Александр Иличевский - Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник)
Вечерами Королев слушал короткие волны. Ему нравилось несколько станций, но «Голосу Китая» он внимал с особенным удовольствием. Он был очарован тембром дикторши – молодой китаянки, выговаривавшей слова очень чисто, но с неуловимым фонетическим шармом. Видимо, этот обворожительный эффект возникал от того, что некоторые слова из произносимого девушка не понимала. И от этой любовной отвлеченности Королев приходил в еще больший восторг. Он нежился в ее ласковом голосе – прием был четкий и ясный, только иногда его штриховали зарницы далекой грозы. Королев представлял себе Китай как потустороннюю цивилизацию. Теплое воодушевление мысленным простором и мощью этой страны овладевало его воображением. Китай округло тек перед ним, словно бы этакой Луной, на которой вдруг были открыты чернозем, пригодная атмосфера и уже выращены сады, выстроены города, космодромы. Он тщательно вслушивался в подробности экономического обоснования прокладки скоростной железнодорожной трассы Пекин – Шанхай, четырнадцать часов пути между которыми вскоре будут сокращены втрое…
CI
Всё лето они пропадали в полях, потихоньку смещаясь вдоль реки к Югу. На заливных угодьях еще встречалась сельскохозяйственная деятельность. Совхозы, будучи разорены, сдавали земли различным арендаторам. Ими, как правило, оказывались люди пришлые: азербайджанцы, вьетнамцы, корейцы. Местное население их не жаловало по всем статьям неприязни. Арендаторы нанимали бичей или просто малоимущих, согласных на любую работу. Селили их в полузаброшенные пионерские лагеря, кормили не ахти, обещали заплатить за работу ближе к осени, после реализации урожая.
За лето Вадя, Надя и Король побывали в трех таких колониях – «Факел», «Ветерок», «Энтузиаст». В первом же лагере Королева ограбили. Когда спал, попросту навалились четверо, пятый обыскал, снял из-под колена чересок, где были завернуты вырученные от продажи автомобиля деньги. Королев пыхтел и задыхался от боли в грудине, пока долговязый скуластый человек с веселыми глазами, ласково и четко, как доктор, шарил по его телу.
Вадя сидел в это время на соседней кровати, и по ровному его взгляду Королев понял, что сопротивление бесполезно.
Надя волновалась, стоя в ногах Королева и пытаясь заглянуть за спины сгрудившихся над ним людей. Она разводила руками, не зная, куда их приложить, что-то мычала, клокотала – и громко говорила, будто одергивая нападавших:
– Алло! Алло! Алло! Алло! Алло!..
В начале лета они были заняты на прополке, прореживании моркови, сборе укропа. Многокилометровые грядки уходили к горизонту. Горизонт лишь с востока прерывался валом зарослей, шедших вдоль берега реки. Большие, как дом, стеклянные улитки на рассвете выгрызали кружево в листах только завязавшейся капусты. На перекуре Вадя развлекался тем, что раскапывал гнезда полевых мышей, показывал Наде голеньких слепых мышат, тыкавшихся вокруг их взмокшей от ужаса мамаши. Надю мыши не интересовали. Вадя присыпал гнездо тщательно распушенной в ладонях землицей.
Жизнь в полях разнообразилась только неприятностями.
Вьетнамцы кормили их на полевом стане. Основным блюдом был свекольный кисель, почти не сладкий, и хлеб.
Мелкие, шустрые, как злые гномы, вьетнамцы всё время представлялись во всех делах скопом, этакой гроздью ртутных виноградин, совершенно недоступных благодаря тому, что ничего не понимали или прикидывались, что не понимают, что они неправы в своем наглом деле. От их гомона у Нади случался ступор, а у Королева приступом болела голова. Тогда он брал лопату и шел прокапывать оросительную канаву. Один Вадя относился к вьетнамцам со сдержанной прямотой. Однажды, когда вьетнамец на него отчего-то долго кричал, топал ножками и хлопал в ладоши, Вадя коротким замахом дал ему оплеуху. Вьетнамец отлетел, еще что-то побурчал – и больше к Ваде не приставал.
В июле капустное поле стало сохнуть от жары. Дней двадцать не было дождей. В воздухе повисла дымка гари, дошедшей с далеких торфяников.
Тогда вьетнамцы подняли Короля и Вадю, дали в руки по лопате и повели к овражку, откуда поднялись к прудовой плотине. Плотину прорубили и подкопали. Весь и так обмельчавший пруд они спустили на свои гряды. Поле слегка протопилось, как рисовое.
Через час, отбиваясь от дачников бейсбольными битами, вьетнамцы погрузились в джип. Тогда дачники побили Королева и Вадю.
Очухавшись, долго искали Надю.
Оказалось, она забралась под стол на полевой кухне и там от страха заснула.
На следующий день Вадя ободрился:
– Так теперь всё поле наше, во как.
Королев два дня думал об этом. При полном безденежье было разумно дождаться урожая, его продать и на вырученное отправиться дальше. Но что-то подсказало Королеву, что всё это может обернуться просто капустной диетой. И он решил двигаться дальше.
СII
После вьетнамцев они тяжело работали на картошке – окучивали, тяпали, собирали в бутыли колорадских жуков, заливали керосином рябую шевелящуюся массу, закладывали хворостом, сухим бурьяном, поджигали – долго потом переминались и прыгали, растаптывая по периметру бегунов.
Жизнь в лагере «Ветерок» сама по себе была безобидной, но безрадостной. Бригадир их – предводитель бичей – был человеком с такой походкой, по которой было ясно, что он никогда не умрет. Он придирался к Королеву из одного только внешнего вида, из-за всклокоченного страстного взгляда, будто бы вопрошавшего: «Где я?! Что здесь?!»
Один раз он послал его вместе с учетчицей оптовой базы на поля подсчитать количество затаренного укропа, ящики с которым были составлены друг на дружку для погрузки у самого берега Оки.
Учетчица – молодая красивая девушка, белокурая, с тонкой нежной кожей, в синем рабочем халатике и белой косынке, – с интересом взглянула на необыкновенного бича. Пока шли через поле, пока срезали через овражек, Королев надышался близостью. И когда, нагнувшись подсчитать число ящиков в стопке, увидел голое на уровне глаз женское колено, в глазах его что-то ослепительно помутилось, и он едва сумел отвернуться, чтобы не укусить, – выпрямился с пылающим лицом и больше не смотрел.
Вскоре вразвалку подскочил грузовик, с подножки спрыгнул бригадир – сбитый сухой мужик с узкими глазами и твердым ртом. Он с ходу саданул Королеву в пах – и подмигнул учетчице:
– Ну что, Верка, женихался к тебе профессор?
Стоя на коленях и закрывая пах руками, Королев видел это голое, еще более желанное колено, край халатика, начало бедра, листок в клетку, свесившийся с блокнота, исчерканный бледными цифрами.
– Ничего, пускай живет, – тихо проговорила девушка.
Всё же в полях было несколько развлечений. Прежде всего сам простор возбуждал странность ощущений. Жили они в одном из шиферных домиков, оснащенных двухэтажными полатями на восемь человек. Вдоль комнаты шла труба парового отопления. Нижние места под ней занимали блатняки. За домиками находилась спортивная площадка, покрытая рифлеными резиновыми плитами. По торцам стояли баскетбольные щиты и гандбольные ворота.
За площадкой сразу вздымался горизонт, застеленный полями. Ночью над горизонтом не виднелось ни огонька, только звезды.
Однажды Вадя откуда-то принес конский череп. Он что-то долго возился с ним, весь день чистил, гладил, оттирал песком, обливал водой. Когда стемнело, он взобрался с ним к баскетбольному щиту, установил на самом ребре верхотуры, но прежде зажег свечку, накапал, прикрепил. Погода была пасмурной – и вот в этой тьме полей, едва-едва угадывавшихся по неясно откуда взявшемуся свечению облаков, на этом самом краю земли и бездны воссиял гигантский черный конь с огненной гривой и лучистыми столбами света, бившими из глаз.
Королев содрогнулся, закурил – и долго еще смотрел на этого несущегося по небосводу черного коня.
– Всадника ищет, – шепнул ему Вадя, подсев рядом.
Надя, казалось, ничего не заметила, так она и сидела на скамейке, что-то перебирала на коленях.
Череп этот Вадя зажигал каждый вечер, и Королев думал, что привык к нему. Для Вади это было целым ритуалом. Он где-то добывал стеариновые свечки, резал их раскаленным ножом, чтоб не крошились, аккуратно вытягивал с торца фитиль. Сколотил себе специальную лесенку, чтоб удобней было взбираться на алтарь. После он слезал и, не поворачиваясь спиной, отходил к скамейке. Садясь, округло и неполно кланялся в сторону баскетбольного щита, закуривал – и так сидел, посматривая на небесный пожар, разгоравшийся над полями среди Млечного Пути.
Королев, уже и позабыв об этой странности Вади, однажды в полночь вышел за домик поискать подорожник – саднил ушиб на локте. Он присел на корточки и зажег спичку, сорвал листок, послюнявил, приложил, поднял глаза. И тут он смертно обмер, увидав этого раскинувшего копыта по будущим своим следам, всего припорошенного звездами вороного коня…
Посидев, Вадя вставал, тушил свечу, снимал череп. Утром счищал парафиновые сосульки, переплавлял и отливал в колбочку из-под валидола, куда прежде закладывал ссученный из нескольких ниток фитиль.
