Борис Акунин - Счастливая Россия

Позволю себе продолжить это неоригинальное, но очень точное уподобление христианства светильнику.

В древние времена люди умели только пользоваться огнем и довольствовались светом лучины, свечки или масляной лампы. Затем подчинили себе горючий газ и ввели газовое освещение. Сейчас, открыв законы электричества, делают лампы накаливания. В будущем, несомненно, будут изобретены и еще более действенные средства рассеивать тьму.

Эволюция религии – это освоение сначала простого огня, потом свойств газа, потом тайн тока.

Эволюция церкви – это изготовление свечек, газовых фонарей, электрических ламп. Скажу еще раз, что мистическое чувство Веры – собственно «свет» – при этом в основе своей остается тем же, но по мере усиления «освещенности» Вера делается все более и более зрячей; человечество движется от пугливого детского суеверия к мудрому и спокойно-радостному принятию Бога. Я говорю «движется», а не «пришло», потому что мы пока лишь на середине этого долгого и непрямого пути.

Но кое-какие открытия и озарения, предстоящие христианству в будущем, можно предугадать уже сегодня.

Уверен, что наша религия окончательно избавится от древнего атавизма – дискриминационного отношения к женщине как к человеку «второго сорта». У души нет пола, и все равны перед Господом. Появятся женщины-богословы и женщины-священницы, однако о метаморфозе духовного сословия я скажу отдельно.

Продолжая тему пола, предположу, что так называемый «проклятый вопрос» физиологических отношений совсем выйдет из области забот церкви. Секс перестанет считаться чем-то греховным и заслуживающим осуждения либо регламентации. Религия будет заниматься вопросами исключительно духовными – не любовью, а Любовью; не любовниками, а Любящими.

Произойдет примирение между религиозностью и научным мировоззрением. Церковь наконец уяснит, что поиски пытливого ума ничем не угрожают Вере, а люди науки поймут, что атеизм вовсе необязательно является гарантией интеллектуальной свободы – постигать физические тайны Вселенной отлично можно и исходя из «концепции Бога».

Церковь откажется от всякого поощрения воинственности, перестанет благословлять армии и солдат, кропить святой водой новые пушки и броненосцы. Думаю, это станет первым шагом к отказу от войн как способа решения межгосударственных споров.

Заповедь «не убий», конечно же, распространится не только на человека, но и на всё живое. Церковь призовет людей отказаться от плотоядения, покончить с ужасной индустрией скотоводства и мясозаготовления, с охотой и рыбным промыслом. У Господа и природы достаточно способов пропитать нас и без убийства живых существ.

Еще я думаю, что сильная церковь, то есть церковь, регламентирующая человеческую жизнь до мелочей, ведущая паству за руку посредством еженедельных проповедей и требующая периодического отчета священнику на исповеди – явление временное, обусловленное низким уровнем социального устройства. Чем сильнее будет развиваться общественная гармония, тем слабее будет становиться церковь.

Развитая и свободная личность, с детства наученная стремиться к духовному росту, вероятно, перестанет нуждаться в профессиональных посредниках между собой и Всевышним. Большинство людей станут коммуницировать с Богом самостоятельно, без помощи священника.

Значит ли это, что духовное сословие вовсе исчезнет? Думаю, нет – но очень сократится численно. К священнику будут обращаться люди, нуждающиеся в духовной помощи – как сегодня больные и тревожащиеся за здоровье обращаются к врачу. Наверное, лиц духовного звания останется очень немного, но каждый из них будет обладать особым даром служения и, если так можно выразиться, высокой квалификацией.

Храмов тоже будет немного, потому что ходить в церковь постоянно станет незачем. Храм станет дворцом Веры, куда человек приходит в самые торжественные моменты жизни, каждый из которых запомнится навсегда. Я надеюсь, что в будущей счастливой России наконец осуществится давняя мечта великих христианских вероучителей: Храмом станет каждая человеческая душа.

Вот, пожалуй, всё, что я могу сказать на заданную тему.

В заключение же, вернувшись из волнующего мира мечтаний о церкви будущей, хочу поделиться с вами мыслями об испытаниях, которые переживает церковь сегодняшняя.

Наверное, это прозвучит жестоко и бессердечно, но мне кажется, что преследования, которым ныне подвергается православная церковь, пойдут ей только на пользу. За последние пятьсот лет она слишком срослась с Кесарем, слишком – как говорят раскольники – «озлаторизилась». Исторгнутая из властных чертогов, унижаемая и гонимая, она уходит из пышных храмов в катакомбы, возвращается от Каиафы к Христу. Для христианства и Христовой церкви сума и тюрьма – верный путь к истинному богатству и истинной свободе.

Я скорблю за новомучеников, число которых велико и продолжает увеличиваться, однако в то же время и радуюсь за них, радуюсь за Русь. Если есть идущие на крест – значит, жива Вера, горит негасимая свеча и, Бог даст, не погаснет, но разгорится чище и ярче.

Да, из-за репрессий, разрушения храмов и атеистической пропаганды в России останется немного верующих, но, временно потеряв в количестве, Вера лишь выиграет в качестве; не оскудеет, а обогатится. Отойдут те, кто верил несильно и лениво, по привычке, либо же вовсе не верил, а только бездумно исполнял обряды. Останутся те, для кого жизнь без Веры невозможна. Ими и спасемся.

И новая церковь России, вернувшаяся из катакомб на свет, будет лучше и чище прежней. Иначе жертвы мучеников оказались бы напрасны, а у Бога так не бывает.

На работу Филипп прибыл в десять ноль-ноль, впервые нормально выспавшийся. Пяти минут не пробыл у себя – Шванц. Вошел, поручкался своей мягкой лапой.

– Успеваем к годовщине. Верти дырочку на китель. К награде тебя представлю. «Красную звезду» не гарантирую, но как минимум «Почетного чекиста» железно получишь. Ты ж у нас ветеран ЧК.

Один глаз у капитана был припухший и красный (Шванц-то не спал), но веселый, на втором уже не бинт, а черная повязка – чисто Кутузов.

– Уже нашли Илария? – удивился Бляхин. – Шустро.

Ему было ясно: начальник его вчера вечером, после доклада, домой отправил не по заботливости, а чтоб всю заслугу взять себе. Сам-то, поди, «Красное знамя» оторвет, или подымай выше – «Орден Ленина».

– Не только нашли, но и взяли, без проблем.

– Как это? Саров от Москвы неблизко.

– Там в монастыре теперь исправтрудколония. Я просто оттелефонировал ихнему начальнику оперотдела – и взяли раба божьего тепленьким. Он там особо и не прятался. В поселке угол снимал. Везут.

Шванц легко поднял стул, повернул, сел задом наперед, пристроив на спинку руки, а на руки свою круглую башку.

– За Илария я спокоен. Хорошо знаю этот типаж. Скажу ему: есть решение расстрелять только главаря организации, а остальным дать срока. После этого он сам в главари полезет и всё, что велю, исполнит. Но надо еще доработать остальных. С писателем проблем нет. Тоже всё что надо подпишет. Сверчевский, конечно, побрыкается немного… Я его решил переквалифицировать из свидетелей в обвиняемые, а то в идеологическом штабе такой серьезной организации получается маловато членов, – пояснил капитан. – А что? Сверчевский подходящего социального происхождения и по виду тоже годится. Можно через него перекинуть мостик в научную среду, для солидности. Человечков пять-шесть оттуда прибавится.

– А как думаете Сверчевского обрабатывать? Через «Кафельную»? Он же идейный.

– Не понадобится. Скажу: партии так надо, и что отправим работать в «наукоград», по его же придумке и построенный, только с некоторой коррекцией.

Шванц хохотнул, но коротко.

– С Кроллем у нас только недоработка. Мне на это и Малютка указал, когда я ему ночью докладывал. Наш дипломат-переплетчик – пассажир тяжелый. Ты видел, как он Баха прикрывал – даже имени не хотел назвать. Не испортил бы он нам всю малину на суде. Хрен знает, чего от него ждать. Боюсь сюрприза.

– Этот может, – согласился Филипп, вспомнив, как Кролль ему в коридоре нашептывал тревожное.

– А поэтому, дорогой товарищ Бляхин, светлая голова, хочу я поручить Кролля тебе. Ты Рогачова одной фотографией сломал, Клобукова на голой психологии расколол. Расщелкай мне и этот орешек. Получишь тогда настоящую награду: не цапку на грудь, а огромное самостоятельное дело. На каких большую карьеру делают.

– Какое?

Ох, нехорошо глядел начальничек. Вроде ласково, по-дружески, а со злой искоркой. Она еще вчера зажглась, когда Филипп на блюдечке местонахождение Илария доставил, и сегодня стала только ярче.

– Дело козырное, тебе в общих чертах уже известное. Займешься самим народным комиссаром юстиции, пока еще товарищем Крыленкой. Во-первых, ты уже в курсе. Во-вторых, есть тебе от руководства, то бишь от меня, доверие. А в-третьих, твой кадр Клобуков как один из врачей Крыленки, вхожий к нему в дом, может нам и здесь пригодиться. Получаешь и.о. старшего оперуполномоченного прямо сразу, а потом и вторую шпалу тебе прицепим, обещаю. Самое ценное – окажешься на прямом контакте с наркомом. Ну, а меня будешь подробно информировать о ходе. Ты ведь теперь мой человек, верно?