Эдуард Тополь - Настоящая любовь, или Жизнь как роман (сборник)
– Заметил… – ответил я Бочарову на его вопрос. – Но я думал, что это так – совпадение… А что – за тобой тоже?
– Угу… – сказал Бочаров и кивком головы пригласил меня к окну.
Мы подошли к широкому окну, и Бочаров кивнул вниз, на мостовую, где вдоль небольшого сквера были припаркованы штук десять машин.
– Вон та, крайняя «Волга», видишь?
Я усмехнулся: они стояли рядом – черная «Волга», которая следовала за мной от дома Бакаева, и черная «Волга», которая сопровождала в тот день Бочарова по всей Москве. Пассажиры этих машин сидели в кабинах, лицом к зданию «Правды», так, чтобы им были видны все три редакционных подъезда.
– Конечно, оторваться от них можно, – сказал мне Бочаров. – Через типографию…
– Слушай, это уже Кафка! – сказал я. – Как может какое-то вшивое одесское КГБ организовать слежку в Москве?! Да еще так быстро! И зачем? Ну, написали статью – ну и что? Что с нас взять?
– Организовать слежку можно одним телефонным звонком, – сказал Бочаров, все еще глядя вниз на эти неподвижные черные «Волги». – У Куварзина наверняка есть приятели в московском ГБ. Одного звонка достаточно… А зачем? Скажем, для шантажа. Если ты сегодня вечером будешь с Кичиным в ресторане, я могу поспорить, что вас арестуют как пьяниц и дебоширов. Даже если вы будете пить только минеральную воду…
– Знаешь что? – сказал я. – Пошли к главному! Пусть ставит статью в завтрашний номер! Это лучшая наша защита! Пошли!..
– Статья уже стоит, – сказал мне Бочаров. – На второй полосе. Теперь нужно только молиться, чтобы она проскочила цензуру.
Я от изумления открыл рот. Бочаров сделал почти немыслимое – уговорил главного поставить статью в номер, даже не имея еще визы Бакаева.
– Закрой варежку, – усмехнулся Бочаров. – Я знал, что ты не выйдешь от Бакаева без визы. Я так и сказал главному: если Тополь придет от Бакаева без визы, вообще можете не печатать эту статью. Чем я рисковал? Ничем!..
Теперь представьте этот сумасшедший вечер в редакции газеты «Комсомольская правда», на шестом этаже издательства «Правды». Представьте это медленное, как пытка, течение времени, это ожидание, когда за окном стоят две гэбэшные «Волги», когда в редакционном буфете Кичин, фанфароня, угощает редакционных машинисток и секретарш шампанским, а тем временем в Киеве, в ЦК КП Украины, решается его судьба. А рядом, на пятом этаже издательства, в кабинете цензора, лежит на столе, в папке свежих газетных оттисков, оттиск нашей статьи…
Куря одну сигарету за другой, мы с Бочаровым поминутно подходили к окну, смотрели вниз. Эти две черные машины уже включили габаритные огни и подъехали поближе к ярко освещенным подъездам редакции. Один из их пассажиров вышел из машины и прогуливался на противоположной стороне улицы, задрав голову вверх и разглядывая окна верхних этажей издательства. «Комсомольская правда» занимала последний, шестой этаж, выше нас была только столовая…
– Ну их в жопу! – взорвался Бочаров. – Все! Я больше не подойду к окну!..
Но через пять минут мы с ним снова смотрели из этого окна вниз, словно что-то притягивало нас там как магнитом. И только телефонные звонки отрывали нас от этой слежки за нашими преследователями.
Каждый телефонный звонок, конечно, срывал нас с места – ведь мы ждали звонка из Киева. Но после семи-восьми вечера лавина телефонных звонков в редакцию стихает, а после девяти телефоны вообще замолкают.
Я помню, как после девяти вечера я, Бочаров и Кичин, не зажигая света в кабинете, стояли в темноте у окна и смотрели вниз. Я помню, как в этой тишине гулко тикали тяжелые штурманские часы на руке у Кичина и как медленно ползла по их светящемуся циферблату зеленая светящаяся секундная стрелка.
А внизу в такт гулкому тиканью этих часов вышагивал по тротуару гэбэшник – сорок шагов в одну сторону, сорок шагов в другую…
О чем мы думали в эти минуты? О чем думал Бочаров? Кичин? Я?..
Резкий телефонный звонок заставил нас вздрогнуть.
Мы оба – Бочаров и я – бросились к телефону. Бочаров снял трубку на одном аппарате, я – на параллельном.
– Товариш Бочаров? – прозвучал в трубке мужской голос с украинским «ш» вместо «щ» в слове «товарищ».
– Гм… Да… – поперхнулся своим собственным голосом Гена Бочаров.
– С вами говорит помощник первого секретаря ЦК КП Украины… Мне поручено сообщить вам, что Бюро ЦК партии Украины приняло решение восстановить капитана Кичина в партии с вынесением ему строгого выговора за грубое нарушение финансовой дисциплины. Мне поручено просить вас отразить это решение в вашей статье.
– Спасибо, – сказал Бочаров. – Конечно, мы отразим. Спасибо.
– Добра нич…
– Спокойной ночи, – сказал Бочаров, осторожно положил трубку и вдруг изо всей силы стукнул кулаком Кичина по плечу и закричал радостно: – Еб твою мать! Мы тебя таки вытащим из этого дерьма! Ебать этого Куварзина! Ты будешь плавать! – Тут он щелкнул стенным выключателем, включил в кабинете свет и подбежал к окну: – Вот вам!
Он стоял на фоне ярко освещенного окна, показывая в ночь вниз крепко сжатый кулак, поднятый в однозначном международном жесте.
Телефон за его спиной зазвенел еще раз. Я снял трубку.
– Бочарова и Тополя – к цензору, – холодно произнес голос дежурного секретаря редакции.
– Кто такой следователь А.? – спросил нас цензор.
– Ну… следователь А. есть следователь А… – попробовал увильнуть от прямого ответа Бочаров.
– Неужели? – насмешливо сказал цензор. – А «следственные органы» есть просто «следственные органы»? Да? Кого вы собирались надуть?!
Он убрал со стола свои тяжелые, в синих сатиновых нарукавниках локти, и мы увидели на его столе свою статью. Она была вся испещрена жирными красными восклицательными знаками. Не вопросительными, как это бывает, когда цензор не знает или не понимает чего-то в статье, а восклицательными. Нам стало ясно, что он уже знает, какие именно «следственные органы» мы имели в виду в нашей статье. Но кто мог сказать ему об этом? Кто мог предупредить, что эта статья вот-вот ляжет ему на стол?
– Значит, так, – веско сказал цензор. – Вы ловкие ребята, конечно. Но цензуру вам не надуть. Трогать органы безопасности мы вам не позволим. Возьмите свою статью и идите. Скажите дежурному редактору, что на второй полосе появилась дырка на четыреста строк. Пусть пришлет мне другой материал вместо вашей статьи. Пока!
– Ладно, мы проиграли… – усмехнулся Бочаров, забирая с его стола газетную полосу с нашей статьей. – Но как вы узнали, что это КГБ, а не милиция или прокуратура? А?
Цензор поднял на него глаза. В этих глазах был просто смех. Да, не злость, не торжество, не насмешка, а просто веселый, самодовольный смех. Так смеются глаза только очень самоуверенного и твердо стоящего на земле человека. Несколько секунд он, видимо, думал, как ответить на вопрос Бочарова и отвечать ли на него вообще. А потом решил, видимо, что ему нечего смущаться, и сказал:
– У нас есть свои источники информации…
Тут на его столе зазвонил телефон, и он жестом попросил нас выйти из кабинета.
Мы вышли, тут же взбежали по лестнице с пятого этажа на шестой и бросились к окну.
Внизу от подъезда редакции отъезжали две наши знакомые черные «Волги». В одной из них кто-то из пассажиров говорил с кем-то по радиотелефону.
На следующий день капитан дальнего плавания Евгений Кичин вылетел в Батуми. Бочаров полетел с ним, чтобы «своими глазами увидеть, как Кичин все-таки уйдет в море на капитанском мостике – назло этим сукам!». А я уехал в подмосковный Дом творчества кинематографистов писать сценарий для Одесской киностудии. Через неделю меня позвали к телефону. Звонил Бочаров из Батуми.
– Ну? – спросил я нетерпеливо. – Он уже в Босфоре?
– Хера! – сказал Бочаров. – Батумское КГБ не имеет права дать визу на загранку без запроса управления КГБ, к которому Кичин был прикреплен раньше. Я пил с начальником батумского КГБ три вечера подряд и – бесполезно. Он хороший парень, он все понимает, но сделать ничего не может. А одесское КГБ, конечно, прислало телекс: «Капитану Кичину в праве на заграничное плавание отказать».
– Что же мы будем делать?
– Ничего. Выше головы не прыгнешь. Я звонил из Батуми Бакаеву и Дукельскому. И они сделали единственное, что могли: они дали Кичину баржу, и вчера он ушел наконец в каботажное плавание – без права выхода из территориальных вод СССР. Как там продвигается твой сценарий?
– Пишу…
– Как ты думаешь, мы выиграли или проиграли?
– Я думаю, что мы сыграли вничью. Это уже немало…
– Тогда нам нужно встретиться и выпить – пожелать Кичину три фута под килем…
Но на самом деле это была далеко не почетная ничья. Ведь одесское КГБ не понесло никакого урона – полковник Куварзин и его зять майор А. остались на своих местах и продолжали брать оброк с одесских моряков. Во всяком случае, еще несколько лет назад, в период еврейской эмиграции из СССР, полковник Куварзин и все одесское КГБ стали знамениты среди советских эмигрантов чудовищными поборами, которыми они обкладывали каждого еврея за визу – разрешение на выезд в Израиль, за вывоз багажа, ручной клади и т. п.
