распоряжениям председателя правительства Игоря Тамерланыча Кочубея, елки-палки?
КОЧУБЕЙ. Я сказал, что первые полгода я все подписывал. Ты говорил мне, что это нужно для борьбы с коммунизмом. А потом я ушел. А еще потом, много лет спустя, я понял, что ты нас всех обманул. Что для борьбы с коммунизмом это было вовсе не нужно.
Кашель или что-то подобное.
Но я очень вежливо сказал, Боренька. Ничего личного. Там только один раз упомянул твое имя, и – строго вскользь. Исключительно вскользь.
ТОЛЬ. Ты прекрасно знаешь, что это и было нужно для борьбы с коммунизмом. Чтобы когда коммунисты снова придут, никакой собственности у государства уже не осталось. Я никогда не думал, что Игорь Кочубей превратится в жалкого паяца. Что наш пророк станет каким-то юродивым.
КОЧУБЕЙ. Ты думаешь, Боря, между юродивым и пророком есть разница?
ТОЛЬ. Я не знаю. И знать не хочу. Прощайте, Игорь Тамерланович. Со своим покаянием разгребайтесь сами.
Удары.
И не звоните мне больше. Если что надо – скажете Маше. Марии Игнатьевне скажете. Она у меня попросит.
Уходит.
Возвращается.
А все-таки, Игорь, бамбук расцвел у меня. Все говорили, что не расцветет. А у меня – расцвел.
КОЧУБЕЙ. Где бамбук?
ТОЛЬ. На кладбище. В деревне Абрамцево-Лонское. Наро-Фоминского района. Московской области.
В луче света.
Мои ученые давно еще сказали – если посеять сортовой бамбук на кладбище, где лежат только убитые священники, то на третий год он заколосится и расцветет. Мы нашли такое кладбище. Много миллионов истратили только на поиски. И посадили бамбук. И никто не верил. А он расцвел. И заколосился. Сначала заколосился, потом – расцвел. Вот так вот, Игорь Тамерланович. Будьте здоровы и счастливы.
Уходит совсем.
Вместо него – Гоцлибердан.
ГОЦЛИБЕРДАН. Ну что, ни о чем не договорились? Я так и думал.
КОЧУБЕЙ. А вот Боря сказал, ему думать вообще неинтересно.
ГОЦЛИБЕРДАН. Не клевещи на Борю, Игоряша. Он так не говорил. Он так говорить не умеет. Ты, стало быть, собрался за всех покаяться?
КОЧУБЕЙ. Как ты угадал?
ГОЦЛИБЕРДАН. Мне сказала твоя домработница. Светочка. То есть, прости, экономка. Смазливая телочка. Жалко, у нее шофер-алкоголик и сын-неврастеник. Я такого не люблю. Да и жопа с излишествами, по правде сказать.
