Татьяна Алферова - Лестница Ламарка
Но будущего лета не стало, Веня вышел утром на кухню, Луиза молчала, по обыкновению последних лет. Как она допрашивала Сережу после поездки! То умоляла сказать правду, кто с ними, с ним и папой, жил в гостинице, то пыталась запутать вопросами, как любят делать взрослые. Сережа лгал легко и изобретательно, это была дань отцу, крохотная дань, совсем не стоящая его, Вениаминова сияния, и от стыда за незначительность подношения ничего не говорил отцу о допросах матери и своей лжи. Так вот, отец вышел утром на кухню, мать глухо молчала, неприязненно расставляя тарелки для завтрака. Отец схватился за дверной косяк, между кухней и прихожей, захрипел как-то странно, не так, как во время игры с Сережей, совсем маленьким, но Сережа помнил все, что касалось отца. Захрипел и стал приваливаться к косяку, сползать на пол, происходило это медленно-медленно, так медленно, что Луиза успела схватить в охапку Сережину куртку, Сережу, ботинки, вытолкать все это на лестницу, сказать: "Ступай к Вере Васильевне, пусть срочно идет к нам, а сам быстрей в школу". Луиза говорила спокойно, Сережа ничего не успел понять. Вера Васильевна, соседка с нижнего этажа, однако, заквохтала, заколготилась, что там еще можно проделать в народном духе? Сережу тем не менее обсмотрела: правильно ли завязал шнурки, застегнул ли куртку, как будто он маленький, противно, ей-богу. И понеслась, всплескивая локоточками, наверх, в их квартиру с незапертой дверью. А Сережа пошел в школу, что оставалось делать, он же не знал. И вечером отца уже не было. Вообще не было. А через полгода не стало Луизы, в том смысле, что прежней мамы Луизы не стало, появилась совсем другая женщина.
В то время Сережа чуть не поверил в Снежную королеву с ее льдинками. Добрые сердца не выдерживали, останавливались от холода, как у отца, а злые – ничего, работали. Человек только менялся. Как мама. Был бы Сережа девчонкой, точно бы поверил. Но кто в здравом уме захочет быть похожим на девочку? Оставалось не верить ни во что и никому, ревновать, мстить и воспитывать. А мать воспитанию не поддавалась, чем дальше, тем хуже все складывалось. Пока, к счастью, этот козел, ее друг, не пропал. Какое-то время они жили хорошо, и Сережа полюбил мать даже больше, чем раньше, ведь ему приходилось любить ее и за отца тоже. Но появился новый друг, пусть не такой козел, но все же. Потом перерыв, потом снова новый друг, случалось, новый появлялся без перерыва. Так продолжалось до тех пор, пока Сережа не вырос, узнав о ревности все. Это он так думал, что узнал о ревности все. И надеялся, что сумеет построить свою жизнь без нее. С подобными мыслями он и женился в двадцать два года на сокурснице. Луиза разменяла шикарную трехкомнатную квартиру, и молодые зажили отдельно.
Но ничего этого Зоя не знала. Она сидела и сидела перед монитором, пока рабочий телефон не выдал учащенную междугороднюю трель, и трубка не ошпарила ее Сережиным голосом, шепчущим ласковые бесстыдные глупости. Зоя краснела, повторяла: "Сережа, там же телефонистки, Сережа, перестань, Сережа, когда ты приедешь, в какой день?" – но тут трубка зашипела, и чужой голос зачастил: "Тюмень, Тюмень, повесьте трубочку, вызывает Даллас". Но у Зои уже набралось достаточно сил, чтобы забыть и красно-коричневый косметический карандаш, и несъеденные Сережей обеды, и прочие разнообразные неприятности.
* * *Сергей повесил трубку и подошел к окну, оттягивая тот момент, когда придется ложиться и очередной раз переживать свою смерть. Как назло, спать хотелось ужасно, видимо, из-за обильного снегопада. В этом городе снег покрывал дома целиком, заносил улицы и площадь, скатываясь с единственного памятника вертолету как раз напротив гостиницы. Блестевшая под луной неуклюжая механическая стрекоза выглядела жутковато на фоне вздымавшегося волнами-сугробами снежного моря, а постель с двумя тощими одеялами казалась необычайно уютной. Сергей оставил ночник включенным и укрылся с головой. На этот раз, уснув в маленькой холодной гостинице, он оказался на том же месте, что и в предыдущем сне – в кровати под пологом. В комнате царила легкая прохладная тишина, подслащенная запахом ванили. Подноса с фруктами и напитками на постели не оказалось, и Сергей решил, что ему приснились в том сне фрукты, кувшины, красавица. Сел, потянулся отвести кисейный полог, но что-то робко кольнуло его в бок – маленький красно-коричневый карандашик, что-то они им подкрашивают, губы там, или щеки, Сергей точно не знал. Кисея сама собой скользнула в сторону, открывая прелестное лицо с высокими нежными скулами. Блестящие черные змейки кос сегодня оказались сколотыми на затылке так, что видны были маленькие мочки ушей с гладкими ободками сережек, по два в каждом ушке, одно над другим. Гранатовый влажный рот дрогнул напоминанием о незавершенном сне, и вот на плечах чужие нежные и душистые пальцы. Женщина, немыслимо юная, склонилась над ним и занялась сладким необременительным трудом, без единого звука, без стона, лишь многослойные радужные шелковые покровы быстро прошелестели под ее руками, когда, в самом начале, она поспешно освобождала невыносимое сияющее тело свое. Но на смену блаженству пришла тревога, помешав Сергею пройти за безымянной возлюбленной в узкие врата радости и золотого временного безумия, тревога плеснула жаром под грудь, слева. Он проснулся, держась за сердце, с привычным страхом смерти, с картинкой, услужливо навязанной памятью: утро, Луиза расставляет тарелки, а отец уже подошел, уже схватился за дверной косяк между кухней и прихожей.
* * *К возвращению Сергея из командировки Зоина ревность утихла, а боги глухо молчали. Зоя подробно представляла себе, как он войдет, с нерастаявшими снежинками на воротнике куртки, а она кинется к нему, обнимет, зашепчет, о чем только не передумала за это время, и все разъяснится. И она наконец расскажет об Андрее, о своем незадавшемся замужестве. Они вместе придумают, как ей оформить развод. Ведь с тех пор как Андрей уехал "погостить" к родственникам в Канаду, от него пришло всего одно письмо с обещанием вызвать Зою, едва устроится на месте. И вот уже пять лет у нее нет других известий. Нормальная женщина давно бы все выяснила, развелась и жила в свое удовольствие. Нормальная женщина, но не Зоя. Думать так было приятно, приятно считать себя беспомощной, уязвимой, слегка не от мира сего. Другие пусть ругаются в магазинах и ходят по посольствам, другие.
В который раз все получилось совсем не так, как представлялось. Вместо снега на улице надоевшая изморось, окна плачут мелкими частыми слезами. Даже обняться на пороге не удалось, потому что руки у Сергея оказались заняты цветами и тортом. Пока Зоя на кухне ставила цветы в воду, пока развязывала коробку с тортом, он самостоятельно прошел в комнату и сел на диван. Как обнимать сидящего человека? И ужин в духовке остывает. Поели быстро, но с посудой провозились, зачем было раскладывать закуски, только тарелки пачкать. А время уходило, и слова, которые Зоя заготовила, представлялись сейчас нелепыми, неподходящими. Сколько таких слов он слышал за свою жизнь, все женщины говорят одно и то же, тем более после разлуки: как скучала сама, скучал ли он, как тянулись дни, с какими желаниями засыпала и просыпалась. Все это говорят, и чувства у всех, как матрешки, совершенно одинаковые, разве что по величине различаются. Простая мысль, что чувства могут быть разными и лишь слова одинаковыми, потому что слов меньше, Зою не посещала. Зато страх, что Сергей зевает от скуки, что ему с ней тягостно, расцветал кровожадным цветком. И то, что вот уже второй раз они будут ночевать вместе, не доставило ожидаемой радости.
Позже они по привычной схеме легли в постель, и Зое показалось, что любимый ласкает ее механически, а некоторые жесты отработаны до автоматизма. Сколько женщин помнят эти жесты? Когда и кого в последний раз он точно так же целовал в шею, в глаза? Горячее похрапывающее тело рядом (Сергей заснул тотчас, это у него что, тоже привычка?) начало раздражать, какое там умиление. Зоя заснула с трудом и проснулась совершенно больная. Однако встала первая, приготовила завтрак, а когда Сергей мылся в душе, едва не прозевала совет богов проверить карманы его пиджака. Мужчины носят в карманах массу интересного, не меньше, чем женщины в сумочках. Если повезет, можно обнаружить паспорт, по крайней мере, один вопрос был бы решен. Хотя при обмене паспорта могут и не поставить штамп о регистрации брака.
Боги обманули. В карманах не оказалось ничего, кроме носового платка и мелких денег. Тоже подозрительно, а где же он носит ключи от квартиры? Но куртку проверить не успела, услышала, как Сергей выключил душ, попутно уронив что-то с полочки под зеркалом. Лишь закрыв за ним дверь, рухнула обратно в постель, измерила температуру и позвонила на работу предупредить, что заболела всерьез.
Солнце умирало и показывалось все реже. Декабрь никак не мог перешагнуть границу самых долгих ночей, изматывая себя и город неуместными дождями, приготовляя пространство для простуды и гриппа. Темнота, особенно заметная в отсутствие снега, наваливалась среди дня, размазывала вокруг себя все, что могла, и вмешивалась в отношения, стараясь уничтожить все, впадая в бешенство от неуязвимости равнодушия. Темнота как будто знала, что ничто из однажды возникшего не исчезает, и не могла с этим смириться. Как бы люди ни стремились поссориться и расстаться сами по себе, без ее вмешательства, отношения не исчезают, они длятся в пространстве после разлуки и после смерти, изменяясь, обращаясь в прямо противоположные, умаляясь, заслоняясь другими, продолжая вечный спор, потому что согласие – это тождество, а даже один человек не бывает тождествен сам себе в зависимости от настроения, погоды или дня недели.
